Нулевая долгота

— Неужели ты меня встречаешь?

— Ой, нет, — смущается она. — Сейчас приезжает Сергей Константинович. Но… Как ты здесь очутился?

— Тебя приехал повидать!

Радостная улыбка не сходит с его лица.

— Но откуда ты мог знать, что я именно здесь? — удивляется она.

— Очень просто, — объясняет он. — Я знал, что твоя мама живет в Синеборье. Позвонил в Синеборье, и телефонистка мне все рассказала.

— Как же ей не стыдно, — возмущается Наденька. — А вообще, Андрей, — продолжает она в глубочайшей растерянности, чуть ли не со слезами на глазах, — тебе совершенно, ну совершенно не нужно было приезжать. Зачем ты приехал?

— Я очень хотел тебя повидать, — искренне говорит он. — Если хочешь, я сейчас же уеду.

— Ах, я совершенно ничего не соображаю, — говорит она. — У меня кружится голова. Ну зачем же тебе сразу уезжать? Ах, какой день сегодня! Но лучше бы, Андрей, лучше бы ты предупредил.

— А мне хотелось как снег на голову, — говорит он.

Наденька Болеросова несмело оглядывает Андрея, высокого, сильного, с самоуверенным лицом, по-столичному, даже по-заграничному одетого, и совсем смущается, представив себя рядом — худенькую, провинциальную и, по ее убеждению, совсем некрасивую.

«Ну зачем, зачем же он приехал?» — в отчаянии думает Наденька. Да, она получила все его письма из Египта, которые он писал в Ленинград на адрес профессора Буданова и получив которые Сергей Константинович тут же звонил в Синеборье и радостно сообщал о прибытии корреспонденции от «египтянина». Буданов весело шутил о верблюдах и крокодилах, песках и пальмах, фараонах и мамлюках и, конечно, о Цезаре, Клеопатре и незадачливом Антонии, дух которого, смеялся Сергей Константинович, оказывается, до сих пор витает над Египтом и мешает арабам побеждать. Наденька любила получать эти письма, перечитывала их, мечтала, что и она могла бы оказаться в этой древней экзотической стране и увидеть своими глазами и пирамиду Хеопса, и загадочного Сфинкса, и много других древнеегипетских чудес. Современный Египет, со всей его бурной политикой, блекнул в ее воображении перед славной древностью. Может быть, поэтому и Андрей Сильченко, живший и работавший в нынешнем Египте, мало занимал ее мысли.

Наденьке Болеросовой еще в Ленинграде было совершенно непонятно и странно, что всеобщий «предмет обожания» Андрей Сильченко стал настойчиво ухаживать именно за ней, вызывая злое и завистливое раздражение ее подруг. Она сама считала это раздражение справедливым, потому что у Андрея было много общего с ними и совсем, просто совсем ничуточки с ней. Конечно, Надя бы обманывала и себя и других, если бы сказала, что он ей совсем не нравится. Но у них были настолько разные интересы в жизни и совершенно разные представления о мире и об их месте в нем, что только сам процесс узнавания обо всем этом мог представлять ценность, а дальше их дороги далеко разбегались. И та их встреча и их короткое знакомство были лишь той точкой пересечения двух линий, после которой на парусах молодости они летели дальше, полные надежд и юной нетерпимости. Но он, непонятно для Наденьки, стал слать ей безответные письма из Египта и, более того, вот прикатил нежданно-негаданно в Синеборье.

«Ну зачем, зачем он приехал?» — думает Наденька, готовая расплакаться от растерянности, от незнания того, что и как теперь делать.

А над речкой Моглой уже грохочет по железному мосту пассажирский из Ленинграда. Паровоз «СУ» протяжно гудит, оповещая Синеборье о своем прибытии.

Сергей Константинович выходит одним из первых. Он подтянут как юноша, в строгом черном пальто и высокой меховой шапке. Аккуратная борода с обильной проседью совсем не старит его, но в то же время придает некую стародавность. На узком, высоколобом лице особенно замечателен нос с горбинкой и тонкими ноздрями. Открытый взгляд спокойных, проницательных глаз с искрами иронии мало кто долго выдерживает как бы из боязни, что мысли могут быть прочтены, а намерения разгаданы.

Буданов опускает свой чемоданчик и сетку, набитую различными ленинградскими деликатесами, и обнимает, целует Наденьку в щеку. Тут же возникает со сдернутой кепочкой представитель профкома. Это на сей раз Тимофей Спиридонович Козлов — человек мягкий, вежливый, со скуластым лицом, на котором всегдашняя стеснительная, уничижительная улыбочка. Сергей Константинович протягивает свою узкую, с длинными пальцами ладонь, и Тимофей Спиридонович с острасткой, осторожно вкладывает в нее свою задубевшую, короткопалую. И взглядывает на Буданова кратко, испуганно, хотя чего бы, казалось, бояться?

— Стал быть, извините, — молвит он, уже совсем застеснявшись, — а рыбалочки сегодня не получится. Мы-то пожалуйста. А вот рыба, тать ее возьми, на глубину пошла, к зиме готовится. Ленивая, ну прямо, извините, ничем не заманишь. Конечно, попробовать можно, но проку, вот значит, мало выйдет.

— А как насчет того, чтобы съездить на Монастырский остров? — громко, четко расставляя и произнося слова, спрашивает Буданов. — Мне нынче очень захотелось побывать на островке. Можно это?

— Так мы, значит, с удовольствием согласны.

— А кто это «мы»? — интересуется Буданов, улыбнувшись.

— Да, значит, извините, я, стал быть, — совсем смущается Козлов.

— А может быть, Сергей Константинович, вам не следует ехать на Монастырский остров? — беспокоится Надя.

— Ах, Наденька, хоть и скверная погода, но непременно хочется побывать на монастырских развалинах, побродить по кладбищу и… — Буданов делает паузу, хитро прищурившись. — …и поискать надгробную плиту Порфирия Седого.

— Как! — восклицает взволнованно Наденька. — Порфирий Седой, предводитель синеборского отряда в войске Минина и Пожарского?!

— Да, да, — подтверждает Буданов, довольно улыбаясь. — Удивительно? А вот так! Порфирий Седой действительно после ратных своих подвигов был воеводой в Твери, но на склоне лет ушел в маленький монастырь в озерном крае, где и умер глубоким стариком свыше ста лет от роду. А озеро называется… — и опять пауза, и опять улыбка.

— Всесвет?! — крайне изумлена Наденька.

— Точно! Ты знаешь, — оживившись, торопливо сообщает Буданов, — мне чудом досталась старинная книга. Поверишь ли, мой букинист решил ночью разбудить меня! Называется она «Лжедмитрий» и издана в Санкт-Петербурге аж в тысяча семьсот сорок первом году! Чудесная книжица! Не-ве-ро-ят-но! Букинист рассказывает: пришел истопник какого-то старинного особняка и принес эту книжицу. А книжица, ей-ей! Столько в ней новых сведений! Удивляюсь, как она выпала из поля зрения всех без исключения русских историков?! — Буданов разводит руками, показывая всю огромность своего удивления, и продолжает, уже обращаясь к Тимофею Спиридоновичу: — Как вы думаете, удастся нам отыскать могилу упомянутого знаменитого мужа?

— Извините, не знаю, — смущается Козлов.

— А за что вы все время извиняетесь? — укалывает Буданов, пристально рассматривая Тимофея Спиридоновича.

— Да уж так, значит, — совсем теряется тот.

— А вы привезли эту книжицу? — с затаенной надеждой спрашивает Наденька.

— Привез, радость моя, привез, — ласково отвечает Буданов. К ним подходит Андрей Сильченко.

— Ага! — удивленно восклицает Буданов. — И «египтянин» здесь?! Вот так новость! — и он лукаво смотрит на Наденьку. — Здравствуйте, здравствуйте, молодой человек. Вы-то как здесь оказались? Я совершенно был убежден, что вы пребываете в Стране солнца!

— Здравствуйте, Сергей Константинович, — вежливо кивает Андрей, пожимая профессорскую руку, и поясняет: — Я в отпуске.

— Ну что ж, похвально. Рад с вами здесь встретиться.

— А я тем более, Сергей Константинович.

— Ой, я на урок опаздываю, — восклицает Наденька, взглянув на часы. — Сергей Константинович, бабуня вас очень ждет.

— Как ее самочувствие? — обеспокоенно спрашивает Буданов.

— Даше лекарство, говорит, очень ей помогает.

— Очень рад. Значит, к вечеру свидимся?