Нужным быть кому-то

– Бу!
– раздалось за спиной заглядевшейся на Каменку Вали.

Она подпрыгнула.

– Вовка, дубина, я ж заикаться буду!

– Ой, Валюха, я тебя пять лет пугаю, ничё, живая. Как съездила-то? Чёй-то нос у тебя припух? Вроде не пьёшь, асфальтовой болезнью не страдаешь?

– Да вот, - она рассказала ему и про нос, и про пацанёнка.

Он взял её сумки, пристроил в корзину, укрепленную впереди руля, помолчал и сказал:

– Это ты верно сделала, что позвала к нам - дети должны бегать, драться, прыгать, лазить, все как полагается в детстве. Вон, мой архаровец, коленки только зимой не ободранные, а уж на придумки мастак. Я был шустрым, но Матюшка мне сто очков вперед даст. Ты мне тогда заранее скажи, как гости будут, я их на рыбаловку утащу, с завтрева обещают потепление, вот и пущай у них будет веселье. Забыл, Ильинишна, тут опять твой с утреца наезжал, баба Таня ругмя ругалась на него, грозилась Верного на него спустить.

Верный - огромный псина непонятной породы, был хозяином всей деревни, все собаки его боялись, да и некоторые людишки тоже.

Стоило бабе Тане появиться в сопровождении пса у магазина, так отирающиеся там с раннего утра и до закрытия алкаши мгновенно испарялись.

К Вале он сразу же проникся симпатией и позволял иногда вычесать репьев из шерсти. Пёс был очень разборчив в людях, но соседей бабы Тани уважал всех и защищал в случае чего постоянно.

И невзлюбил с первого раза бывшего Валиного мужа, он не лаял, а негромко рыча, неспешно двигался в его сторону, и приходилось лощеному, нарядно одетому мужчине чуть ли не бегом садиться в машину и уезжать под веселый смех соседей.

– Чё ему надо из под тебя хоть?

Володька был мастер на всякие присказки-поговорки.

– Да все то же - прости, вернись!

– Ага, вернись, я все прощу! Москва большая... Чё и не найдёт никак по Сеньке и шапку, по едреней матери колпак?

– Да там, Ильич, запросов и амбиций много, а пользы - шиш. Моя-то сталинская двушка как теперешняя четырехкомнатная будет, а ему пришлось в однушку в Кукуево перебираться, это ж на дорогу много время уходит, да и тесновато, масштаб не тот.

– А, ну, на хитрую задницу всегда находится...

С горы скатились три пацаненка на великах и понеслись к ним наперегонки.

– Во, Валь, махновцы появились, ничего ведь не боятся! Слышь, а у меня ведь есть велик лишний. Я его погляжу, цепь подтяну, педали смажу, и будет твой Лёха на транспорте рассекать по Каменке.

Пацаны подъехали, галдя все разом.

– Цыц! На первый-второй рассчитайсь! Вот теперь по номерам и говорите, первый пошел!

– Дед, баба Тома сказала, что с завтрева тепло пойдет, на рыбалку пойдем ?

– Дядь Вов, пойдем, а? Мы уже червей накопали, целую банку, бабе Тане три грядки перекопали заодно, -

шустрый Санька с Яблоневой улицы успевал везде.

– Ладно, завтра не, через три дня как раз суббота, и погода устоится. Пойдем, но смотрите у меня, чтоб... как в танковых войсках!

Вечером, как всегда набежали к Вале соседи, как выражался Вовка, "на огонёк - бабьи посиделки". Посидели, попили чайку, выпили калиновки, для сугреву внутренностей, а потом пошли разговоры обо всём. Поохав на Валин слегка спавший, но ещё опухший нос, пригорюнились над судьбой мальчонки.

– Вот ведь, дети с воспитательницей, а без тепла совсем. Это ж какой надо стервой быть, что его чуть ли не дурачком обозначить?
– возмущалась баба Таня.
– Сама вырастила семерых без отца и хоть один остался без внимания и ласки? Правильно, Валюшка, сделала, чтоб в Каменку приезжал завсегда. А мы всем миром и отогреем. Вот оно, богатство, как глаза застит, дед-то явно не из работяг, а дитям внимания совсем не уделяет! Тряпки, игрушки всякие компютЕры - это одно, а обнять и похвалить дитёнка - совсем другое. Мои Аришку грозятся привезть, она тама их достала нытьем, вот ведь, сколь их у меня внуков-то, а Аришка как истинная каменская, со скандалом и воплями уезжает на зиму, чё делать будут осенью, ведь первый класс? Ванюшка поговаривает меня в Москву забрать, с ей ходить в школу. Но я, девки, из Каменки никуда! А Людмилка в Красноярск зовет, хоть на месяц. Ну, может, зимой и соберуся на немножко. Тут вон Верный, Муська, Зорька, куда от них?

Баба Таня, несмотря на свой солидный возраст - 75 лет, держала корову, гусей, курочек.

Невысокая, шустрая, она успевала везде, а летом, когда на покос съезжались все пять сынов, она летала по Каменке, сияя как молоденькая. Сыны были как на подбор - рослые, крупные мужики, и баба Таня среди них выглядела, как мелкий подросток, но надо было видеть, с какой любовью и вниманием относились к ней сыновья.

Старшенький, Петруша, в свои пятьдесят пять лет, слушал маманю неукоснительно, дети выросли дружные, друг за друга горой.

Только младшенький, Ванюшка, смеялся на мамкины наставления и, схватив её в охапку, посадив на руки, таскал по деревне.

Она ругалась:

– Охальник, пусти!
– а сама с нежностью смотрела на своих мужуков и счастливо вздыхала:

– Удалися детки! Вот бы Никифор порадовался!

– Так что, пусть детки приезжают, девчонок с Аришкой пустим гулять, а Лёху вон Томкин Матюха быстро в курс дела введет. Том, я так ли сказала?

– Баб Таня, ты у нас в Каменке большой авторитет, как скажешь, так и будет, - крупная, смешливая, никого и ничего не боящаяся Тома всегда прислушивалась к советам бабы Тани, их три дома жили одной жизнью, знали и помогали друг другу.

Вовка, посмеиваясь, звал их - "мои курочки"!

Валя, выросшая здесь с бабулей, вернувшись в Каменку после развода, как и не уезжала на двенадцать лет в Москву, хотя она наведывалась все эти годы постоянно сюда. Несмотря на недовольное бурчание мужа, её тянуло в Каменку. Даже после смерти своей бабули она неизменно бывала здесь, и никогда не забывала своих соседей - помогала, чем могла, бабе Тане, Вовке с Томой по хозяйству. Перед тем как приехать, звонила им, спрашивала, что привезти, или же они сами просили что-то купить.

Валя, рано оставшаяся без матери, жила с бабулей Ниной Ефимовной на скромные две пенсии, и соседи поддерживали их, чем могли.

Вовка же, бывший на десять лет старше малявки, дружил и заступался за неё с детства. Поначалу находились желающие обозвать скромную тихую девочку с огромными карими глазами безотцовщиной, а то и похуже. Но пара разбитых носов и фингалы, поставленные Вовкой, быстро утихомирили желающих сказать гадости.

Вовка же и привел её в секцию борьбы в деревенском клубе, бурча, что надо уметь за себя ответить и постоять. Там же занималась и Тома, жившая в соседней деревушке - Аксёново, вот и дружили они крепко, почти тридцать лет.

Надо сказать, что все трое не одобрили в свое время выбор Валин - мужа. Валерий не понравился никому, но ослепленная, влюбленная, девятнадцатилетняя Валя не видела и не слышала никого.

Вовка, поплевашись, сказал тогда своим бабам, Томе и бабе Тане:

– Свои синяки и шишки пока не набьет, бесполезно.

Молодые жили в Медведково, в однокомнатной хрущёбе, Валя училась, муж делал карьеру, и когда Валя забеременела, настоял на аборте.

Тогда уже что-то сломалось внутри у Вали, она долго болела и восстанавливалась, зачастила в деревню, где соседи приглядывали за их домиком.