Нянечка

Мол, приглядишь за чудовищем, мы тебе зарплату с премией за вредность дадим. Но не факт.

– Та-а-ак, – потянул Петр Арсеньевич. – Что делать будем? Сворачиваем операцию?

Я моргнула и недоверчиво уставилась на телефон. Дрожь ушла, осталось непонятное ощущение беспокойства. Чуточку злости, которая придавала сил и согревала изнутри.

– Вы меня спрашиваете?

– Пушкина, – в голосе Бульдога послышалась отеческая забота, – я понимаю, что ты рвешься на повышение и жаждешь пробить стеклянный потолок. Но задание приобрело неожиданный поворот, а мы почти не сможем контактировать. Пацаны тебя, конечно, прикроют, но не в доме Пахомова.

Я и сама все понимала. Дело целиком зависело от моих действий. Либо я бросаю полугодичную работу на полпути, либо остаюсь и добиваюсь цели. С теми уликами, что у нас сейчас на руках, Андрей Сергеевич получит легкий испуг. Юристы загрызут в суде прокурора, после чего дело закроют.

Я хотела справедливости. Для всех тех, кто пострадал от действий этого мошенника. Кто потерял бизнес, последние деньги, жизни. Моя карьера в полиции началась не гладко, многое из романтичных представлений развеяла некрасивая реальность. Но! Я дышала и жила в отделении, с гордостью надевала форму, показывала удостоверение.

Шиш с два Пахомов уйдет от правосудия. С зарвавшимся мажорчиком я как-нибудь справлюсь. Оперативник я или где?

– Лейтенант Пушкина против, – я сцепила зубы и сжала махровое полотенце в руке. – Справлюсь, товарищ полковник.

– Хорошо, Дана, – засопел недовольно Петр Арсеньевич. – Попробуем пристроить в охрану кого-нибудь из наших парней. Тебе сподручнее, мне спокойнее.

– Генку?

– Думал на Тимку. Давно напрашивался.

Уф, ой. Только не Клачевский, ну. В отделении достал своим чрезмерным вниманием.

– Петр Арсеньевич, – простонала я.

– Не скули, Пушкина! Тимка – отличный парень. Надежный, непьющий, по возрасту подходит. Одногодка. Спину всегда прикроет.

– Причиндалы свои гулящие пусть прикроет, – буркнула я. – А то на прошлом корпоративе от Людочки с бухгалтерии не отлипал. Как раскрылся весь, так и не закрылся больше.

– Чего ты прошлое поминаешь, Пушкина?! Погулял мальчик, перестанет! Молодые все дурачки.

– Ему тридцать один. Пора умнеть.

– Тебе тоже. В твоих мозгах я иногда сомневаюсь.

Закатив глаза, я громко фыркнула.

– До свидания, Петр Арсеньевич. Позже поговорим, доложу обстановку.

– Бывай, Пушкина. И это… – Бульдог замялся и неуклюже пробормотал: – Аккуратнее там. Я перед твоим папой в большом долгу.

Закусив губ, я скупо попрощалась и прикрыла глаза. Упоминание отца чиркнуло невидимым когтем по сердцу. Больно, неприятно, горько – эмоции смешались в привычный коктейль. Тоска заныла в груди, но я справилась и сдержалась. Не расплакалась, хотя очень хотела.

К дрянным кошкам все. Найду доказательства. И Пахомова-младшего приструню. Или переманю, чтобы рассказал о темных делишках отца.

Только не успели мысли сформироваться в голове, как дверь в единственную спальню неожиданно распахнулась. А на пороге стоял не кто иной, как Вадим. Собственной персоной. С довольной рожей и очаровательными ямочками на щеках.

Слава богу, одетый.

– Нянечка, – он прищурился и скрестил на груди руки, – а с кем ты болтала сейчас?

Ой, ой, ой.

Глава 3

Я быстро спрятала телефон под подушку, затем крепче сжала полотенце и поднялась.

Все время, пока я двигалась, Вадим Пахомов не отрывал от меня внимательного взгляда. Изучающего. Как будто просчитывал дальнейшие реакции. Уголки его губ дрогнули в подобие улыбки, а фигура заполонила проход. Потому уйти мне было некуда.

Интересно, если я опробую на нем что-нибудь из приемов самозащиты, он догадается? Нет, вряд ли. Откуда бы у бестолкового мажора возникла мысль, что его няня (или кто я там для него) не так проста.

– С другом, – я изобразила радушие будущей Мэри Поппинс. – В чем дело, Вадичка? Тебя надо проводить в туалет? Одному страшно?

Зеленые луга потемнели, Пахомов недобро прищурился и склонил голову.

– Шея болит, ударила ты меня… – он обиженно выпятил нижнюю губу и добавил издевательски: – Нянечка.

– Где ударила? Дай подую.

– И погладь обязательно, – закивал засранец, отчего пепельная челка закрыла глаза.

Все-таки странный цвет волос. Необычный. Может, от матери достался?

– Ладно, Вадим, – я выпрямилась и собрала в кулак всю себя. – Давай начистоту. Я несколько удивлена и ошарашена тем, как все сложилось. Уверена, что и ты находишь в недоумении.

– В сраном шоке, – буркнул он между делом, но я не обратила внимания.

– Так вот. Почему бы нам не прийти к соглашению? Я взрослый человек, а ты… э-э-э… Вроде бы достиг возраста, когда не ссутся в кровать. Решим вопрос полюбовно.

– Согласен!

И потянулся к ремню на синих джинсах. Сначала я опешила, заметалась взглядом по всем поверхностям в спальне. Даже прикинула угол полета той фарфоровой вазы или светильника на тумбочке. Еще бы со своей задачей прекрасно справилась умная колонка Маруся. Я уже потянулась к ней, но в последний момент передумала.

– Стой на месте, герой-любовник! – рявкнула я.

Для острастки выставила вперед руку и приняла боевую стойку. Зенкутсу-дачи использовалась для атаки. Еще я бы спокойно блокировала нападение, додумайся Вадим на меня напасть. Я расслабила плечи, бедра выдвинула вперед.

Пахомов-младший перестал баловаться с ремнем и опять взглянул на меня. Его изучающий взор прошелся вдоль напряженного тела. Хмыкнув, он прислонился плечом к косяку. Медленно. С таким видом, будто не воспринимал меня всерьез.

И неудивительно. Я килограмм на сорок легче, да и ростом не выдала. Жалкие сто шестьдесят семь против ста восьмидесяти. Не меньше. Голышом Пахомов-младший производил впечатление человека, который очень любит спортивный зал.

– А что будет? – Вадим склонил голову.

– Научу послушанию, – я сурово сдвинула брови.

А сама внутри затряслась от ужаса. Почему-то. Раньше я спокойно выходила врукопашную против очередного наркомана или пьяного урода. На облавах случалось всякое, а уж про вызовы на дом и говорить нечего. Некоторые асоциальные элементы себя похлеще любого закоренелого сидельца вели. Нельзя применять табельное к гражданским без острой необходимости. Приходилось всегда договариваться. Или драться. Парни, конечно, прикрывали мне спину, но сейчас я была один на один с противником.