Няня для дочки отшельника
Шрифт:
Ну ладно, раз уж встала, пойду что-нибудь общественно полезное сделаю.
Натягиваю свой сарафан и выползаю на кухню.
Там пока тихо.
На низком столике у входа стоит корзина с яйцами, и я почему-то совершенно уверена, что их можно использовать.
Только вот омлет я не хочу…
А…
А вот еще скисшее молоко на окне. Михаил вчера о нем говорил Лизе. Чтобы уже не пила, что завтра принесут свежее.
Мняф… Простоквашка! Вкусная!
Отливаю в чашку, разбалтываю. Я, наверное, извращенка, но всегда такое любила! А уж из натурального деревенского
Кстати! Простокваша, яйца… А мука тут есть?
О! Отлично!
На завтрак будут оладьи!
Быстро смешиваю пару яиц, остатки кислого молока, полстакана муки… Пока оно все набухает, ищу сковороду и масло.
Они находятся именно там, где и должны быть.
Не, все же хороший мужик этот Михаил. Странный, но хороший. Хозяйственный. На кухне у него все как надо! Все под рукой.
Говорят, что первый блин комом. Но я ж пеку не блины! У меня ола-адушки.
Снимаю с первой сковороды четыре крупных плюшки на тарелку и ставлю ее на подоконник. Остудиться.
Наливаю новое тесто, оборачиваюсь.
Ой. Было ж четыре!
– Лиза! – возмущаюсь не очень громко. – Лиза, не таскай всухомятку, иди чаю налью!
А тесто на сковороде шипит и шкворчит. Надо перевернуть.
Готово.
Я себя чувствую немного неловко от того, что хозяйничаю на чужой кухне. Но вчера мне вроде все показывали.
Сейчас поставлю чайник и…
Ой…
А почему две-то?
– Лиза!
Резко высовываюсь в окно, желая застать проказницу, и утыкаюсь носом в широкую мужскую грудь!
Глава 7
Инга
– Ой! – отшатываюсь назад от неожиданности ситуации и неприятных ощущений.
В нос бьет резкий запах пота и нестиранной одежды…
Отступаю еще на пару шагов, вглядываюсь в незнакомца.
Рыхлый, не сказать, что здоровый, а скорее, толстый мужик.
Одет неопрятно, волосы на голове напоминают стог сена… Поредевший такой стог сена. Лицо одутловатое, опухшее. Вроде черты правильные, но симпатии не вызывают. А глазки предательски бегают, выдавая его намерения.
– Я тут… Я это… – пытается что-то сказать он и косится на тарелку с двумя несчастными оладьями.
Понимает, что его застали на месте преступления, разочарованно причмокивает и вытирает жирные пальцы о давно не стиранную футболку.
– Позвольте, – подхватываю я остатки, думая, не отдать ли их собаке. – А то у меня новая порция сгорит.
Оборачиваюсь к плите и демонстративно спокойно снимаю свежеподжаренные плюшки. Только тарелку на окно уже не ставлю.
Понятия не имею, кто этот мужик!
– А я это… – снова начинает он. – Я к Юричу…
Ну, понятно, что не ко мне! А кто такой Юрич… А! Блин. Михаил. Он же представлялся по имени-отчеству. В деревне ж так принято… Фр…
– Я с утра его не видела, – отвечаю незваному гостю, поворачиваюсь к окну спиной, давая понять, что разговаривать мне некогда, а сама кошусь…
Не стащит ли этот индивид еще что-нибудь.
И тут в кухню входит Лиза.
Сонная, взъерошенная, волосики растрепались, глазки трет. Одета
в простую рубаху ниже колена. Бант на косе развязался, и лента висит почти до пояса. Малышка зевает и потягивается, глядя на меня. Да какая ж милота!– Привет, моя хорошая! – совершенно искренне радуюсь этой чудесной девочке. – Ты выспалась?
Присаживаюсь, распахиваю объятья, и, прежде чем я успеваю вспомнить, что мы с ней знакомы только сутки, Лиза шагает ко мне и обхватывает меня за шею.
Де-евочка! Такая теплая, хрупкая, пахнущая травой и медом! Прижимается ко мне всем тельцем, и я, кажется, даже слышу биение ее сердца.
– Как настроение? – спрашиваю я ее, совершенно забыв о незнакомце в окне, провожу ладонью по ее голове. – Что тебе снилось?
У девочки появляются озорные искорки в глазах, и на губах играет мимолетная улыбка. Кажется, она мне сейчас расскажет про целую жизнь! Или покажет свой собственный мир.
Но…
– Тю-ю-ю, – слышится пренебрежительное от окна. – И шо вы с ней валандаетесь? Она ж того!.. – и этот давно немытый экземпляр пренебрежительно морщится. – Неполноценная! – фыркает он, выражая изгибом губ самую крайнюю форму пренебрежения.
– Да как вы смеете! – вскакиваю я. – Лиза очень смышленый и одаренный ребенок! – прижимаю к себе крошку, которую мне хочется во что бы то ни стало защитить. – А вы!.. А вы!..
– Что я? – возмущается тело в окне. – Я – нормальный! – гордо гаркает подонок в окне. – А она немая!
– Что за чушь вы несете? Лиза разговаривает!
Я закрываю девочку собой и как-то на автомате хватаюсь за ручку сковороды… Руки, наверное, еще помнят, что я вообще-то, оладьи жарю.
– Да ты что, сдурела? – орет этот придурок, но тут же испуганно отступает, глядя куда-то мне за спину.
– Митяй, в чем дело? – слышу со стороны двери тихий, но очень страшный голос.
– Юрич, да я это, – мой вор как-то странно пятится и даже вроде как начинает заикаться. – Я это… Я хотел… – тут он испуганно икает. – Я лучше потом зайду! – и растворяется где-то во дворе.
.
Михаил
Инга оборачивается ко мне, и я не знаю, чего больше в ее глазах: испуга или возмущения.
Грудь вздымается, щеки алые, глаза горят, Лизу мою к себе прижимает.
Самое интересное, дочка тоже к ней жмется, будто к родной…
И мне в самом деле очень хочется знать, что же здесь происходит. Нет, то, что Митяй – придурок, я и так знаю. Что происходит между этой женщиной и моей дочерью?
– Я тут… – Инга беспомощно взмахивает рукой, у нее дрожат губы.
Отчего она так сильно расстроилась? Что ее вывело из себя?
– Я оладьи жарила! – делает вторую попытку объясниться она.
И тут на ее глазах выступают слезы. Самые настоящие слезы.
– Лиза, – она присаживается перед моей дочерью, берет ее за руки, заглядывает ей в лицо. – Лиза, давай вместе плюшки печь? Ты умеешь? Хочешь, я тебя научу?
И…
И моя дочь кивает.
Часто-часто, будто боится, что Инга передумает.
Но эта московская фифа вдруг всхлипывает…