Няня в (не)приличную семью
Шрифт:
– Прохор, зачем ты смущаешь Машу? Мы с ней еще не спали, если ты об этом, - тут уж Демид был убедителен, так как говорил чистую правду. Однако это был прощальный взмах белым платочком вслед уходящему поезду.
– А Маша не смущается, она думает, что ты клинический идиот, раз не подумал о таких важных моментах.
– Ну так у меня же никаких таких моментов и нет, - окончательно утопив нашу легенду, Демид поджал губы. А я окончательно превратилась в помидор от стыда.
Собрав остатки самообладания, я выдавила из себя:
– Спасибо, мороженое было очень вкусным. И мне пора.
И вот сейчас от этих глупых обвинений мне стало не по себе. Неужели он и вправду думает обо мне так? Ну конечно, если раз поймал меня на лжи, так теперь всех собак может на меня вешать!
Теперь
Черт, это, кажется, уже из другой оперы…
– Прохор, ты собираешься что-то предпринять? А завтра она мне соляной кислоты в лосьон нальет? Ты этого ждешь? – Илона уже чуть не топала ногами, требуя моей крови. А мне ее идея прямо понравилась. Конечно, не серной кислоты. Но какой-нибудь плохо смываемой краски было бы неплохо…
Очевидно, эта шкодливая мысль отразилась на моем лице таким же выражением, и Вяземский это заметил. Его бровь удивленно изогнулась, и создалась иллюзия какого-то тайного единения. Будто мы союзники.
Но Вяземский есть Вяземский.
– Илона, конечно, собираюсь.
Глава 11
И не только с этим разобраться.
– Здрасьте, - раздалось за спиной. Герасим сегодня явился на "службу" раньше времени.
– А чё это у вас тут за собрание? Пацан хоть и понимал, что его привычное окружение и общество - это совершенно разные эко-системы и в обычной жизни у него нет шанса заглянуть даже в щёлочку в быт обеспеченной семьи, но никак это понимание не проявлял. Он не панибратствовал, но и особого пиетета не выказывал. И это мне нравилось. Такой современный Гекльберри Финн. Ну посмотрим.
– Да вот, няню вашу увольняем, - бросил я гранату в колодец. Маша-Ромашина коротко вдохнула и наделила меня таким взглядом, что если бы я был бумажным, то уже полыхал бы вовсю синим пламенем. Она закусила нижнюю губу, очевидно, чтоб не расплакаться, торопливо погладила Лушу по голове и шепотом на ухо сказала: - Луковка! Ты лучший ребенок на свете. Не верь, если кто-то скажет другое. Потом самообладание ее покинуло , и она ринулась наверх. Наверно, собирать вещи.
– Мария!
– придав голосу железа, окликнул ее.
– Я вас не отпускал.
– Да идите вы к черту, барин!
– выкрикнула она и не остановилась. Пришлось сделать вид, что зачесался глаз, чтобы скрыть усмешку. Конечно, посыл к черту я б никому не спустил, тем более прилюдный. Но ее "барин" меня не просто обезоружило. Оно пробудило какой- то пацанячий драйв. Захотелось догнать ее, сгрести в охапку и торжествующе заорать: "Ага! Попалась!" Картинка была настолько маняще привлекательной, что я вынужден был тряхнуть головой, чтоб отогнать видение. Черт знает что это такое в голову лезет... Помогла и Луша.
– Маша, я с тобой!
– взвизгнула она и поскакала вдогонку.
– А чем она провинилась? Мы с Луковкой ее слушаемся, учим все, - сосредоточенно разглядывая свои видавшие виды кроссовки, пробормотал Герасим.
– Есть другие прегрешения. Она натерла перцем полотенца Илоны Эдуардовны. Герасим задышал, как паровоз, переминаясь с ноги на ногу.
– Это не она, - он наконец выдавил из себя то, что я и так знал.
– Ты владеешь какими-то тайными знаниями?
– Владею. Потенциальный хулиган, который уже настроился было на тюремную карьеру, неожиданно покраснел.
– Ну пойдем, расскажешь,- усмехнулся я.
– Я тоже имею право знать!
– Илона воинственно задрала подбородок и двинулась к моему кабинету, чтоб принять участие в дознании.
– Идите, догоню.
Я позвал Дениса. Ему, как более деликатному, я и поручения давал такие же.
– Зайди к Марии и успокой ее. Скажи, что я ее не увольняю.
– Босс, конечно, не мое дело, но как-то часто вы используете прием «увольняю-не увольняю», - помявшись, нерешительно произнес он. – Девчонка ж хорошая. Никто на
Луковку не мог управы найти, а она с ходу!– И ты туда же?! Луковка в огороде растет, а моя дочь Лукерья! – мой ответ получился излишне резким.
– Виноват, - откозырял Денис, а меня начала грызть совесть. Ну Маша же сходу дала прозвище, которое не в бровь, а в глаз. Луковка же и есть – и слезы от нее, и лукавинка. И оно мне тоже нравится, и это не может не злить. За столько лет никому и в голову не пришло так мило и характеризующе назвать малышку. И вообще, все, что делает эта Маша-Ромаша, - это разрыв шаблона. Она меня, старого больного волка, пробивает на эмоции, выводит из состояния комфортного душевного анабиоза.
Но с другой стороны, я уже не в том возрасте, чтоб поддаваться минутному очарованию, зная, какие последствия могут быть. Маша-Ромаша вроде бы решила одну мою проблему, но создала другую. Мне не нравится, что она занимает так много места в моей голове.
По идее я должен вспоминать о ней раз в день, вечером, для отчета. Или совсем вечером узнавать у Илоны, как себя вела дочь.
Но нет же! Получается все не так. Пытаясь вернуть в голову порядок и бесстрастность, я вошел в кабинет.
Илона уселась на диван, положив ногу на ногу. Полы халата разъехались, демонстрируя длину и красоту конечностей. Очевидно, моя пассия решила лишний раз мне напомнить, какие у нее «активы». Хотя делать это при подростке не очень этично, на мой взгляд.
Что и подтверждал вид Герасима. Он старательно отводил взгляд в сторону, а уши продолжали пылать.
– Ну рассказывай, только коротко. Времени у меня мало, - потребовал я.
– Это я, - по-прежнему избегая зрительного контакта, он признался в содеянном.
– Он ее выгораживает, - безапелляционо заявила Илона. – Она ж само очарование!
В голосе ее отчетливо прозвучала неприязнь. А если еще точнее, настоящие нотки зависти. Меня это насторожило. До сих пор у меня не было претензий к моральному облику Илоны.
– А может, она тут всех приворожила? А что? Она из провинции, а там всяких бабок, гадалок, колдуний знаешь сколько?! Сам посуди! Сколько я с Лушей занималась, а она меня по-прежнему ненавидит. А к ней она с первого раза потянулась. И Катерина ей лучшие кусочки оставляет, сама слышала, как она ее потчевала. И Денис постоянно отирается рядом. И этот вот, рыцарь, защищает!
Илона наклонила голову, приподняв брови и выжидающе посмотрела на меня, полагая, что изложила голые факты.
Но факты говорили о другом. Женщина, с которой я выхожу в свет, которая воспитывает Лушу, с которой я делю постель, по меньшей мере необъективна. А скорее предвзята. И это неприятно царапнуло мою чистоплюйскую душу. Получается, что я ее совсем не знаю. Хотя когда мне узнавать? На светских мероприятиях не до того, дома я только рано утром и приезжаю почти к ночи. Во время бурного секса? Ага-ага…
Но сейчас копаться в этом вопросе было некогда.
– Илона, от человека с высшим образованием такие вещи слышать просто странно. Я уже начинаю опаздывать, так что мне нужно просто разобраться с этим вопросом. Итак, Герасим, зачем ты это сделал?
– А чего она к Маше прикапывается постоянно? То не так, и это не так! А я думаю, если б сама что-то понимала в воспитании, не пришлось бы гувернантку искать!
– Ну во-первых, не все могут играть на скрипке. Но мы же не можем сказать, что это недостаток? А во-вторых, говорить о присутствующих в третьем лице – это признак невоспитанности, - строго заметил я.
– Ну так я к тому, что если в чем-то не разбираешься, то и не лезь с поучениями. Вот.
Шах и мат, господин Вяземский!
– Мы еще вернемся к этому вопросу. А пока расскажи, когда ты умудрился это сделать? Не думаю, что Мария разрешает тебе по дому слоняться.
Герасим хмыкнул, давая понять, что гордится своей изобретательностью и тут же похвастался.
– А вы, когда поздно вечером приехали, ворота открыли, я за машину спрятался и до гаража. А на том участке у вас камер нет, и в доме нет. Дождался, пока все легли, натер полотенца и через окно в цокольном этаже вылез наружу. А так опять же в районе гаража перемахнул через забор. Делов-то!