Нынче в порфире…

Веспер Юнсон как-то странно посмотрел на меня.

— Если б Хелен вчера подписала бракоразводные бумаги, а Гильберта убили сегодня вечером, она бы, скорей всего, осталась без наследства. Поскольку городской суд, вероятно, уже сегодня утвердил бы расторжение брака.

Я размышлял над его словами, но смысл их ускользал. А он спокойно продолжил:

— У Хелен Лесслер была, конечно, убедительная причина убить мужа, вдобавок она и алиби не имеет. Однако, насколько я знаю, размер обуви у нее не сорок третий да и силенок маловато, чтобы таскать взрослого мужчину вверх-вниз по лестницам.

Я хотел было ответить, но тут Класон затормозил перед новым зданием уголовной полиции на Бергсгатан. В опаловых сумерках светлый бетонный фасад казался до странности белым.

Скоростной лифт доставил нас на третий этаж, где находился кабинет начальника уголовной полиции. Он предложил мне посидеть в приемной, а сам исчез в своей святая святых.

То и дело зевая, я листал вечерние газеты и сквозь кремово-желтую полированную дверь слышал, как Веспер Юнсон говорит по телефону. Звонил он в разные места. А у меня глаза словно песком засыпало, все тело ломит, одежда как с чужого плеча, мешает каждому движению. Да, прошли те времена, когда я безнаказанно пренебрегал сном.

В углу стоял стул. Я подтащил его поближе к креслу и водрузил на сиденье тяжелые, как гири, ноги. И в эту самую секунду в приемную вышел Веспер Юнсон.

— Ночевать собираетесь? — спросил он, неодобрительно глядя на мои ноги.

— А что, очень удобно,— сказал я.

— Хоть бы газетку подстелили под грязные ботинки.

Я встал и опять зевнул.

— В последние годы слух у Свена Лесслера действительно ухудшился,— сказал начальник уголовной полиции.— Что-то с внутренним ухом, похоже не очень поддающееся лечению. Я говорил с врачом, который его наблюдал. Странная штука. По его словам, вчера около пяти Свен Лесслер позвонил ему и записался на прием, на сегодня. Он, Лесслер то есть, сказал, что прочел где-то о новом чудодейственном методе гормонотерапии, который восстанавливает слух.

— Вот как,— буркнул я. Сонливость не проходила, тяжелые веки сами собой опускались.

Привычным жестом он расправил усы и холодно посмотрел на меня.

— Кроме того, я позвонил прозектору.

— И что же?

— Как и ожидали. Свен Лесслер утонул. Прозектор послал пробы содержимого желудка и жидкости из легких на экспертизу. В желудке найден мединал, в весьма высокой концентрации. Доза, видимо, была большая, но скорей всего не смертельная. Так или иначе, Свен Лесслер успел утонуть, прежде чем отрава подействовала в полную силу.

— А одеколон? — спросил я.— Ведь из грудной клетки пахло одеколоном. Он что, пил его?

Веспер Юнсон вытащил носовой платок и, сморщив нос, обмахнул сиденье, на которое я клал ноги.

— Неряха,— пробурчал он.

— Так как же — пил он одеколон или нет? — повторил я.

Полицейский начальник встряхнул платок, аккуратно сложил его и спрятал в нагрудный карман.

— Одеколон присутствовал в легочной жидкости. Вернее, должен был присутствовать; кроме запаха, других следов не осталось, но это как будто бы в порядке вещей — он ведь летучий.— Юнсон выдержал эффектную паузу и продолжил: — Зато обнаружена некая соль, известная под названием тиосульфат натрия и используемая, кстати, в фотографии — как фиксаж и при стирке — как отбеливатель, вместо хлорки.

Я во все глаза смотрел на него. Господи, ну какое отношение проявка фотопленки и отбеливание тканей имеют к смерти Свена Лесслера? А полицейский начальник спокойно продолжал:

— В Сальтшён, по моим сведениям, не отмечалось сколько-нибудь значительной концентрации одеколона и тиосульфата натрия. А вот в некоторых душистых солях для ванны их полным-полно.

— В солях для ванны?

Он кивнул.

— Именно так, в душистых солях для ванны. Теперь-то вы понимаете? Свен Лесслер утонул вовсе не у мыса Блокхусудден. Его утопили дома, в собственной ванне.

ДВАДЦАТЬ ДВЕ БЕЛЫЕ РОЗЫ

— В ванне? — повторил я, вытаращив глаза и мгновенно забыв про сон.

Веспер Юнсон наклонил голову.

— Подтверждение я получил только что, когда позвонил на квартиру Лесслера и поговорил с горничной. В ванной действительно не хватает пакета душистой соли. Он был почти полный и стоял на бортике, у стенки. Вчера еще стоял — сегодня исчез.

— А один из соседей слышал, как набирали ванну,— с жаром подхватил я.— И было это около девяти.

— Вот-вот,— закивал он.— Здесь все ясно. Убийца не ванну принимал — он топил свою жертву.

— Между прочим, плечи у Свена Лесслера были в синяках,— сказал я.— Похоже, он сопротивлялся.

— Совершенно верно,— согласился начальник уголовной полиции.— Убийца явно вынужден был применить силу. И при этом он — или Свен Лесслер — ненароком столкнул в ванну душистую соль. Может, сразу и не заметил — так или иначе, изрядное количество соли высыпалось и растворилось в воде.

— Вспомнил! — воскликнул я.— В ванной стоял парфюмерный запах!

— Ага,— кивнул он.— Наверняка из-за душистой соли.

— Пакет он, конечно же, прихватил с собой, когда увозил труп Свена Лесслера.

— И пакет, и пустой тюбик от мединала, и полотенце, которым вытирал окровавленный пол в гостиной.

Мысли метались у меня в голове как заплутавшие птицы. События, происшедшие после смерти двух мужчин и казавшиеся поначалу ясными и понятными, с каждым часом все больше запутывались и усложнялись.

На моем лице, похоже, явственно отразилось недоумение, потому что Веспер Юнсон добродушно сказал:

— Да, дело не так-то просто. Ну а кроме того, нам обоим необходимо выспаться, очистить мозг от ядов усталости. Поверьте, завтра все прояснится.— Он открыл блокнот.— Вот вам еще кой-какие подробности, которые надо переварить за ночь. Слушайте. Во-первых, мединал. Свен Лесслер купил его несколько лет назад, когда страдал бессонницей. Горничная говорит, там было пять, не то шесть таблеток и лежали они в ящике комода, в спальне.

— Но ведь кто-то рылся в ящиках,— вставил я.

Он будто и не слышал.

— Что еще? Ах да, помните ватный тампончик, который мы нашли возле дивана? Я предположил, что он из тюбика с мединалом, так и оказалось. Судебный химик обнаружил на нем следы мединала. Осадок в одном из стаканов со стойки бара тоже содержал мединал.

— А в другом стакане?

Он холодно взглянул на меня.

— Откуда нам знать? Стакан ведь исчез у вас из-под носа.

Что верно, то верно. Я напрочь забыл.

— Хотя,— заметил он,— в том стакане мединала скорей всего не было. Иначе бы на дне выпал белый осадок. Как в оставшемся стакане.