Нью-Йорк

Его поразила и скорость, с которой родные Терезы признали Анджело. Было решено, что он немедленно переедет на Лонг-Айленд. Его приобщат к скромному малярному делу, но он будет также рисовать вывески для местных предпринимателей и выполнять другие декоративные работы. Ясно было одно: с такими связями у его новых родственников от заказчиков не будет отбою.

– Я думал, ему не нравится работать на заказ, – бросил Сальваторе дяде Луиджи.

– А, ну так теперь-то он женится! – ответил дядя. – Он сказал, что, пока болел, до него начало доходить, что кирпичи не для него. А работать на заказ ему понравилось больше, чем он думал. – Дядя Луиджи развел руками. – Приходится приспосабливаться! Мужчина должен быть ответственным!

Но больше всего Сальваторе потрясло все более властное обращение Анджело с невестой. Прожив на Лонг-Айленде всего две недели, тот вернулся в их квартиру по каким-то мелким делам. Сальваторе по случаю заставил себя заговорить с братом. Но когда он обронил, что Тереза, возможно, захочет переселиться в город, Анджело лишь улыбнулся и покачал головой.

– Нет, – возразил он хладнокровно, – пусть не обманывается. Я заставлю ее жить на Лонг-Айленде.

Сальваторе не мог поверить, что это говорит его младший брат.

Понадобилось еще время, но постепенно он, хотя и с трудом, осознал, что Тереза, ее родители и дядя Луиджи правы, как бы это ни было унизительно.

Это брат был талантлив. Это брату хватало для трудов головы. Это Анджело будет сидеть в кабинете, писать письма и следить за счетами, а он, Сальваторе, останется под открытым небом. Несмотря на его десять тысяч долларов, бизнесменом станет не он, а Анджело. Судьба жестока, но такова судьба.

Свадьбу сыграли на Лонг-Айленде во второе воскресенье июня. Сальваторе, ясное дело, не захотел быть дружкой, и дядя Луиджи тактично поручил эту роль Джузеппе. Событие было не рядовое. Карузо пригласили нескольких городских друзей, зато родня Терезы созвала пол-округи – впечатляющее свидетельство ее веса в общине.

Церемония не могла не ранить Сальваторе. У него екнуло в груди, когда он увидел Терезу в подвенечном платье. Его вдруг затопил прилив любви, когда он задался вопросом: как же это произошло?

Что касалось младшего брата, то он его даже не сразу узнал. Анджело коротко подстригся и отпустил усы. Его лицо, худое и вытянутое больше, чем у братьев, казалось уже не нежным, но мужественным и поразительно красивым. Он подошел поздороваться с Сальваторе с уверенностью и грацией танцора.

А тот в очередной раз поразился жестокой мудрости Терезы и ее семьи. Они выбрали единственного Карузо, кто не был посредственностью и обладал потенциалом к росту. Они же, на свой скромный манер, помогут ему преуспеть. Сальваторе испытал зависть, но признал их правоту.

– Я очень горжусь тобой, – шепнул он, обняв Анджело. И это было сказано искренне.

После торжественной церемонии в церкви все отправились в дом Терезы. Свадьба была итальянская – дружка ждал на пороге с огромным подносом, уставленным спиртным, чтобы все выпили за здоровье жениха и невесты, а затем направились к столу, где сидели их матери, наблюдая за помощницами, которые вели учет подарков.

Семья, конечно, уже одарила молодоженов. Родные Терезы буквально засыпали их дарами, и хотя стороне Анджело было не угнаться за ними, их честь спас дядя Луиджи: он преподнес красивый китайский сервиз, а также подарок от самого великого Карузо, дополненный его большой фотографией с автографом. Все это было выставлено на всеобщее обозрение. Сальваторе долго ломал голову, что подарить, и теперь его красивая хрустальная ваза стояла рядом с сервизом дяди Луиджи.

Во время танцев невесте полагался шелковый мешочек, куда мужчины будут класть деньги.

Но за столом творилось иное. Здесь гости, так или иначе находившиеся у хозяев в долгу, выставляли подношения напоказ, а помощницы заносили их в перечень с указанием стоимости. Горе тому, кто пренебрежет долгом! Такие опозорятся как дешевки – они поистине станут brutta figura.

Поскольку Сальваторе был членом семьи, никто не ждал, что он задержится у стола. Но он, дойдя до помощниц, остановился и назвался.

– Я хочу сделать еще один подарок, – произнес он спокойно. – Это моему возлюбленному брату Анджело в день его свадьбы.

Он выложил на стол перед помощницами листок бумаги, и те ахнули. Это был чек на пять тысяч долларов.

Во второй понедельник июня 1927 года в Нью-Йорке произошло крупное событие. Первая половина мая прошла в поисках доблестных французских авиаторов, чей самолет сгинул во время перелета через Атлантику. Никто их больше не видел, но слух о том, что над Ньюфаундлендом и Мэном слышали рокот мотора, породил новые надежды. Однако ничего не нашли, и что бы с ними ни случилось, в Нью-Йорке об этом всяко не знали.

Но вот 20 мая молодой американец, о ком мало кто слышал, сумел взлететь с аэродрома Рузвельта на Лонг-Айленде в одноместном и одномоторном моноплане, который нарек «Духом Сент-Луиса». К исходу следующего дня он, пролетев сквозь дождь, туман и ветер, порою поднимаясь над облаками, а иногда чуть не касаясь атлантических волн, прибыл в парижский аэропорт Ле-Бурже, где уже собралась толпа в сто пятьдесят тысяч человек. С этого момента юный Чарльз Линдберг обрел мировую славу. Французы, несмотря на потерю двух собственных национальных героев, восприняли его подвиг близко к сердцу. В нарушение всех правил министерство иностранных дел на набережной Орсе вывесило звездно-полосатый флаг. Президент Франции пожаловал Линдбергу орден Почетного легиона.

Сейчас же Линдберг вернулся в Америку, и это была не та возможность, которую мог упустить великодушный Уокер, мэр Нью-Йорка. В понедельник, 13 июня, Чарльза Линдберга почтили торжественной встречей с серпантином и конфетти.

Сальваторе и дядя Луиджи наблюдали за шествием по Пятой авеню. Когда серпантин и конфетти дождем посыпались с неба, толпа взревела. Дядя Луиджи был крайне возбужден.

– Ты знаешь, когда состоялось первое такое шествие? – прокричал он Сальваторе.

– Нет, – откликнулся тот, – но ты мне, конечно, скажешь.

– В тысяча восемьсот восемьдесят шестом, в честь Статуи Свободы. Понимаешь? Франция подарила статую, Линдберг совершил первый полет до Парижа, и мы воздаем ему те же почести.

– Уловил. Vive la France! [72]

– Esattamente! [73]

По пути к дому Сальваторе с любовью посматривал на дядю. Тому уже было за шестьдесят, но он относился к миру с теми же любопытством и живостью, что и в тридцать. «Живи вечно, – подумал Сальваторе, – мне будет тебя не хватать».

72

Да здравствует Франция! (фр.)

73

Точно (ит.).

– Ты просто молодец, что так отнесся к Анджело, – заметил дядя Луиджи. – Я бы, наверное, не смог.

– Ничего особенного, – ответил Сальваторе. И да, это было не так уж трудно.

Отчасти, нужно признать: это повысило его собственный авторитет в семье и произвело неизгладимое впечатление на всех присутствующих на свадьбе гостей. К тому же он не сомневался, что Паоло на то и рассчитывал: он должен поделиться с Анджело. Была и другая мысль.

– Этого хотела бы Анна, – сказал Сальваторе.