О бедном гусаре замолвите слово
Шрифт:
– Ты сам-то понимаешь, что ахинея? – орал Мерзляев. – Какие сподвижники? Откуда? Во что они были одеты?
– Не могу знать, ваше высокоблагородие. Не разглядел!
– Не разглядел, потому что их и не было!
– Так точно – не было!
– А кто ж тебя по голове стукнул?
– Сподвижники!
– Какие сподвижники могут быть у этого актеришки?
– Из театра кто? – предположил Артюхов.
– Брось! Театральные людишки трусливы…
– Ваше благородие, – робко заметил Артюхов, – а вдруг он – настоящий?
– Соображаешь, что говоришь? – побледнел Мерзляев. – Если у нас с тобой сбежал
– Виноват! – испугался Артюхов. – Глупость сморозил… Конечно, актеришку отбили!
– Зачем его отбивать? – стукнул по столу потерявший выдержку Мерзляев. – Мы его и так отпускали… Как себя вел Плетнев?!
– Стоял насмерть!
– С кем стоял?
– Со сподвижниками…
– Как они выглядели?
– Не могу знать! Не разглядел!
– Не было их! Понимаешь – не было!
– Так точно, не было, – согласился Артюхов.
Мерзляев погрузился в размышления.
– А может, все это комедия? Корнет ваньку валял.
– А-а…. – понимающе протянул Артюхов. – Вполне может быть.
– Хотя, с другой стороны, так себя поуродовать?..
– Может, это наш карбонарий его помял?
– Нету никакого карбонария! Актер есть!
– Тогда сподвижники…
– Мне эта сказка про белого бычка надоела. Слушай, Артюхов, ты мне Бубенцова – уж не знаю, кто он, карбонарий, шпион или шулер, – вынь да положь! Установить по городу посты наблюдения… В театре…
– Уже стоит! – отчеканил Артюхов.
– В лазарете у Плетнева…
– Уже лежит!
– Где дочь Бубенцова?
– Уже сидит.
– Как? – вздрогнул Мерзляев.
– Она пришла папеньку встречать к тюрьме, а мы ее тут же и сгрябчили!
– Кретин! – Мерзляев подскочил к Артюхову и замахнулся.
Артюхов покорно подставил под удар голову.
– Скажи спасибо, что тебя бить не во что! А то бы…
Через несколько секунд Мерзляев влетел в камеру, где сидела Настенька.
– Сударыня, ради бога, извините! Произошло недоразумение! Поверьте, я тут ни при чем. – Мерзляев попытался поцеловать руку Настеньки, но та гневно отдернула ее.
– Какая ужасная эпоха! Да как они посмели! Вас, мимолетное виденье, гений чистой красоты, – и в одиночку!
– Не верю ни одному вашему слову! – оборвала его Настенька. – И вы еще говорили мне о своей любви!
– И сейчас говорю!.. Настенька! Звезда моя! Да знаете ли вы, что сегодня утром я послал вам корзину цветов! И сам ждал под балконом… А в это время, оказывается, вас уже держали в темнице… Как трудно любить, когда вокруг – сплошное дурачье!
– Где папенька? – перебила Настенька.
– Это и я бы хотел знать! Дорогая моя, произошло невероятное событие: ваш папенька бежал!
– Что? – изумилась Настенька. – Как он мог отсюда убежать?
– Не отсюда, – поморщился Мерзляев. – Мы его уже начали освобождать, а он… Вместо того чтобы уйти, как договорились, одним словом, по-человечески… бежал!
– Что вы сделали с папенькой? – напряженно спросила Настя.
– Выйдем из этих отвратительных стен! Здесь невозможно разговаривать! – Мерзляев схватил Настю под руку и повел по тюремному коридору. – Ему оставалась маленькая процедура… чистая формальность… И вот буквально за полчаса до освобождения – убежал.
Такая престранность! – Мерзляев покрутил многозначительно пальцем вокруг виска. – Скажите, с ним раньше ничего такого подобного не случалось?– Не случалось! Он раньше не сидел в тюрьме! – Настенька всплеснула руками. – Я поняла: вы его убили!
– За кого вы нас принимаете? Мы боремся только со смутьянами… Ваш папенька случайно не революционер? – Мерзляев с подчеркнутой наивностью посмотрел Настеньке в глаза.
Теперь пришла пора обидеться Настеньке.
– Опять вы за свое! Мой папа – порядочный человек и на госпожу губернаторшу не покушался! Где он? – Настенька разрыдалась.
– О, если б я знал, где он! – с притворным сочувствием произнес Мерзляев и перешел на лирику: – Милая моя, я не побоюсь сказать, любимая моя Настасья Афанасьевна, ваш папенька жив и ищет вас. Ступайте домой и ни о чем не беспокойтесь! А когда вы его увидите, передайте ему мою нижайшую просьбу: немедленно явиться к нам.
– Зачем?
– Чтобы мы его тут же отпустили. Потому что, если мы его поймаем, ему будет очень скверно. Вы меня поняли?
– Нет, – искренне призналась Настя.
– И слава богу. Ступайте домой! Скорей, скорей, вон из этого ужасного заведения! – Мерзляев распахнул дверь, ведущую на улицу. – О боже, как вы очаровательны! Помните у Тютчева, Федора Ивановича: «Твой милый взор, невинной страсти полный, златой рассвет небесных чувств твоих…» Вы не забыли наш уговор? Вечером я – у ваших ног! – Мерзляев провожал Настеньку взглядом, полным истинной любви.
Растерянная, обескураженная Настенька пошла по улице одна. Едва она сделала несколько шагов по мостовой, как от тюремной стены отделилась невзрачная фигура в гороховом пальто и стала неотступно следовать за девушкой.
Настенька ускорила шаг. Фигура тоже. Взволнованная Настенька побежала. Гороховое пальто припустилось за ней, но вскоре выбилось из сил и, задыхаясь от усталости, взмолилось:
– Сударыня! Остановитесь!
Настенька остановилась, удивленно оглянулась.
– Извините, не могу так бегать… Я – больной человек, у меня – астма! – Преследовавший вынул из кармана пилюлю, проглотил ее.
При ближайшем рассмотрении выяснилось, что внутри горохового пальто находился продавец говорящих попугаев.
– Кто вы такой? – сердито спросила Настя.
– Тайный агент! – с обезоруживающей откровенностью выдохнул астматик. – Фу, как я устал! Весь мокрый…
– Что вам от меня угодно?
– Как «что»? – Агент был искренне удивлен. – Я за вами слежу. Вы – мое первое задание, можно сказать, дебют. В общем, идите куда идете, но не торопясь… Помните, я старый, больной человек!
– Ах вы, дрянь эдакая! – возмутилась Настя. – Занимаетесь грязным делом, да еще и признаетесь. Как не стыдно?!
– Очень стыдно, – вздохнул агент, – поэтому и признаюсь. Еще вчера я был просто торговец. Продавал птичек. Казалось бы, невинное дело, но… Какой-то мерзавец, холера ему в бок, продал мне политическую птичку, она кричала такое, что я не могу вам повторить…
– Убирайтесь отсюда! – крикнула Настя.
– Где я могу поймать этого мужика? – продолжал сетовать бывший лавочник. – Чтоб доказать благонадежность, пришлось пойти к ним на службу. И теперь я – филер, шпик, ищейка. Одним словом, докатился!