О бедном вампире замолвите слово

– Товарищ штангист, предъявите документы! По какому праву вы зашли в кабинет? Здесь вам не спортзал, здесь культура находится, но скоро ее не будет! – За спиной кто-то из ее команды засмеялся, и женщина, спрыгнув со стула, строго посмотрела на студенток. Те нехотя продолжили работу, с интересом поглядывая на «товарища штангиста».

– Я, как бы точнее сказать, человек не чужой, состою в Объединении поэтов, член этой общественной организации, – ответил Веков, горой нависая над представительницей власти.

– И сам поэт, – добавил Дальский.

– Тогда пусть предъявит документы, что он поэт и член! – Это требование Трубогайкиной вызвало восторг у группы поддержки. Девушки не могли открыто смеяться над своей начальницей, но тихонько хихикали, видимо живо представив документ, требуемый ею.

– У нас членство не фиксированное. – Мамонт расхохотался: глухо, издевательски, чем взбесил пристава.

– У вас обязаны быть корочки, – заявила она, краснея от возмущения. – Раз вы – члены, то это должно отражаться документально. А у вас никак не отражается то, что вы члены!

Уверенность дамы-пристава в силе и непогрешимости бумаг с печатями вызывала восхищение Виктора Векова – одного из всеми любимых и известных алтайских шутников.

– Отражается, – сказал он едко. – В паспорте отражается, в графе «пол» написано «мужской». И потом, тут не только поэты, тут любой желающий имеет право находиться. Те, кому нравятся стихи.

Трубогайкина прищурила глаза, с ненавистью взглянув на оппонента, тонкие губы сжались куриной гузкой, ноздри раздулись. Она немного помолчала, потом, склонив голову к правому плечу, зачем-то поправила воротник. Впервые товарищ пристав не знала, что ответить, и уже было начала паниковать, как вдруг вспомнила заученные в детстве стихи. Брови взлетели, сморщив в гармошку узкий лоб, в глазах снова сверкнуло пропавшее было превосходство. Варвара Ивановна, скинув со стула томик Некрасова, села и продекламировала, перефразируя известного классика:

– Поэтом можешь ты не быть, но членом быть всегда обязан! Стихи может писать каждый, даже я!

– Поэт – это не член, а состояние души, – произнес Дальский, сдерживая смех. Он едва выговаривал слова. Его веселье имело далеко идущие последствия: Трубогайкина подскочила к президенту ОПы, выхватила из его рук телефонную трубку и обвиняюще потрясла ею у лица экономиста, едва не сбив очки с узкого лица.

– А вот это уже государственная собственность! И я, как представитель государства, ею воспользуюсь! – авторитетно заявила она, набрав «02».

Кустистые брови Дальского взметнулись вверх, а Веков усмехнулся. Мужчины переглянулись, но пристав этого не заметила.

– У нас экстремисты буйствуют! – кричала в телефон достойная представительница власти, видимо пересмотревшая новостей. – Немедленно вышлите наряд милиции. – Она взглянула на Виктора Векова и добавила: – А лучше два наряда милиции!

Милиционеры появились спустя две минуты. Полковник Репнин приказал, чтобы на всякий случай у дома на Крупе патрулировал улицу милицейский уазик. Мало ли как будут развиваться события: приставам могла понадобиться помощь.

Веков видом и, самое главное, поведением напоминал незабвенного Громозеку – героя славного советского мультфильма «Тайна третьей планеты». «Шкафы» из группы силовой поддержки мультфильм в детстве явно смотрели и слегка завибрировали. Габариты Векова производили шоковое впечатление на всех. Бравые милиционеры, здоровые и высокие парни, впервые ощутившие себя хрупкими и хилыми, тоже потребовали предъявить документы. Видимо, растерянность не проходила, и документы они потребовали у всех присутствующих, включая приставов.

– Да мы тут при исполнении! Требуйте у экстремистов – пусть они покинут помещение! – взвизгнула Трубогайкина.

Девицы администраторского вида шумно переговаривались и перемещались на маленькой площади в произвольном порядке. Это создавало такую суматоху, что разобраться в происходящем служителям было очень трудно. Поэтому, наверное, они смотрели, не в силах отвести глаз, на оазис спокойствия в этом сошедшем с ума доме – на невозмутимую, холодную Грету Сайбель. Она сидела в кресле напротив шкафа с бумагами и отрешенно взирала на происходящее.

Прекратила суматоху, как ни странно, госпожа Трубогайкина.

– Ну хорошо, – сказала она, – раз вы не хотите выселяться, мы тут все опишем и опечатаем помещение.

– Описывайте, описывайте. Только тогда придется описать каждую книгу, каждый журнал, – ответил ей Дальский. – Но учтите, здесь у нас уникальные книги. Первые издания алтайских поэтов. Самиздатовская литература.

– Ниче, ниче, все опишем, – отмахнулась от него, словно от назойливой мухи, Трубогайкина и приступила к работе.

– Баба чугунная, голая, на коне неизвестной породы, – прокричала пристав, – в буденовке красноармейца, остальная форма отсутствует.

– Варвара Ивановна, конь в буденовке? – уточнила девица, заполняющая акт описи.

– Ты издеваешься?! Какая буденовка у коня?! У него же уши! – Начальница закатила глаза и постучала себя по лбу кулаком. – Думать надо! Ты сама пробовала на коня буденовку натянуть? То-то! Пиши: в буденовке баба, а конь в бескозырке.

– Так и писать? – промямлила готовая заплакать студентка.

– Так и писать, – отрезала Трубогайкина. – Дальше. К бабе прилагаются: руки в количестве шести штук, весло одно, мяч один, серп один, молот один, сабля одна, фига одна… – Варвара Ивановна, проорав слово «фига», умолкла, оторопело уставившись на свернутые в дулю чугунные пальцы. – Это что, вы так издеваетесь над представителями власти?!

Она строго взглянула на Дальского. Мамонт, устанавливая шестирукую, напоминающую индуистское изваяние скульптуру обратно на шкаф, объяснил:

– Это не баба, а произведение искусства. И уж никак не издевательский жест. Скульптура, выполненная в стиле соцарта…

– Понятно, – перебила Трубогайкина и крикнула помощницам: – Фигу из списка вычеркните, она из пальцев сложена. Дальше пишите: шкаф, одна штука… – Она распахнула дверцы. – Черт в лосинах китайского производства, одна штука. Немедленно уберите отсюда артиста, работать мешаете!

Из шкафа высунулась рогатая голова, украшенная жестким гребнем торчащих дыбом волос и коровьими рогами. Распахнулась зубастая пасть, выпустив в кабинет струю дыма. Глаза монстра, красные с поперечными зрачками, полыхали злобой, брови сошлись к переносице, рыло собралось гармошкой морщин. Пахнуло серой, и чудовище страшным, потусторонним голосом прорычало слова, сделавшие бы честь любой торговке с того самого рынка, где эти лосины якобы были куплены: