О бедном вампире замолвите слово

– А зачем вы вообще женились?

– Грустно вспоминать, но я тогда был молодым, наивным… Мечтал, что у меня родится ребенок. Сын или дочь… А потом выяснилось, что я не могу иметь детей. Что ж, так распорядилась судьба, а с ней не поспоришь.

– Может, вам завести кота? – сразу же нашел решение проблемы Кирпачек. – Любить он вас будет непременно, и животному до ваших денег уж точно не будет никакого дела.

Морда рыжего барона сначала вытянулась, потом под его мясистым, загнутым книзу рылом появилась неуверенная улыбка. Было видно, что подобная мысль никогда не приходила в гордую рогатую голову. Демон всегда соображал быстро и действовал решительно. Он привык, что желания выполняются сразу же, а потому встал с кровати, скинул с широких плеч шикарный халат, украшенный богатой вышивкой, и быстро натянул брюки, сотканные из дурной крапивы, и свитер. Кирп помог ему просунуть в прорези крылья и подал состоящий из трех полос меха йети тяжелый плащ. Пурыкл, благодарно кивнув, просунул руки в широкие рукава, застегнул пряжку и предложил:

– Проедемте со мной, юноша. Думаю, что я недооценил вас.

Он вышел из палаты и быстро зашагал по коридору. Кирпу не оставалось ничего другого, как направиться следом. Вампир понимал, что его работа в этой клинике зависит от покровителя. Предложение барона немедленно уволиться и перейти на работу в больницу рангом пониже было неожиданным, но Кирпачек отнесся к нему спокойно, понимая, что с благодетелем спорить себе дороже. Они поехали сначала на выставку экзотических животных, потом, по рекомендации устроителя выставки, созвонились с владельцем невероятно редких в их мире голубых трансильванцев. Барон купил кота, выложив за животное сумму, достаточную для того, чтобы и Чертокуличинская область, и еще пара соседних областей впридачу, могли бы безбедно прожить пару веков. Взяв в руки пищащий комочек, барон улыбнулся, в его глазах блеснули слезы, и он, подозрительно хрюкнув, высморкался.

– Юноша, ваш ум давно мною отмечен. Я подарю вам квартиру. И не стоит благодарности, – Пурыкл махнул рукой, заметив растерянность на лице вампира. – Отказа я не приму!

Так Кирпачек стал обладателем небольшой квартирки в высотном доме, расположенном недалеко от места его новой работы.

Барон Пурыкл часто навещал Кирпа в больнице. Приезжал специально для того, чтобы поделиться волнениями и страхами, когда его пушистый питомец болел или просто терял аппетит. Кирпачек выслушивал длинный рассказ о характере, привычках, диете милого котенка, обещавшего вырасти огромной зверюгой. Демон невероятно гордился этим своенравным животным. Еще бы, ведь в Королевстве Объединенных Шабашей таких было от силы десятка два! Обычно, поведав юноше о своем любимце, покровитель дотошно выспрашивал вампира о работе. Кирпачек с удовольствием рассказывал, хотя и удивлялся порой, зачем Пурыклу знать, казалось бы, совсем незначительные вещи. Крылатого демона интересовало все: много ли платят врачам, как часто вывозят мусор и даже хорошо ли работают слесари-сантехники.

Кирпачек изменил позу, закинув ногу на ногу. Он подумал, что в больнице для бедных ему гораздо интересней и работа приносит удовольствие, несмотря на мизерную заработную плату. На жизнь хватает и ладно. И еще новенькая… Вряд ли бы познакомился с Сервизой, останься тогда на прежнем месте работы, в больнице для очень обеспеченных граждан Королевства.

Кирпачек улыбнулся, погрузившись в мечты. Сервиза стоила того, чтобы по трое суток не спать, сбиваться с ног, стараясь успеть все. Влюбленный вампир решил начать ухаживания и надеялся, что прекрасная вампирелла ответит взаимностью.

Вампир не сразу понял, что к нему обращаются. Он попросту не слышал вопроса. Может, даже задремал. Скорее всего, так оно и было, потому что следующие события он и принял за кошмарный сон, и позже вспоминал о них не иначе, как о кошмаре.

Открыв глаза, молодой врач обнаружил, что смотрит в слезящиеся глазки Дреплюзы. Страшная медсестра наклонилась к его лицу, и, пробудь Кирпачек в дремоте чуть дольше, ее мокрый пятачок уткнулся бы прямо ему в губы.

– …блю… – донеслось до опешившего фон Гноря. Он оторопел.

Дреплюза давно наблюдала за предметом страсти. Она, затаив дыхание, стояла рядом с кушеткой, на которой отдыхал желанный мужчина. Сердце громко стучало, дыхание сбилось, вожделение охватило ее так, что демоница уже не могла просто смотреть. Ей хотелось большего, хотелось любви, красивых слов и всего того, что предшествует бурной ночи в широкой постели. Она, пребывая во власти всепоглощающего, жгущего желания, потеряла над собой контроль и нагнулась к любимому. Дреплюза вдыхала тонкий запах дорогого одеколона, окутавший виконта фон Гноря, и наслаждалась. Представив, каким сильным и изобретательным, каким эротичным этот молодой вампир будет в любовных утехах, сластолюбица застонала. Тело ее поднялось до таких высот блаженства, любовь стала столь огромной, что прорвалась наружу, пусть даже и одним слогом. Помимо воли престарелой демоницы вырвался этот слог, но то, что ответил Кирпачек, было слишком больно и неожиданно, слишком жестоко и несправедливо.

– Я тоже люблю. Но не вас! – воскликнул предмет страсти страшной медсестры, в ужасе соскакивая с кушетки.

Дреплюза отшатнулась, когтистая лапа взлетела вверх – так, будто отвергнутая дама хотела ударить доктора, но в последний момент передумала. Она прижала кисть руки к глазам, ладонью наружу. Кирпачек машинально отметил, что на ладони отчетливо видна очень длинная линия жизни и совсем отсутствует линия ума, и дал деру. Сбежал от большой и темной любви.

Дреплюза, зарыдав, вломилась в процедурный кабинет и распахнула дверцы шкафчика с лекарствами. Слезы ручьем катились из глаз, мечты осыпались вместе с бутыльками и склянками на пол, к копытам демоницы. Она наступила на ампулы – скрежет немного успокоил. Ах, если бы также легко можно было растоптать любовь! Наступить на нее, раздавить – и жить дальше. Жить спокойно и правильно, без той щемящей, пронзительной боли, которая разрывала грудь несчастной Дреплюзы. Демоница поискала глазами склянку со святой водой, в порыве решив свести счеты с жизнью, но оказалось, что отрава тоже погибла под копытами, вместе с верой в любовь.

– Ах! – воскликнула страшная медсестра, заламывая руки. – Нет мне счастья!

Демоница рыдала, выплескивая тоску в холодной стерильности кабинета и жалуясь шкафчику с лекарствами:

– Никто меня не любит… Нет мне счастья ни здесь, ни там…

Она распахнула дверцы, решив все же свести счеты с жизнью, в шкафчике наверняка найдется что-то из лекарственных средств, и умолкла, ошалело уставившись в бледное лицо монстра. Монстр был женского пола и очень уродлив. Он казался олицетворением одинокой Дреплюзиной жизни.

– Шкаф, одна штука, – провизжала монстриха, как поняла демоница, относящаяся к породе мифических человеков. – Черт рогатый в лосинах китайского производства – одна штука.

– Китайского?! – взревела возмущенная до глубины своей черной души демоница. – Да ты знаешь, курва, сколько денег я за них выложила?!!

Из-за плеча монстрихи, непонятно как оказавшейся в шкафу для лекарств, выглянул еще один человек.

– Хорошие штаны, сильно китайские, – сказал он, пряча ухмылку в пышных усах.

Тут у Дреплюзы отказали тормоза, сорвало башню, перегорели предохранители, и она с воплем «Банзай!» кинулась на насмешника, ударом мощной лапы отбросив в сторону визгливую особу женского пола.

Человек отшатнулся и, пробормотав: «Это шутка такая веселая», выплеснул воду из молниеносно схваченного со стола стакана прямо в распахнутую пасть демоницы. Дреплюза замерла всего на мгновение, но этого было достаточно, чтобы что-то похожее на гору встало на ее пути. Демоница рванулась вперед – не тут-то было! Гора оказалась еще одним человеком, как поняла страшная медсестра, этот человек был из породы каменных великанов. Она отпрянула, но тут же снова ринулась в бой.

И врубилась мощной грудью в полочки шкафчика, роняя на пол остатки самооценки и лекарств.

С той стороны человек женского пола визгливо прокричал:

– Вы за это ответите! Вы всю жизнь помнить будете, как артистов по шкафам рассовывать!

– Каких артистов? – с невинным видом поинтересовался Мамонт Дальский. Он подошел к шкафу и, сказав Виктору: «Спасибо, друг», распахнул настежь дверцы. Пристав замерла. Она, не веря собственным глазам, смотрела на полки, забитые свернутыми в рулоны плакатами, ровными стопками бумаги, книгами.