О чем молчит лед

— Не ворог я вам, сама полонянка как вы, — зашептала она. — Одной тяжко, да вместе сдюжим авось. Как выбраться ведомо ли вам?

Девы переглянулись. Черненькая головой мотнула, светленькая потупилась.

— Что ж, сама выведаю и путь найду. Со мной ли вы? Много ли еще полоненных?

— Все, почитай, — тихо светленькая сказала, пытливо на Дусу покосившись. — Но ты не полонянка.

— Кажется тебе то. Меня Дуса зовут, я из рода Рана и Ма-Геи, дочь их.

— Кнеженка? — видно это доверия прибавило, потому как лица дев разгладились, взгляды не так дики и насторожены стали. — Меня Свет зовут, я из рода Стригора, а это Избора, дочь Тана и Иренеи, тутошняя.

— Как же попались вы?

— А ты? …

— Выбора не было. Не ушла бы с Шахшиманом, он бы весь род положил. В том я виновна, сама нага в крепище пустила. Он под мужней личиной явился, а мы о том не ведали и Рарог не предупредила.

— Рарог давно с ними. Как Стынь с навьими сошлась так и у Рарог выбора не стало, иначе ей рабой, как нам быть.

— Откуда весть такая?

— Слух идет да ведун наш Маар, о том сразу прознал. Наше-то крепище на щепки волной разбило. Меня да еще пару родичей волной к хребту кинуло. Дале сами шли куда придется и как. Натерпелись. У Храмна сестра в роде Мары за мужа ушла, он нас сюда и вывел… на погибель.

Дуса рядом села, колени обхватив, как и девушки, затосковала.

— Черно здесь… Я сразу смекнула, лучше не перечить. Избора же поперек нагу встала, он на ее глазах отца задавил, а мать Мара убила. Страшен он, сил нет. Бежать не думай — пыталась одна, так ее поймали и при всех разорвали. Черно здесь, говорю. Ни воли, ни чести нет, а закон навий и ползет он по всей землице. Худо, не выбраться нам. Ихние шибко за приплодными глядят. Как на улицу выйдешь, по леву руку дом будет огороженный — там все наложницы от нагов затяжелевшие томятся. Ходят как опоенные — в радость им навьих детей вынашивать. Уж и кормят их и обихаживают. Нас тоже ни сегодня-завтра туда отправят. С нами еще одна была — Найна. Так все убиться хотела, только б змееныша не родить, а как туда ее свели — утицей величавой ходит. Морочат они люд. На дев Мариных погляди…

— Видала. То ли мужи, то ли девы — не разберешь.

— И люты, что нагайны. Как сведутся — одних от других не отличишь, а ведь арьи от навьих с начала времен рознились. Ты в бега, а тебя не наги, так Мары девы словят и кто хлеще кару придумает, не скажу.

— Хитростью надобно брать, — подумав, решила Дуса. — Как морочат люд наги сперва выведать.

— Чего тут ведать — поят.

— Чем?

— Водой.

Дуса нахмурилась, пытаясь сообразить, в чем суть — не выходило.

— Может, заклятья творят, может, травят, чем воду, только точно говорю — в ней дело. Колодцы вырыты, а на родник не пускают. Один в округе родник остался, хлипкий и водой худой, так его наоборот расчистили. Вот и думай. Что там — сама видала, как ваши же, ранские девы сюда придя, сперва дичились и, видно, не рады были, а как на пиру воды испили — будто подменили их. В ряд с другими девами встали, мясо яки волки едят, с пиками ходят, дерутся и неугодных задирают. Малы, а спесивы и злобны, как нагайны.

— У-у-у, — замычала Избора, рукой повела, бег ручья изображая.

— Есть такое! — спохватилась Свет, сообразив, на что подруга намекает. — Змеи округ кишмя кишат. Было, седмицу назад двое бежали из пригнанных, так только за ограду ринулись их и покусали. На месте умерли.

— Змей утихомирить можно, — заверила Дуса. На то она крепкое заклятье знала. Змеи мало не кинутся — головы в сторону идущих не поворотят.

— Ведаешь?

— Ведаю.

Свет обрадовалась, Избора к ней прижалась, всхлипнув.

— Неужто, вправду выберемся? — прошептала светленькая и веря и не веря.

— Надо. Врата видно открыты — закрыть их надо хоть умри.

А сердце сжалось: как там сородичи? Живы ли, целы? Пошли ли к вратам или замешкались, Рарог верят или сторожатся? Стоит крепище или уж наги его взяли?

Нет, нету у нее возможности у Мары сидеть, нага тешить. Хитростью ли боем, а вырываться надобно и бегом к своим.

Свет отпрянула, вскрикнув. Дуса понять ничего не успела, как ее за талию чьи-то руки из коморки вытянули, почти под потолок подняли.

— Говориш-шшь, змей утихомирить сможеш-шшь? — зашипело за спиной.

Шахшиман! — сжалась дева, а наложницы его вовсе дверь захлопнули.

— А меня, меня сдержать сможеш-шшь?

Чтоб не попробовать-то? — мелькнуло у пленницы. Она зашептала еле слышно заветные слова, направляя энергию в сторону нага. Тот рассмеялся, к себе ее развернул:

— Громче пой, не робей.

И закачался в такт напевным словам, закружил по комнате так, что у Дусы голова кругом пошла. Смолкла дева, сникла расстроено — не берут Шахшимана заклятья, а то хуже некуда. Как же от него избавится, как перебороть и из плена вырваться? Коловратов здесь поди не сыщешь, а остальное без толку применять.

Наг опять засмеялся, в губы ей впился. Хуже нет, поцелуи его терпеть — умереть и то милее.

— Обвыкнешься, — прошипел ей в лицо. — Змеей — царицей величать станут.

Горько звание, а сглотить надобно коли выбраться желаешь — вот Дуса и потупилась смиренно, но все же молвила:

— Своей величаешь, а о себе и слова не молвишь.

Змей осел, в глаза деве заглянул пытливо:

— Неужто примирилась?

— С тобой не совладать.

— Есть такое, — порадовался и обернулся человеком, понимая, что в таком виде меньше ее пугает. — Ты ко мне ладом и я к тебе миром. Идем крепище покажу. Небось не была здесь?

— Была.

— Все едино изменился он, — потянул за собой, за руку схватив. В проем в поле нырнул как в воду, плавно опустился, Дусу обнимая. Как у него так получилось? Дева и охнуть с испуга не успела.

— Летать можешь?

— Могу. Недолго и невысоко.

— А что еще можешь?

Наг покосился на подругу: больно любопытна. Никак что задумала? Но лицо у Дусы непроницаемое в своей наивности — сподобилась уже и мысли и чувства спрятать, от них лишь эхо испуга от спуска да легкая тень неприязни. Ее как не пытайся — не спрячешь.

Но то ладно: все проходит и то пройдет. Привяжется, нос воротить перестанет — срок дай.

— Могу миловать, могу наказывать. Могу так одарить, что родичи твои как идолу поклоняться начнут. И то будет. По нраву ты мне все больше и больше.

— Не хочу быть идолицей…

— Твое дело меня слушать, а что твоим было — кануло. Теперь моя власть. Завтра на заре уйду — за тобой пригляд оставлю. В руках сестры моей ты в миг доброй нагайной станешь. Как вернусь, заживем весело и вольготно.

«Веселье» нага она знала и невольно плечиками передернула. Одно ее порадовало в речи: сказ, что уйдет. Значит, будет у Дусы возможность скрыться от него и кого получится из смрада навьего вывести.

Шахшиман мысли ее уловил и засмеялся:

— Со мной тебе воля, без меня иго. Вот уйду, сама поймешь кто тебе солнце красное. Ждать меня будешь, как братьев не ждала.

Откуда уверенности в нем столько? — подивилась и огорчилась, подозревая, что не зря наг спокоен. Неужто испытание его обществом цветочки, а как оставит ее, так и ягоды начнутся? Что же твориться-то в крепище? Что за морок наги пускают?