О чем молчит лед

— Погоним мы вас…

— К чему силы тратить? Срок придет — сами уйдем, места эти детям уступим. Идем…

— Не пойду!

Странник усмехнулся, пристально в глаза посмотрев:

— Забавная ты.

Афина, Арес, — мелькнуло у Дусы. Жаль стало их и стыдно, что только о себе думает. Какими бы они не были, а родичи и негоже бросать их.

Наг рот приоткрыл и издал тихий звук, от которого, однако, девочку к земле согнуло и уши заложило. И страшно отчего-то стало так, что даже змеи на коргоне зашевелились.

Пара темных меховых шаров мелькнула у склона и покатилась в ту сторону, откуда наг приполз.

— Лесные твоих родичей приведут, — сообщил. За руку Дусу хвать и к себе подтянул, завалил в снег и ну, целовать. Та отбиваться, да куда там? Силен Странник: внешне худощав, а силы медвежьи, а то и боле.

— К чему рвешься? — зажал в тиски объятий. — Привыкай: моя ты, моей будешь. Что мала, я не в обиде. Самый возраст, что мне надобно из тебя сделать.

— Не бывать тому…

— Говори. Словам твоим как делам шишка еловая цена. По нраву ты мне. Чем взяла не ведаю, а по нраву. Думал потешиться да племяннику тебя отдать, а сейчас, нет, не будет того. Моя. Не зря Магия сторожила тебя, не зря Рарог пестовала. Выше их станешь. Они тебе служить будут — желаю того, — ладонью щеку огладил, по губам пальцем провел и опять в губы впился. Хоть бейся, хоть плачь — без толку. Обвил как плющ, смял, в снег вдавил — не шевельнуться.

— Время придет — греть меня станешь, — зашептал ей в лицо. — Сейчас-то жарче губ твоих иных не ведал.

А рука по шее скользнула, ворот рубахи рванула, плечо оголяя.

— Что мне в вас нравится — кожа нежная, теплая. А и хрупкие вы. Да не боись — тебя беречь стану. Ты сынов мне еще родишь, силой своей наделишь. Знатного рода ты, крови чистой — за то побалую. Славные дети от тебя будут, крепкие. Они ваших Щуров заменят, они Закон иной в этот мир принесут. Наш закон. Богами наши дети над твоим родом встанут. Радуйся Мадуса — матерью Богов станешь.

Помилуй Щур от такой участи! — заплакала девочка. Страшны слова нага, будущее же того беспросветнее. Хана же милей поцелуев: мрак от них в голове, слабость в теле и озноб до пят. Холодны губы змея, настырны и неласковы — не целует он — душу пьет, ядовитым дурманом поит, разум туманит, слабостью тело опутывает.

Мысленно Дуса еще противилась, сама же и пальцем уже шевельнуть не могла. В какой-то момент и вовсе ей все равно стало. А нагу будто того и надобно — рубаху задрал, тело мять начал, заурчал ей что-то на ухо с присвистом. Противный звук, еще противнее себя во власти змеи осознавать и поперек тому рукой не шевельнуть. Обидно то и больно, а сделать ничего не можно.

Кожу от ласк его и поцелуев саднило и холод жар сменил. И сил терпеть уж нет. И мысли в голове ни одной, а наг все не уймется. Искусал всю, испятнал, губы, шею в кровь изранил, и урчит, стрекочет как сверчок.

То ли в небытие Дуса канула, то ли заснула одурманенная — не ведала она того. Как Странник нагом опять обернулся и пополз дальше, не заметила.

Глава 9

Дева смотрела за спину нага на Афину и Ареса, что ехали оплетенные хвостом и о чем-то меж собой разговаривали. Ни гнева, ни тревоги на их лицах, ни печали и омерзения в глазах. Странно то было Дусе и страшно — неужто морок навий так глубоко поразил их? Неужто не зрят вокруг, не понимают что творится? Отчего покорны и спокойны?

Впрочем, не то ли с ними, что и с Дусой приключилось?

С момента как побег не удался и наг целовать ее стал, она вовсе потерялась, омертвела. Туман в голове, ни чувств, ни эмоций нет, и не знает: живет ли, умерла?

Змею ее состояние видать не нравилось — встряхивал то и дело, тормошил, в глаза заглядывал — а в них пусто. Кусает ли, гладит, пугает или спокойно разговаривает — все едино. Видит она его, но не принимает как явь, слышит, но не слушает, воспринимает, но не понимает. И даже хорошо ей оттого, удобно, тихо. Мысли скорбные, куда и кто ее тащит, не посещают, не тревожит.

Но недолго то милосердное забытье ее берегло — очнулась вскоре.

Лес неожиданно закончился полем поваленных деревьев и хребтом каменным, о котором Дуса ране не ведала. За краем же его низина: по всему обозримому простору глыбы каменные да валуны, скалы и с десяток нагов на этом гранитном просторе стаей сбилось. Стрекотали и шипели друг на друга — то ли ссорились и спорили, то ли разговаривали просто.

Шахшиман к ним подполз, Дусу на снег опустил. У той ноги не сдержали, осела голову запрокинув — куда не глянь — наги. Нет, не десяток — два десятка, не мене.

Те стрекотать перестали, вокруг девы столпились. Вытянулись, закачались, давай языками ее ощупывать, хвостами толкать. Шахшиман зашипел и пугнул одного наскочив. Плащ раздул, обернулся вокруг своей пленницы и принялся с яростью что-то свистеть своим. У Дусы уши заложило — закрыла их ладонями, сморщилась, зажмурилась и, вдруг, дико закричала, перекрывая навье верещание.

Тихо стало.

Дуса глаза открыла и с удивлением заметила, что наги чураются ее: отползли, косятся настороженно. Голову подняла, а над ней Шахшиман навис и осматривает сородичей злым взглядом. До того грозен и страшен, что ни один змей полезть не посмел. Расползлись вокруг, за камни спрятались и притихли.

— Гуляй, — объявил ей, сворачивая свой плащ и снижаясь. А как с ее ростом поравнялся — в Странника обернулся. Сел на валун и вдаль уставился словно вовсе его никто и ничто кроме того, что впереди не интересует.

Дуса лицо снегом умыла в себя приходя, огляделась.

Змеиная впадина, не иначе. Змеи везде и камни стеной. Афина и Арес к скале жмутся, а на них с двух сторон наги шипят. Морды вытянули, пихают хвостами, как Дусу недавно. Один Афину схватил за рубаху. Та бежать от него — ее другой за руку схватил и тянут оба в разные стороны. Арес по гранитной плите распластался ни жив, ни мертв, но его не обошло змеев потешить. Подполз третий, за ногу мальчика к себе потащил.

Дуса видя, что сестру сейчас либо разорвут, либо о камни разобьют, к ней рванула на помощь и тут же Странником была перехвачена:

— Очнулась? — усмехнулся, и руки зажав, к себе спиной прижал, чтобы родичей своих видела и забавы навьи, а поделать ничего не могла. И ну на ухо шептать. — Что им станется? Братьев моих покормят, развлекут и будет с них. Заодно опыта в драке наберутся. Гляди, Афина-то твоя сметливая дева — рез достала. Будет потеха.

— Они ее убъют!..

— Кому нужна падаль? Позлят, свое выманят и выпустят. Этишшиор слева, видишь, гребень у него с золотым отливом? Племянник мой. А второй Кутушин — тоже родственник, но более дальний. Они сестру твою разыгрывают. Кому достанется, тому служить станет. Первый забияка, каких мир ваш не видывал, второй хитрец великий, ловок и смеклив сестре твоей под стать. Ты на кого поставишь?

— Поставишь? — не поняла дева.

— Кто по-твоему победит в споре, кто сестру твою выиграет?

От спокойного тона и слов нага у Дусы волосы на голове вместе со змеями коргоны зашевелились.

— Азарт Мадуса моя, великая вещь. Безумие к нему прилагается и тем гнев нормой становится. А где гнев, там неправедность, где неправедность — себялюбие и обиды, где обиды, там зависть и низкая самооценка себя. И вот нет человека — мотылек однодневка…

— Удобно, да? — с ненавистью глянула на него дева.