О чем знаешь сердцем

Я не знаю, что делаю. Только сейчас, оказавшись здесь, я понимаю, что не представляю, где искать его. Опускаю стекло. Оглядываюсь, как будто он вот-вот появится на улице. Утренний воздух еще прохладный, и меня немного попускает, когда я полными легкими делаю вдох. Сейчас примерно столько же времени, что и прошлый раз, и судя по тому, что говорил Колтон, он должен быть или в прокате, или в кафе. Я думала позвонить ему перед выездом, но сочла, что это будет уже перебор. Плюс, до момента, пока я не припарковала машину, я сомневалась, что пойду до конца. По правде говоря, я до сих пор в сомнениях, стоит ли. Пункт проката еще закрыт. В кафе тоже темно. Еще есть возможность…

– Машина все, припаркована? Двигатель выключен?

Я вздрагиваю от неожиданности и, подняв глаза, вижу Колтона – он только что с океана, гидрокостюм мокрый, с волос капает вода, под мышкой доска для серфа.

– Ты вернулась. – Он рад, однако не удивлен.

– Я… да.

Беру тарелку с брауни и в качестве объяснения протягиваю ее за окно.

– Это тебе. В знак благодарности… или извинения. – Бросаю взгляд на смятый бампер автобуса. Чувствую себя глупо, неловко и начинаю тараторить, выпаливая слова одно за другим. – С твоей стороны было очень мило отвезти меня в больницу после того, как я стукнула твой автобус, и мне жутко неудобно, что ты не разрешил за него заплатить, и я знаю, вчера я вела себя странно, да и в первый день тоже… в общем извини меня. Вот.

Я проталкиваю тарелку подальше, словно это движение может компенсировать то, кем я себя сейчас ощущаю – заикающейся размазней. Я отвыкла разговаривать с людьми. А из-за его манеры стоять, улыбаясь и внимательно слушая каждое слово, делать это раз в десять сложнее.

Колтон моргает один, два раза, потом расплывается в широкой усмешке и касается края тарелки.

– Не надо извиняться. Особенно за то, что привезла брауни. Я их обожаю.

Я успеваю остановить себя и не сказать «я знаю».

– Спасибо, – благодарит он искренне. – Сама пекла?

Прислонив доску для серфа к машине, он забирает из моих рук тарелку, отворачивает пленку и вытягивает один брауни. Пробует. Жует так медленно, словно делает какой-то тест, и на долю секунды я пугаюсь, не напортачила ли с ингредиентами, потому что, пока мы кулинарничали, вместо муки и какао-порошка думала, не переставая, о нем.

Наконец он глотает.

– Вау. – Приподнимает брови. – Без дураков… это самый вкусный брауни, который я когда-либо ел. За всю свою жизнь.

Я чувствую, что краснею.

– Я серьезно. – В доказательство он убирает с лица улыбку. – Поверь, я перепробовал их немало.

Мне становится смешно при виде его серьезной мины.

– Спасибо. Я… рада, что тебе понравилось.

– А я рад, что ты вернулась. – Колтон улыбается. – И, кстати, «понравилось» это еще мягко сказано. – Он сметает оставшуюся половину брауни. – Какими еще скрытыми талантами ты обладаешь, и чем собиралась заняться сегодня помимо доставки лучшего в мире благодарственного извинения?

Я смеюсь, опустив взгляд на свои коленки.

– Не знаю. Думаю вот, не сходить ли на пляж, раз уж позавчера не получилось.

– Там сегодня полно народу. – Колтон оглядывается через плечо на темный прокат. – Я могу показать тебе один классный маленький пляж… он в стороне от всего. Такое… местечко для местных.

– Хм. – Я откашливаюсь. Секунду обдумываю эту идею. – Да нет, спасибо. Я и так отняла у тебя много времени. Наверняка тебе нужно… – В свою очередь оглядываюсь на прокат. – Я просто хотела поблагодарить тебя и еще раз извиниться за автобус. – Я начинаю неуклюже возиться с ключами и роняю их в зазор между сиденьями. Ну конечно.

– Пустяки, правда, – говорит Колтон. – У меня нет никаких планов. Просто подожди, пока я переоденусь, и мы…

– Все-таки не стоит. Мне нужно к определенному часу быть дома, а так я останусь где-то далеко без машины, и тебе придется отвозить меня назад.

Он пожимает плечами.

– Ты можешь поехать за мной следом… только не очень близко, ну, знаешь, из-за твоей привычки выжимать газ. Останешься с машиной и сможешь ухать в любой момент, когда пожелаешь. – Он говорит так просто, словно это и впрямь пустяки, а потом смотрит на меня, ожидая ответа. – Всего один день. Кто-то же должен помочь мне с этими брауни, не то я слопаю их все за один присест. Кроме шуток, ты окажешь мне большую услугу.

Он улыбается, солнечные лучи ловят зелень его глаз и принимают решение за меня.

– Окей. Всего один день.

– Отлично. – Он усмехается. – Просто супер. – Подхватывает свою доску. – Я только… Сбегаю переодеться и вернусь. Я скоро. – Положив загорелую ладонь на дверцу машины, он наклоняется и протягивает мне брауни. – Вот. Можешь пока подержать?

Я забираю тарелку, а он бежит через дорогу к прокату, но прежде чем скрыться внутри, оборачивается.

– Только не уезжай никуда! – кричит он, и я, пока ищу оброненные ключи, испытываю прилив нервного волнения и вместе с ним счастья.

Сейчас я не смогла бы уехать, даже если бы захотела.

Каждое сердцебиение начинается с электрического импульса или «искры». Характерный звук, который мы слышим через стетоскоп или прижавшись к груди любимого человека, производят сердечные клапаны, которые с идеальной синхронностью открываются и закрываются. Ритм систолы и диастолы похож на слаженный парный танец, и этот танец проводит электрически заряженные частицы через сердечные камеры ежесекундно и ежедневно – на протяжении всей нашей жизни.

Глава 10

Я притормаживаю на тротуаре рядом с Колтоном и еще паркуюсь, а он уже выбрался из автобуса и идет ко мне. Выключив зажигание, я выхожу в просоленный воздух, слышу, как волны с тихим рокотом разбиваются о скалы под отвесным берегом, где мы стоим.

– Отличный день сегодня, – говорит Колтон, глядя на воду. – Проверим?

– Давай, – отвечаю. Я не вполне понимаю, что мы собираемся проверять, однако готова – буду счастлива – это узнать. Мы идем по траве мимо старика, одиноко сидящего на скамейке и читающего газету, пока его песик копается носом в земле, и когда приближаемся к канатному ограждению на краю обрыва, мне становится видна вода и обломки камней внизу.

Сегодня туман не обнимает скалы, как вчера, а на необъятной, широко раскинувшейся сапфировой синеве неба нет ни облачка. Будто сама природа умоляет не проживать этот день зря. Я чувствую крошечную заминку в груди, потому что эта мысль напоминает мне о Тренте. Он не тратил зря ни секунды. Каждый день, едва он касался ногами земли, внутри него словно включался таймер. Я вспоминаю, как мне хотелось, чтобы он хоть раз сбросил темп. Перестал все время куда-то рваться. Но он не умел пребывать в покое, такой уж у него был характер, и Колтон, кажется, тоже этого не умеет.