О черни, Путевые заметки

Мы, садоводы, можно сказать, живем будущим.

Расцвели у нас розы, мы уже думаем о том, что через год они зацветут еще пышней. А вот эта елочка через каких-нибудь десять лет станет настоящим деревцем, - поскорей бы только эти десять лет проходили!

Так хочется видеть, какими будут эти березки лет через пятьдесят. Настоящее, лучшее - еще впереди.

С каждым годом все разрастается и хорошеет. Слава богу, и мы продвинулись на целый год дальше!

ПИСЬМА ИЗ ИТАЛИИ

ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

Перевод Н. АРОСЕВОЙ

Накануне моего отъезда добрые друзья прислали мне внушительные тома об истории Италии, о древнем Риме, об искусстве как таковом и прочих вещах, настоятельно советуя все перечитать. К несчастью, я этого не сделал, и вот вам результат моей небрежности: сия книга.

Обычно человек делает вовсе не то, что хочет.

Я, например, вообще не собирался путешествовать, а странствовал как неприкаянный, с помощью всевозможных средств передвижения, а по большей части - пешком, и когда добрался до берега Африканского моря[Африканское море -тo есть Средиземное море.], вознамерился было отправиться даже в Африку; я ничего не хотел писать, но вот написал целую книжку, да еще сочиняю к ней предисловие, в котором мне хотелось бы быстренько перечислить все то, о чем я, к сожалению, забыл в самой книге - например, о флорентийском зодчестве, о различных сортах вина, а также о разнообразных способах подвязывания виноградной лозы, затем особенно - об орвиетском вине, о Тинторетто[Тинторетто (Робусти) Якопо (1518-1594) - выдающийся итальянский художник венецианской школы, создатель монументальных, исполненных драматизма и реалистической глубины произведений живописи. Один из мастеров, творчество которых завершает эпоху итальянского Возрождения.], о предместьях, которые я по исключительному интересу облазил везде, где бы ни был, о храмах в Паэста, похожих издали на сушилки, - только вблизи различаешь их дориче| ский стиль, - о прекрасных римлянках, чей стан столь же мощен и толст, как ствол дорической колонны, о соловьях в Фара Сабина, об особенностях ослиного рева, о дверях работы Бонанно и Барисано[Двери работы Бонанно и Барисано - бронзовые двери в Монреальском соборе (построен в 1174-1189 гг.), оформление которых принадлежит итальянским мастерам Бонанно и Барисано.] в Монреале и о великом множестве других вещей и явлений; но теперь вспоминать уже поздно.

Итак, я путешествовал не только не вооруженный всеми полезными знаниями, но и вовсе без плана; пальцем по карте намечал я свой путь, нередко соблазненный красивым названием или тем обстоятельством, что поезд отправлялся туда только в десять утра, так что мне не надо было рано вставать; однако, поскольку, по Гегелю, в коловращении мира осуществляется Абсолютный Разум, все эти случайности и прихоти удивительным образом приводили меня почти во все те места благословенной Италии, которые "надо видеть".

Правда, на земле нашей надо видеть все; все стоит того, чтобы посмотреть, - любая улица, любой человек, любой предмет, ничтожный или значительный.

Нет в мире такого, что не заслуживало бы интереса и желания увидеть. Я с удовольствием бродил по местам, которым Бедекер[Бекедер Карл (1801-1859) - известный немецкий составитель путеводителей, сохранивших вплоть до нашего времени свою популярность; название "бедекер" стало нарицатетьным.] не уделяет ровно никакого внимания, и не жалел ни об одном своем шаге, и совал свой нос всюду, куда только можно было, даже в прихожие добрых людей; иной раз смотрел я на знаменитейшие памятники старины, иной раз - просто на детей, на старых бабушек, на человечье горе и радость, на животных, а то и заглядывал прямо в окна жилищ.

Но когда я принялся описывать все, что видел, мне стало как-то неудобно рассказывать о столь незначительных вещах, - а может быть, я поступил так из тщеславия или из-за какого-то личного недостатка, - но, одним словом, я в конце концов писал, пожалуй, по большей части именно о всяких прославленных памятниках. А посему прежде всего я начинаю с предостережения всем, кто будет читать эту книжку: пусть они не считают ее ни путеводителем, ни путевым очерком, ни своего рода чичероне, пусть считают ее чeM угодно, только не этим. И пусть они, когда сами поедут куданибудь, полагаются, помимо расписания поездов, исключительно на особую милость судьбы, направляющую всех путников, ибо она покажет им больше, чем вообще можно описать или рассказать.

ВЕНЕЦИЯ

Если то, что воспоследует, окажется несколько сумбурным и неупорядоченным, - я не виноват; ибо у меня у самого все еще не улеглось как следует.

Виденного набралось слишком много; я приведу все это в порядок после, причем самым простым образом: забуду. Теперь же я могу лишь с грехом пополам распределить свои впечатления по двум полочкам, под двумя обобщающими заголовками - что мне нравилось и что - нет.

I. Что мне не понравилось? 1. Чехословакия, потому что пограничные чинуши отобрали у меня аккредитив на итальянский банк и любезно предоставили решать - возвращаться мне домой или ехать в Италию без денег. Я человек упрямый: поехал на авось, без аккредитива, проклиная республику, старую Австро-Венгрию и выбритого господина из пограничной таможни. 2. Не понравилась Вена, ибо платить за ужин, скажем, тридцать тысяч математически дурацкое ощущение; в остальном - это мертвый город, и народ его какой-то удрученный. 3. Устрашающее количество туристов здесь, в Венеции. Немцы в большинстве своем носят рюкзаки или лоденовые костюмы, англичане - фотоаппараты, американцев все узнают по широким плечам, а чехов - по тому, что они смахивают на немцев и разговаривают слишком громко видимо, на родине у нас воздух более разрежен. 4. Собор св. Марка. Это не архитектура, это - оркестрион; смотришь, и начинаешь искать щелочку, куда бы бросить монетку, чтобы машина заиграла "О Венеция!". Щелочки я не нашел, вследствие чего оркестрион не играл. 5. Молодожены вообще, без указания причины. 6. Венецианки, потому что все они - русские. Одна, черная, как дьявол, со змеиными глазами, в традиционной шали с аршинной бахромой и с гребнем в прическе - подлинный венецианский тип, на которую я вытаращил восхищенные глаза, - сказала вдруг своему кавалеру: "Да, да ясный мой-" на чистейшем русском языке; и я стал беднее на одну иллюзию. Я мог бы насчитать еще по меньшей мере дюжину вещей, которые мне не понравились, но спешу, окрыленный радостью, к тому, II. Что мне понравилось. 1. Прежде всего и, пожалуй, больше всего - спальный вагон, превосходный механизм для спанья, со множеством красивых медных рычажков, кнопочек, выключателей, ручек и прочих аппаратов. Стоит только нажать или потянуть - и тотчас перед вами откроется какой-нибудь спальный комфорт, какое-нибудь изобретение или устройство.

Всю ночь я развлекался тем, что нажимал и дергал все вокруг себя; иногда, правда, - например, если я брался за вешалки, - усилия мои оставались втуне, видимо, вследствие моей неловкости. А быть может, с помощью этих вещей вызываются райские сновидения или еще что-нибудь. 2. Итальянские жандармы, начинающиеся от самой границы. Они ходят парами, на фалдах их мундиров вышиты горящие бомбы, а на головах они носят этакие кораблики, какие встарь нашивали учителя гимназии, только надевают они их поперек. Жандармы чрезвычайно симпатичны и комичны и всегда напоминали мне - не знаю, почему - братьев Чапеков. 3. Венецианские улочки, если только там нет каналов и дворцов. Улочки до того запутаны, что до сих пор не все подверглись изучению; в некоторые из них, вероятно, еще не ступала нога человеческая. Лучшие из них имеют целый метр в ширину и настолько длинны, что в них свободно помещается кошка, и даже с хвостом. Это - лабиринт, в котором само прошлое заблудилось и никак не может выбраться. Я, который всегда кичился способностью ориентироваться, два часа пробродил вчера по кругу. С площади св. Марка отправился на Риальто, куда от силы десять минут ходу; через два часа я, наконец, выбрался на площадь св. Марка.

Венецианские улицы самым решительным образом напоминают мне Восток, видимо потому, что я никогда не был на Востоке, или еще - средневековье, вероятно, по той же причине. Зато на картинах Карпаччо[Карпаччо Витторе (ок. 1455-ок. 1525)-итальянский живописец венецианской школы; ярко отразил быт и нравы Венеции XV века.] Венеция-точно такая же, как и сегодня, только что без туристов. 4. Невыразимо приятно, что здесь нет ни одного автомобиля, ни одного велосипеда, ни одной пролетки, или экипажа, или линейки, но зато - 5. Очень много кошек, гораздо больше, чем голубей св. Марка, кошек огромных, таинственных, светлооких, которые иронически поглядывают на туристов из подъездов, а по ночам воют удивительным альтом. 6. Хороши итальянские королевские матросы, этакие миниатюрные голубые мальчики, и военные суда хороши, и вообще суда: парусники, пароходы, барки с шафрановыми парусами, серые торпедные катера с красивыми пушками, кряжистые транспорты; каждое судно по-своему прекрасно и заслуживает женского имени. Вот почему, вероятно, я мальчишкой так хотел стать моряком - и еще сегодня, с острова Лидо, я следил за белым парусом, удаляющимся куда-то в сторону Востока - и белые паруса манили меня вдаль бесконечно сильнее, чем белая бумага, на которой я все равно не открою новой земли.

Мне не хотелось бы много писать о Венеции; полагаю, она всем известна. Она на самом деле до невозможности похожа на всякого рода "souvenirs de Venice";[венецианские сувениры (франц.).] когда я впервые стоял на площади св. Марка, я был совсем сбит с толку и очень нескоро избавился от удручающего впечатления, что все это - не настоящее, что я просто-напросто в каком-нибудь Лунапарке, где собираются устроить праздник "венецианской ночи". Я ждал только, когда забренчат гитары, а гондольер запоет по меньшей мере как пан Шютц[Шютц Теодор - популярный чешский тенор, с большим успехом выступал в Национальном театре в Праге.].

К счастью, гондольер загадочно молчал, а под конец нашей прогулки безбожно обобрал меня, размахивая перед моими глазами каким-то тарифом. Что ж, хоть этот человек был бесспорно настоящий, неподдельный.

Зато канал Гранде вас, вероятно, разочарует.

Одни воспевают роскошь его дворцов, другие - меланхолию их умирания; я же нашел тут главным образом только достаточно скверную готику, которая принесла с собой для венецианских патрициев лишь пресловутое "каменное кружево", и они украсили им фасады своих жилищ, словно жабо. К сожалению, до меня не доходит смысл всей этой архитектурной вычурности, этого купеческого тряпичничества старой Венеции. Сюда постоянно что-нибудь ввозили: греческие колонны, восточную корицу, персидские ковры, византийские влияния, парчу, готику, ренессанс; все годилось венецианским купцам, было бы достаточно парадным. И вот посмотрите теперь на венецианский ренессанс, который вдруг почему-то начинается с коринфского стиля - балюстрады, балконы, мрамор,'-все это выставленное напоказ штукарство. Здесь ничего не было создано - правда, за исключением открытой лоджии в центре фасада; это, хотя и красиво, но недостаточно для хорошей архитектуры. Единственным своеобразным талантом обладает Венеция - талантом превращаться в барокко.

Ее ориентализм, ее декоративная готика, ее тяжеловесный ренессанс все это предопределило судьбу Венеции стать самым барочным городом нашей планеты; когда же начался настоящий барок, Венеция уже протянула ноги, если я разбираюсь в истории.

Теперь я понял, почему я так неприязненно отношусь к венецианской красоте. В Венеции - только дворцы и храмы; дом простого человека - ничто в архитектурном смысле. Голый, тесный и темный, не расчлененный ни карнизом, ни портиком, ни хоть крошечной колонной, дурно пахнущий, как испорченный зуб, дом, вся живописность которого заключается лишь в кроличьей тесноте, он не обнаруживает ни малейшей потребности в красоте. Проходя мимо него, вы не порадуетесь ни красивому профилю карниза, ни дверным украшениям, которые приветливо встретили бы вас у входа. Это - бедность, но бедность, лишенная добродетели. Да, сотня или две сотни дворцов - это не культура, это всего лишь богатство; не красота жизни, а просто парадность. И не говорите мне, что причиной всему - недостаток места; причина этого - сверхъестественное безразличие.