О черни, Путевые заметки

Хотите знать, какие ощущения испытал я во время боя быков - они были очень разнообразны: были и восхитительные мгновенья, которые я никогда не забуду, и мучительные минуты, когда хотелось убежать, провалиться куда-нибудь, лишь бы уйти от этого. Самым красивым, конечно, был торжественный въезд всех кадрилий на арену; но это надо видеть своими глазами: желтый песок под синим небом, круглая plaza de toros[арена для боя быков (исп.).] в сплошном кольце человеческих лиц, потом блеск фанфар, и на арену въезжают расшитые альгвазилы, за ними в сверкающих куртках и затканных золотом плащах, в треугольных шляпах и коротких шелковых панталонах вступают матадоры, эспады, бандерильеро, пикадоры на своих клячах, чуло и четверка мулов, увешанных бубенцами; и все они идут так величественно, так грациозно - ни один оперный хор в мире не смог бы так пройти.

В тот день в программе было кое-что необычное: состязание "frente a frente" - лоб в лоб двух матадоров-солистов, придерживающихся старой аристократической традиции конной корриды. Это были: кордовский капитан кавалерии дон Антонио Каньеро, одетый a la andaluz[по-андалузски (исп.).], и португальский рехонэадор Жоао Бранко Нунсио, на котором был пышный голубой наряд в стиле рококо. Сначала на арену, танцуя, въехал дон Антонио на андалузском жеребце, он рыцарски приветствовал инфанту и президента, потом конем и шляпой свольтировал приветствие всей публике, и тут распахнулись ворота, и на арену вылетел черный ком мускулов - бык с каменной глыбой груди и шеи, остановился, ослепленный солнечным горном, взмахнул хвостом и с какой-то веселостью припустился за единственным неприятелем, с тоненькой пикой в руке поджидавшим его на лошади посреди арены. Я с удовольствием стал бы описывать вам шаг за шагом все, что произошло дальше, но разве можно передать словами этот танец быка, коня и наездника? До чего красив этот боевой бык, когда он стоит вот так, фыркая, блестящий словно асфальт, огнедышащий зверь, которого только что раздразнили в клетке до бешенства; вот он остановился, зарывшись ногами в песок, и горящими глазами ищет соперника, чтобы его разорвать. А к нему красивым парадным шагом пританцовывает конь, крутит боками, словно байладорка[от bailadorca - танцовщица (исп.).] мягко подкидываясь на пружинящих ногах; черная, как смоль, глыба мускулов приходит в движение и стремительно, как стрела, с неожиданной упругостью каучуковой массы, опустив чуть не до земли голову, бешеным рывком кидается в атаку. Признаюсь, в эту минуту мне стало так жутко, что у меня сразу же вспотели ладони - как когда-то в горах, когда одна нога моя ВДРУГ поехала вниз. Но это была только секyнДа, Два скачка - и танцующий конь изящным галопом, высоко подбрасывая ножки, уже кружит за костистым крупом быка. Аплодисменты, прогремевшие как выстрел, остановили упрямый бег резинового танка - тут уж бычка взорвало: он ударил хвостом и галопом помчался за лошадью. Однако тактика быка - атаковать по прямой, а тактика коня и всадника - ускользать в крутых поворотах. Бык, выставив вперед голову, летит, чтобы сокрушительным ударом поднять на рога, и перебросить через себя противника, и неожиданно останавливается с удивленным и глуповатым видом, когда перед ним оказывается пустая арена. Но бык не только поддает рогами, он еще вспарывает страшным боковым рывком, его стремительный разбег иногда кончается неожиданным завалом в сторону, так что концы рогов приходятся как раз против лошадиного паха; не знаю уж, конь или всадник угадывает первым этот предательский поворот, но только я с невероятным облегчением кричал и хлопал в ладоши, когда еще через секунду красавец конь уже опять выделывал свои пируэты в пяти шагах от быка. Я думаю, что и коню игра эта стоит предельного напряжения нервов, потому что каждые пять минут рехонэадор, ускакав за барьер, возвращается на свежей лошади.

Изумительно красивое и возбуждающее зрелище весь этот танец, и я едва не забыл вам сказать, что в нем убивают; если говорить честно, я даже сначала забыл об этом и тогда, когда смотрел на арену. Я, правда, видел, как один раз рехонэадор с разбегу оперся своей пикой о бычий затылок, но бык только тряхнул головой и галопом помчался дальше - это казалось игрой. Другая пика осталась торчать у него в шее, подрагивая, как ручка с пером, вонзившаяся в половицу.

Бык отчаянно старался стряхнуть этот впившийся ему в шею предмет, мотал головой, вставал на дыбы, но копье крепко засело в этой стокилограммовой груде мускулов. Тогда бычок остановился, начал рыть ногами песок, словно собираясь в него закопаться, и заревел от боли и гнева, с морды у него капала слюна - должно быть, по-бычьи это означало плакать. А перед ним уже снова легко и плавно подкидывается конь с неприятелем. Раненый бык перестает мычать, фыркает, горбит холку и бешеным рывком кидается в атаку. Я закрыл глаза, думая, что сейчас на песке арены будет сплошная каша из растерзанных и растоптанных тел. Но когда я открыл глаза, бык стоял с поднятой головой, в затылке у него качалась переломленная пика, а напротив балетным шагом переступал с ноги на ногу конь, и только в его прижатых ушах виден ужас. Какое доблестное сердце у этого коня; сколько отваги, сколько изящества в этом красивом наезднике, который, впиваясь глазами в глаза быка, направляет коня коленями; несколько стойкости, сколько врожденного героизма и в этом бычке, который плачет, но не сдается! Конем правит человек, а человеком - тщеславие; бычок же хочет только одного: остаться на арене в одиночестве. Кто осмелится встать между мною и всеми коровами света? Глядите, он уже наклоняет лоб и опять бросает всю свою страшную тяжесть против единственного соперника, приплясывающего по арене; бык обрушивается на него, как каменная глыба, но уже минутами сухожилия ног его как-то вяло оседают. Он пошатнулся? Нет, это пустяки; вперед и только вперед! ура, за честь быков! Тут, словно молния, сверкнула третья пика. Бычок оступился, но тут же встряхнулся, и кажется, что уже наливаются силой его мускулы для нового разбега... но неожиданно он ложится- спокойно, будто жующая корова. Наездник с конем кружит около отдыхающего бойца. Бык распрямился, словно хотел вскочить, но как будто раздумал: нет, полежу еще капельку. Тогда наездник завертел лошадь кольцом по арене и галопом ускакал за барьер под ураганным огнем рукоплесканий и криков. Бык положил голову на землю: только минуточку, только мгновенье покоя... Тело его расслабилось и снова напряглось, ноги неуклюже напружились и как-то неестественно и странно выставились из черной груды его тела. Kigor mortis[Труппнoе окоченение (лат.).]. Из других ворот, гремя колокольчиками, выбежала упряжка мулов и через несколько секунд под хлопанье бичей рысью поволокла мертвого и тяжелого быка по песку арены.

Ну вот, я рассказал вам, как все это было, не утаив ничего. Красиво это или жестоко? Не знаю; то, что я видел, было скорее красиво; и когда я сейчас думаю об этом... было бы лучше, если бы этот отважный и гордый бычок издох, оглушенный ударом на бойне? Было бы это человечнее, чем умереть вот так в битве, как подобает бойцу с храбрым и страстным сердцем? Не знаю; но я почувствовал удивительное облегчение, когда несколько минут можно было смотреть на пустую арену, огненно-желтую под синим небом посреди возбужденной, шумящей толпы.

Теперь в этот круг галопом въехал голубой искрящийся португалец, пустив коня карьером, объехал арену, закружился, приветственно помахал шляпкой; конь его был еще грациознее, еще красивее поднимал ножки по правилам высокого искусства верховой езды, Черны'й бык, вырвавшийся из ворот, был зверь упрямый и злокозненный; он сгорбился, выставив рога для удара, но не поддался соблазну броситься в атаку сразу; и лишь когда подрагивающий конек переступал с ноги на ногу в двух шагах от него, вылетел на врага, как камень из пращи. Он был так уверен в исходе дела, что едва не перекувырнулся в том месте арены, где должен был прийтись удар в грудь коня; но как раз в ту секунду, когда всколыхнулась черная масса бычьего тела, конь, повернутый коленями всадника, взвился, как пущенная из лука стрела, помчался во весь опор, в мгновенье ока сделал разворот и, высоко закидывая ножки, словно танцуя гавот, уже опять скакал к храпящему быку. Я в жизни не видел такого наездника, не представлял себе, что можно так слиться с конем, не шелохнуться в седле, когда конь идет рысью и вскачь, поворачивать его в десятую долю секунды, останавливать, швырять во все стороны, переводить с галопа на испанский шаг, на переступь, и уж не знаю, как там все эти балетные коленца называются, и при этом держать поводья в одной руке с такой легкостью, словно это и не поводья, а паутинка, пока в другой стережет свою жертву жало клинка. А теперь представьте себе, что этот кавалерийский танец всадник, разряженный, как игрушечка, исполняет перед рогами рассвирепелого быка - правда, на этот раз концы их обезопасили латунными шариками, - что он убегает, отскакивает и нападает, летит, как стрела, и возвращается, как резиновый мячик, на лету жалит быка пикой, переламывает древко и безоружный, преследуемый храпящим зверем, скачет к барьеру за новой пикой. Три копья всадил он с молниеносной быстротой и, уже не глядя на быка, отгарцевал с арены; ревущее животное предстояло еще ударить мечом, и, наконец, пунтильеро заколол его кинжалом. И это было отвратительно, как бойня.

Третий бык предназначался обоим конкурентам.

Первое копье было за португальцем; пока его конь поигрывал перед неприкрытыми рогами быка, жеребчик андалузца переступал с ноги на ногу, готовый включиться в игру в любую минуту. Но с третьим быком шутить было опасно: воинственный и фантастически быстрый, он с того самого момента, как ворвался на арену в облаках песка и пыли, не переставая нападал. Разбег следовал за разбегом, бык этот был подвижнее коня и прогонял своего всадника по всей арене; потом вдруг бросился на выжидающего андалузца. Андалузец повернул коня и начал удирать, бычок упрямо следовал за ним и уже настигал его. И тут в какой-то момент рехонэадор, спасая жизнь себе и лошади, поднял копье, чтобы остановить быка; но ведь первый удар принадлежал португальцу!

Андалузец опустил копье, уж и не знаю, каким напряжением воли рванул коня в сторону и поскакал прочь под бурю аплодисментов и криков -такие вещи испанцы умеют ценить. Португалец перехватил своего бычка и галопом повел за собой; на скаку всадил в него пику, но бык только тряхнул головой - и копье отлетело далеко в песок. Теперь настает очередь испанца; он перехватывает быка и старается измотать его, заставляя гоняться по всей арене. Дон Жоао тем временем, возвратившись на свежей лошади, присматривается к происходящему. Можно подумать, что у этого бычка своя стратегия: он гонит андалузца к барьеру и метит в его левый бок. Зрители взволнованно поднимаются с мест: еще секунда - и бык настигнет всадника с незащищенной левой стороны; тут прямо наперерез быку кинулся голубой разряженный наездник, конь вздыбился и отскочил, бык дергается головой к новому противнику, тот отступает; но тут уж андалузец поворачивает коня и втыкает пику быку в затылок, как нож в масло. В эту минуту все как один поднялись с мест, люди кричали от восторга; и даже у меня, хоть я и не терплю игру со смертью даже в литературе, потому что смерть - это не забава и не зрелище, даже у меня в эту минуту как-то странно сжалось горло: от пережитого страха, разумеется, но, думаю, что и от восхищения. Впервые в жизни видел я рыцарство, как сказано о нем в книге: с мечом в руке, лицом к лицу со смертью, с готовностью положить жизнь за честь игры. Нет, думайте обо мне, как хотите, но что-то в этом есть; что-то великое и красивое.

Но и третье копье не доконало этого удивительного быка, опять пришлось подскочить человеку с кинжалом... Потом люди разровняли арену граблями, и она лежала чистая и желтая в синем воскресном полудне Севильи.

LIDiA ORDINARIA

[Состязание в обычном стиле (исп.)..]

Второй частью корриды было состязание в обычном стиле, в нем больше драматизма, но смотреть его тяжелее. Я не хочу судить о бое быков по этому состязанию: то был несчастливый день. Первый же бык, получив бандерилью, рассвирепел и упрямо пошел в атаку; но кричавшая толпа не хотела, чтобы он был сначала "измотан" - затрещали фанфары, арена опустела, и сверкающий золотом эспада Пальменьо пошел эстоковать быка. Но бык был еще слишком подвижен, он с первого же разбега боднул Пальменьо в пах, перебросил через себя и ринулся к его распростертому телу.

Перед этим я видел, как разъяренный бык рвал и топтал кем-то брошенный плащ. И в эту минуту у меня, кажется, в самом прямом смысле слова остановилось сердце.

В тот же миг подскочил тореро с плащом и бросился прямо быку на рога, закрыл ему плащом глаза и повел наступающего быка за собой; а два чуло тем временем подняли несчастного Пальменьо, красивого даже в бесчувствии, и быстро унесли с арены. "Pronostico reservado"["Исход не ясен" (исп.).], писали на другой день газеты о его ранении.

И скажу вам, что, если бы я ушел сразу же после этого случая, я бы навсегда унес с собой одно из самых сильных впечатлений моей жизни: безымянный чуло, которого не упомянут газеты, подставил бычьим рогам свой живот, чтобы отвести их от раненого матадора; без колебаний привлек на себя бешено ринувшегося в атаку быка и еле успел увернуться в последнюю секунду; и сейчас же другой тореро приманил быка плащом на себя, чтобы первый мог золотым сверкающим рукавом отереть со лба пот.

Потом оба эти безымянные отошли в сторону, и новый эспада со шпагой .в руке заступил место раненого матадора.

У мадатора sobresaliente[высшей квалификации (исп.)] длинное и грустное лицо; он явно непопулярен, и быка, которого он принимает, зовут "Преступник". С этой минуты коррида превратилась в чудовищную бойню, озверевшая толпа криком и свистом толкала нелюбимого эспаду прямо на рога дикого зверя; и он шел, стиснув зубы, как идут на смерть, и рукою, хотя и нетвердой, эстоковал быка. Бык вышиб у эспады шпагу, и она, раскачиваясь, так и осталась торчать в ране. Новые крики протеста. Тореро бегут, чтобы отвлечь быка плащами. Толпа яростным криком гонит их обратно: подавай им геройскую смерть быка да и только.