О детях и прочей нечисти

– - Да-а, -- довольно кивает Азамат.
– - Может крем взбивать. Ну что, малыш, окунёмся?

После купания мы перекусываем бутербродами, и Азамат с Тирбишем принимаются за готовку. Ребёнок, накупавшись, отрубается прямо посреди шумной гостиной. Сашка звонит домой и рассказывает, что тут делается, мама с Ийзих-хон жестами обсуждают вязание, смешно закорючивая пальцы, Бойонбот задумчиво плетёт гизик, Янка и Эцаган лежат на диванах вдоль стены и балдеют от ничегонеделания. Мне этого занятия последнее время хватает, так что я хожу и ко всем пристаю.

– - Азамат, вам тут не помочь?

– - Да нет, справимся, ты там гостей развлекай пока.

– - Они сами развлекаются... А куда остальные делись? Я пока переодевалась, всех растеряла.

– - Ваша мать пошла посмотреть, что растёт вокруг дома, -- сообщает Тирбиш.
– - И Задира тоже где-то снаружи, не знаю. Шатун очаг разводит на берегу.

– - А Алтонгирел медитирует, -- добавляет Азамат и усмехается.
– - Он после того случая на корабле теперь каждый раз, как грибы потрогает, потом медитировать бежит. Боится, что опять что-нибудь не так пойдёт,

Мы хихикаем. Мне наконец находится занятие -- чесать котов. Я усаживаюсь в углу и расслабляюсь под дробное мурчание.

– - А кто этот Шатун?
– - спрашивает Тирбиш у Азамата, помешивая ароматный соус.

– - Сын Орешницы. Ты её знаешь, наверное...

– - А, да, точно. Это который неприкаянный?

– - Он самый.

– - Почему неприкаянный?
– - спрашиваю.

– - Да что-то не везёт парню, -- Тирбиш пожимает плечами.
– - Ни на одной работе долго не держится. Тугодум, говорят, и бабник. Хотя красивый, конечно.

– - И то сказать, -- продолжает рассуждать Тирбиш.
– - Четвёртым из шести братьев быть тяжело. Старшие уже в люди вышли, младшие у тебя на шее, а сам -- ни то, ни сё.

– - О, Лиза, а где эти твои орехи?
– - перебивает Азамат.
– - Давай-ка их сюда.

– - Вон, на холодильнике лежат. А что из них делают?

– - Приправу. Они будут приятным украшением к соусу. Понюхай-ка.

Он давит пальцами один орешек и протягивает мне под нос. Пахнет остро и пряно.

– - Они редкие какие-то?

– - Не то чтобы редкие, но достать трудно. Веточки тоненькие, ломкие, лезть за ними -- себе дороже, разве что мелкого мальчишку загнать. Некоторые птиц приучают эти орехи собирать, потому они и называются птичьи.

Мама возвращается с осмотра местности, когда ужин уже почти готов.

– - Ну, я вам скажу, это никуда не годится,– - с порога заявляет она, уперев руки в боки.
– - У тебя, Лиза, может, и нет времени цветочков из соседнего леса принести, ну так хоть бы садовника наняла какого-нибудь!

– - Их тут нет,– - говорю.
– - Только фермеры, но они цветы не выращивают. Тут вообще несъедобные растения никто не сажает.

– - У-у-ужас кошмарный,– - восклицает мама.
– - Ну ничего. Мы это исправим. Вот завтра и начнём. Азаматик, у тебя тут лопаты есть? А тачка? А шланг?

Азамат выучивает много новых слов.

Грибной день удался на славу. Муданжские грибы -- всем грибам грибы, так пахнут, такие крепенькие, сытные, вкуснющие... Да и повара у нас -- не промахи. После ужина садимся вокруг очага на берегу -- темнота, костерок и море, вопли ночных птиц, стрёкот в траве, ребёнок булькает и дёргает Азамата за косу. Орива начинает что-то напевать, Шатун подхватывает, и скоро мы все, кто во что горазд, тянем позитивную муданжскую песню о том, что звёзды по осени капают в степь, и из брызг рождаются серебряные кони, быстрые, как молния, и спокойные, как долинная река.

Перед сном я выхожу на улицу и ставлю у подножия горы банку сливок.

С утра пораньше, то есть ещё до полудня, мама вздребездается, поднимает младших мужиков и выходит на промысел -- замерять участок, определять почву, выравнивать местность. Я наблюдаю всё это с лужайки, где занимаюсь гимнастикой -- разгоняю послеродовой жирок. Азамат блаженно взирает на меня с террасы, положив голову на руку и опершись на перила.

– - Так держать, Хотон-хон, -- присвистывает Шатун, следя взглядом за тем, как я машу ногой. Тирбиш отвешивает ему тычок в рёбра.

Я замечаю под скалой что-то блестящее и постепенно двигаюсь в ту сторону с каждым приседанием. Эцаган ржёт в кулак. Блестящим предметом оказывается давешняя банка. Пустая, чистая, завинченная. Кидаю её Азамату. Он долго рассматривает банку со всех сторон, пока я изображаю горбатый мостик. Наконец упражнения кончаются, и я подхожу к нему.

– - Ну как, что-нибудь прояснилось?

– - Не очень. Банка то ли вылизана, то ли вымыта, не пойму. Вряд ли демон стал бы её мыть, да и закручивать обратно крышку...

– - То есть у нас в лесу живёт какой-то человеческий парень? Который сразу просёк, что сливки -- ему.

– - Тоже странно, -- вздыхает Азамат.
– - Посмотреть бы на него... Пожалуй, сегодня ночью поставлю камеру.

– - Какие-то проблемы?
– - интересуется Алтонгирел, появляясь на веранде из ниоткуда.

– - Да нет, -- Азамат пожимает плечами.
– - Кстати, Лизонька, ты не хочешь на лодочке покататься, пока Алэк спит?

– - А он уже опять спит? Ну ты его вчера ухайдокал... Не вопрос, пошли кататься! Заодно откроем сезон...
– - подмигиваю.

Азамат не сразу, но ухватывает мой намёк.

– - А тебе... уже можно? У нас женщины после родов ещё месяца три ни в какую, а то и больше.

– - Вашим женщинам только дай повод вытурить мужа из постели! А земная медицина на что? Я в порядке и вполне готова на подвиги.

Азамат на секунду замирает с глуповатым выражением на лице, а потом принимается быстро-быстро собираться.

Долблёная лодка горячая от солнца, весло одно, как у байдарки, и с него сыплются сияющие капельки. Иногда на меня, но это даже приятно. Здесь, внизу ветра нет совсем, но ворс из сосен на склонах гор колеблется и волнуется. Вода -- как будто масло, совсем гладкая, и круги от нас такие плавные, вальяжные, медленно расплываются и глохнут.

Мы молчим, радуясь, что в кои-то веки вырвались ото всех одни, пока ещё тепло, пока можно разомлеть под солнышком прежде чем ухнуть с головой в долгую муданжскую зиму.

Азамат причаливает к песчаному бережку. Я сразу лезу в воду, потому что от песка пышет жаром. Азамат стаскивает одежду и присоединяется ко мне.

– - Дай хоть посмотрю на тебя при нормальном свете, -- говорю.
– - А то мажешься ты в темноте, любовью занимаемся в темноте... Ага, гляди-ка, подживает.

Азамат скептически оглядывает себя спереди.