О детях и прочей нечисти
Шрифт:
– -...Хохотала громче всех. Ну да, а чего злиться-то? Вы же не ждёте, что она прямо возьмёт и заговорит правильно. Она даже не собирается учить муданжский, просто из интереса какие-то слова зазубрила.
– - Ну да, но всё равно. Если я что-то делаю первый раз, и у меня плохо получается, да ещё и у всех на виду, я страшно злюсь.
Я усилием воли сглатываю комментарий про подростковые комплексы.
– - Понимаешь, Алтонгирел, моя мама уже добилась в жизни всего, чего хотела. Она хороший профессионал, её уважают, ей много платят, у неё любящая семья и куча друзей. Я сомневаюсь, что у вас на борту был хоть один человек, настолько
– - Погоди-погоди, Ирлик-хон про меня говорил?
– - настораживается Алтоша.
– - Ну, он сказал, что у нас оба духовника невероятно круты. Я так поняла, он имел в виду Ажгдийдимидина и тебя.
– - Странно, что он считает меня вашим духовником. И я не так уж хорош в своём деле. Ты-то это знаешь, даже если все остальные меня нахваливают. Я хорошо предсказываю, но я совсем не понимаю людей. Ажгдийдимидин вообще сказал мне, что я машина для предсказаний.
Мне кажется или у него дрожат руки? На всякий случай поглаживаю его по плечу.
– - Он, видимо, очень злился, раз так сказал. Но знаешь, мало кто может похвастаться, что хорошо предсказывает. Так что ты в любом случае крут, тебе просто есть, куда расти, -- кто бы мог подумать, что мне придётся убеждать Алтонгирела, что он крут!
– - Вот твоя мать тоже всё время так делает, -- неожиданно говорит он.
– - Как?
– - Трогает. И ещё обнимает, целует всех. Зачем?
– - Она так выражает, что ей приятны эти все.
– - Но я тебе неприятен, почему ты меня трогаешь?
На всякий случай убираю руку.
– - Потому что ты нервничаешь, и я хочу тебя успокоить. На землян это обычно действует успокаивающе.
Алтонгирел рассматривает меня в полутьме.
– - Я не люблю, когда меня трогают женщины. Я от этого только больше нервничаю.
Я открываю рот, чтобы извиниться, но он продолжает:
– - Но почему-то когда твоя мать трогает, то совсем другое ощущение.
Я развожу руками, не находя слов.
– - Ну, она же мать... Я правда не знаю, как это объяснить.
– - Мало ли что мать, от моей собственной матери у меня только синяки оставались!
– - выпаливает Алтонгирел, и тут же спохватывается.
– - Так, всё, я с тобой заболтался, мне пора идти.
Он делает пару решительных шагов к двери, когда у меня за спиной из детской выходит Азамат. Алтонгирел ему кивает и скрывается за дверью.
– - Чего это он? Мы даже не поздоровались толком, -- удивляется муж.
– - Он хотел сбежать от меня. Просто мы начали обсуждать мою мать, а потом случайно переключились на его, и он сболтнул лишнего.
Азамат понимающе кивает.
– - Да, если уж он со мной не хочет о ней говорить, то с тобой и подавно. Ладно, успокоится.
– - Надеюсь. Он вообще какой-то нервный сегодня был. Что-то мне кажется, этот его психоаналитик не столько помогает, сколько душу бередит.
– - Чего он тебе наговорил?
– - Знаешь, я не думаю, что ему понравится, если я буду это пересказывать. Лучше ты с ним
сам поговори. Может, ему полегчает.– - Попробую, -- Азамат пожимает плечами.
– - Пойдём, там Алэк тебя требует.
Мама вручает мне мяучащее дитятко и удовлетворённо вздыхает.
– - Одобряю, -- решительно говорит она.
– - А почему распашонка не этническая?
– - возмущается Сашка.
– - Потому что в драгоценных камнях спать не удобно, -- хихикаю.
– - Азамат, покажи-ка им Орешницын подарок.
Осмотрев золотые, расшитые рубинами и изумрудами детские дильчики, Сашка признаёт поражение. Мама ради такого дела даже надевает очки посильнее.
– - Мда-а, Лиза, я так понимаю, домой тебя не ждать... Боже мой, но ведь ребёнок вырастет, и не жалко людям труда!
– - Наоборот, -- усмехается Азамат.
– - Взрослая одежда сносится, а детскую пару раз наденут -- и в музей.
– - В какой музей?
– - Музей Императорских Даров, -- объясняет Азамат.
– - Его как раз сейчас отреставрировали, через четыре дня откроют. Это в Долхоте, и нам обязательно надо будет там быть.
– - Это оттуда твой стол, что ли?
– - спрашиваю.
– - Ну, он там хранился, но выставляются там только вещи, которые не используются. В основном, одежда, потому что шита по телу. Но ещё всякие забавные вещи. Увидишь. Вы, Саша, тоже обязательно посетите, там будет интересно.
– - Ещё бы!
– - Это парадная форма?– - уточняет мама, ковыряя ногтем камушек на воротничке.
– - Ну вроде того, – - смеюсь.
– - Это подарки.
– - Ой да! Подарки же!
– - мама хлопает себя по лбу и убегает в комнату. Мне становится нехорошо.
– - Азамат, похоже, тебе привезли свитеров на всю оставшуюся жизнь.
Азамат не успевает ответить, потому что в дверях появляется мамин торец: она задом наперёд волочёт по полу чемодан.
– - Во, Азаматик, гляди! Я подумала, раз тебе понравилось...
Она открывает чемодан, и на ковёр высыпается гора вязаной одежды на все сезоны, душераздирающе благоухая лавандой.
Глава 7
Следующий день -- судный. Не в смысле, что все умерли, а в смысле, что это тот самый десятый день, в который Азамат вершит суд над добрыми гражданами. Посторонние в тронный зал во время суда не допускаются, а я вообще изо всех сил стараюсь не показываться вблизи дворца по этим дням, потому что все муданжцы твёрдо уверены, что меня, в отличие от Азамата, можно подкупить, или хотя бы разжалобить. На мой взгляд, разжалобить Азамата иногда даже проще, а подкуп -- это вообще смешно, при моём-то доходе и лавине подарков, которая регулярно сходит с тех же самых добрых граждан. Поэтому когда Азамат утром, облачившись в чёрно-алый диль, уходит на работу, я беру родичей под локотки и тихо-тихо мигрирую на окраину города, к стадиону, где в судный день собирается внушительных размеров базар с окрестных ферм и мастерских.