О любви еще раз

Эвелина потеряла дар речи. Ей показалось, что её сердце больше не бьётся. В глазах потемнело.

– Дайте воды! – сдавленно прохрипела она, почти просвистела, и стала опускаться на пол, теряя сознание.

***

Домой Копейкину довезли на милицейском воронке. Всю дорогу женщина молчала и смотрела прямо перед собой, уставившись в одну точку.

Когда машина остановилась у знакомого подъезда, сержант-водитель открыл перед нею дверь, но, видя, что женщина находится будто во сне и не реагирует на его действия, сам отнёс магнитофон в квартиру и поставил его на пол в коридоре.

Что происходило потом, Эвелина не помнила вовсе. Только среди ночи на пороге её кухни вновь показалась милиция в сопровождении целой делегации соседей.

Женщина будто бы очнулась, увидав знакомых людей, и с удивлением для самой себя обнаружила на кухонном столе пустую бутылку водки и гранёный стакан. В следующий момент она поняла, что вновь пела и, наверное, взбудоражила своим голосом отдыхавших после трудового дня жильцов дома.

Милиционеры молчали. Молчали все.

Странный озноб неожиданно потряс судорогой плечи Эвелины, и она наконец разрыдалась в голос.

Глава 3

– Не дури, девка, ты что надумала? – пытался вразумить Копейкину начальник железнодорожной дистанции Фурман Лука Лукич. – Ведь всю свою жизнь на дороге! Тебе ж до полной выслуги только два с половиной года осталось!

Эвелина упрямо молчала, уставившись в пол. Она уже всё для себя решила и вступать с начальством в бессмысленные переговоры не намеривалась.

– На вот, забери своё заявление! – в очередной раз протянул ей помятую бумагу, неоднократно переходившую из рук в руки, железнодорожный начальник.

Листок безжизненно повис в воздухе: Эвелина даже не взглянула в сторону пожилого человека.

– Эвелина, ты ж без мужика, одна с сыном горбатишься! – по-отечески высказал последний свой аргумент Лука Лукич.

– Сын мой уже вырос, в армии отслужил и вернулся. И теперь отвечает сам за свои поступки. Взрослый он, и мамка ему теперь без надобности, – нехотя, с трудом разлепив губы, то ли сообщила, то ли пожаловалась Копейкина.

«Не отступит!» – понял начальник, бросил заявление на стол и отвернулся к окну.

За стеклом кабинета сгущались синие сумерки, расцвеченные огнями железной дороги. Двое путевых обходчиков болтали у стрелки, да где-то со стороны депо посвистывал, выпуская белый дымок, невидимый локомотив.

Фурман медленно закурил папиросу и, выпустив дым, замахал правой рукой, отгоняя его от молча сидевшей женщины. Затем повернулся к столу, одним росчерком подписал заявление и протянул документ подчинённой:

– Если надумаешь вернуться, приходи. Возьму! – просто сказал он, не глядя на Копейкину.

– Спасибо, Лука Лукич!

***

– А вы кем ему будете? – спросила женщина – милицейский старшина в окошечке Управления исполнения наказания суровым голосом. – Мать, сестра или родная тётка?

В маленькой квадратной комнате было душно от большого числа людей, молча ожидавших своей очереди у единственного окна для приёма посетителей.

– Да я не… – запнулась Эвелина, не зная, что ответить.

– Вы, женщина, толком говорите, не задерживайте очередь! – строго посмотрела на неё женщина-милиционер.

В очереди послышался недовольный глухой ропот.

– Да он из-за меня в колонию попал! – выпалила Копейкина, почти крикнула.

– А вы не кричите тут! Я вас и так хорошо слышу. Мы потерпевшим про заключённых никаких сведений не даём. Проходите, женщина, не задерживайте! Кто там следующий?!

***

Эвелина стояла у квартиры № 17, не решаясь постучать в дверь. Её сердце готово было вырваться из груди. Наконец, уняв волнение и взяв себя в руки, она решительно постучала по дверному косяку.

Шаркающие шаги за дверью приближались, и женщина почувствовала, как пылают её щёки и ускоряет свой ход сердце.

– А, это ты?! Засадила парня в тюрьму и ещё сюда притащилась, бесстыжие твои глаза! – На пороге стояла тётка Петра. Она была совершенно пьяна.

– Куда его отправили, Анна Семёновна? Мне, как не родственнице, не говорят.

– А тебе-то что?! Мало того, что ты наделала, что ли? Или решила грехи замолить? – Пьяная, чтобы не упасть, схватилась за притолоку. Её губы злобно вытянулись дудочкой. – Уходи отсюдова, Иуда!

Копейкина расстегнула сумку и достала оттуда бутылку водки «Столичная». Это был последний аргумент.

– Ишь ты, – удивилась Анна Семёновна, – шикарно живёшь! – Она заворожённо, словно под гипнозом, уставилась на бутылку дорогой водки.

– Так куда отправили Петра? – вновь повторила свой вопрос Эвелина, держа в руке бутылку за горлышко. Она уже успела взять себя в руки.

– В колонии он, воспитательной, под Кировоградом.

– Это где? – сразу не уловила Копейкина.

– Где-то в Свердловской области, – уточнила пьяная женщина, не в силах отвести свой взгляд от полной бутылки водки. – А там уж хрен его знает, точно где! – смачно добавила она.

Копейкина молча протянула ей «Столичную».

***

– Опоздали вы, гражданка, – пожал плечами офицер-воспитатель отряда, сочувственно глядя на потную, уставшую женщину с сумками в руках. – Пробыл он здесь около трёх месяцев, пока не исполнилось парню восемнадцать лет. А как исполнилось, так и перевели его. По Положению всех совершеннолетних переводят в исправительные колонии.

– Где же мне его искать-то теперь? Ну скажите, пожалуйста! – взмолилась Эвелина, готовая расплакаться. – Ну, хотите, я на колени встану?!

Копейкина поставила сумки и приготовилась выполнить своё обещание.

– Ну-ну, женщина, прекратите! Под Курск его отправили, в исправительно-трудовую колонию общего режима. Он ведь впервые осуждён к лишению свободы за преступление.

– Да не преступник он, по ошибке всё вышло!

– Ну, знаете, я не суд! – возразил офицер-воспитатель. – Желаю удачи в следующий раз.

После этих слов он стремительно повернулся спиной к женщине и ушёл, плотно захлопнув за собою скрипучую металлическую дверь.