О людях и самолётах 2
Шрифт:
– Слышь, братан, – неизвестно почему переходя на новорусский язык, сказал Артемьев, – а ты к братве в Израиль хочешь? Могу помочь.
– Мало ли чего я хочу, – пискнул гремлин, – это же у чертей на рогах, пешком что ли мне идти?
– Слушай сюда, – конспиративным шёпотом сказал Артемьев, нагибаясь к гремлину. – Видел на стоянке Ил-76?
– Ну… – недоверчиво протянул гремлин.
– Не нукай на инженера полка, мелочь зелёная! – строго оборвал его Артемьев, – слушай сюда. Завтра этот борт пойдёт в Бейрут с гуманитарным грузом. Собираешь братанов, с утра до предполётной грузитесь и сидите как мыши под веником. Машину не трогать! А то ещё развинтите на запчасти от счастья. В Бейруте
– А ты не врёшь? – подозрительно спросил гремлин, но голосок его предательски дрогнул.
– Да честное офицерское! – забожился Артемьев.
– Соблазнительно… – пробормотал гремлин, – чертовски соблазнительно… Погоди, а что я там буду делать?
– Где?
– В Караганде, блин! На родине исторической.
– Как что?! По специальности работать! Там знаешь, как стоматология развита!
– В стоматологию? Постой-постой, так мне что, из авиации уйти?!
– Ну, не хочешь в стоматологию, в АОИ [62] иди служить, там тоже ВВС есть, или в Эль-Аль [63] – в гражданскую авиацию, зато свои кругом, подумай, а?
– Да, прав ты… – грустно сказал гремлин, – хочешь не хочешь, а ехать надо! Самолёт вот только жалко, привык я к нему, он мне уже как родной, – печально сказал гремлин. – А, была, не была! А можно я напоследок гайку отвинчу, а? На память!
– Крути, – сказал Артемьев, – вот эту крути, смотри, какая красивая.
62
АОИ – Армия обороны Израиля.
63
Эль-Аль – израильская авиакомпания.
Гремлин голыми руками стремительно скрутил гайку, сунул её за щеку, помахал на прощанье ручкой и исчез в гаргроте. [64]
Артемьев вздохнул и полез из самолёта. Внизу его ждал инженер эскадрильи.
– Ну что, товарищ майор? Что-то вы долго…
– Всё, больше не будет выбивать.
– А что было-то? – почтительно поинтересовался инженер.
Артемьев не догадался заранее придумать отказ, поэтому строго посмотрел на подчинённого и сказал:
64
Гаргрот – выступ на фюзеляже самолёта, в котором размещаются кабели и трубопроводы.
– Что-что… Матчасть надо лучше учить, вот что! Глуши АПА, борт чехлить.
Он подобрал фуражку и пошёл со стоянки.
Утром, контролируя предполётную, Артемьев краем глаза заметил вереницу размытых серых силуэтов, скользящих к Ил-76.
Лётная неделя прошла на удивление спокойно. В пятницу вечером Артемьев с баллоном пива уселся в кресло, наслаждаясь честно заработанным уикендом. Ожидая начала хоккея, он включил телевизор. Артемьев сонно пропускал мимо ушей захлёбывающуюся скороговорку дикторши, но вдруг насторожился.
«Пресс-служба Пентагона опубликовала заявление о том, что командование ВВС США отдало приказ о приостановке полётов над всей территорией страны. Причиной явилось резкое повышение аварийности на всех типах летательных аппаратов. К счастью, обошлось без катастроф
и жертв. Эксперты пока затрудняются назвать причины этого беспрецедентного явления, начато расследование».«Хе-хе, – вяло подумал Артемьев, – шейхи керосин им что ли ослиной мочой бодяжат? Теперь и на их улице праздник…»
Пошёл репортаж с какой-то американской авиабазы, Артемьев с любопытством посмотрел на экран и чуть не выронил стакан, подавившись пивом. Он увидел, как из-под стойки шасси В-52 метнулась до боли знакомая размытая серая тень.
«А там-то они откуда?!» – с удивлением подумал он и вдруг рассмеялся. Он налил полный стакан пива, подошёл к экрану и чокнулся.
«Всё правильно, как это я забыл? Пересадка в Вене! Этого я не учёл, но так, пожалуй, будет даже лучше. С приездом, маленький брат!»
Случай на Патриарших
Был тот ранний час, когда город казался нарисованным пастелью, исчезали острые углы зданий, куда-то прятались рекламные щиты и путаница троллейбусных проводов. Свежий ночной ветер вымел из города вечернюю усталость, головную боль, табачный дым, и бензиновый чад. На смену им пришёл запах влажного асфальта и зелени. Город спал крепким предутренним сном. На пустынных бульварах бродили сонные голуби и перемигивались жёлтым светофоры.
В этот волшебный час, когда ночь уже ушла, а утро ещё не вступило в свои права, бронзовый Пушкин неслышно спрыгнул с пьедестала, одним движением надел цилиндр и стремительно пошёл по Тверскому бульвару.
Напротив угрюмой громады нового МХАТа он задержался.
– Поторопитесь, милостивый государь Сергей Александрович, нас ждут!
Поэты свернули на Большую Бронную, миновали отделённый от улицы чугунной решёткой сквер, французскую кондитерскую, какие-то учреждения и вышли на Патриаршие пруды.
Если бы на Патриарших в этот час оказались люди – влюблённые, милицейский патруль или какой-нибудь бродяга – они увидел бы фантастическое, невозможное зрелище. Сквер, окружающий пруд, был заполнен памятниками.
На углу сквера, к киоску с пивом и датскими сосисками был привязан громадный боевой конь Юрия Долгорукого, ещё какие-то бронзовые и каменные ездовые животные. Только что подъехавший маршал Жуков попытался привязать свою лошадь рядом. Княжеский жеребец злобно фыркнул, кося глазом, и начал приплясывать у привязи.
– Ты бы убрал лошадку-то свою, боярин, – прогудел Долгорукий, – а то затопчут ненароком. К маршалу тут же подскочили двое чугунных военных с неизвестных скульптурных групп и увели его лошадь в сторону. Один из них в довоенной форме с почти неразличимым от времени лицом почему-то был выкрашен серебрянкой, а другой нарядно блестел свежей зелёной краской.
Около памятника Крылову, который поленился встать со своего кресла, собрались литераторы. Два Гоголя, один грустный, больной, с длинным носом и нависшими на лицо волосами, а другой упитанный, осанистый, наседали на Маяковского.
– Двое на одного – нечестно! – посмеивался поэт-безбожник.
Тихонько разговаривали Лермонтов, Фадеев и неестественно худой, сутулый Чехов с Камергерского.
Неподалёку, как всегда, шумели большевики. Полтора десятка разномастных Ильичей, мрачный Дзержинский в длиннополой шинели, Киров, Ногин, Калинин. Вожди оживлённо жестикулировали, но в паузах непроизвольно принимали привычные позы, указуя в светлое будущее руками. У некоторых в руке была зажата кепка или шапка.
Со Спиридоновки широким мужским шагом вошла Надежда Константиновна. Заметив её, вожди примолкли. Надувшись, они косились друг на друга – к кому первому подойдёт супруга? Крупская про себя вздохнула и пошла к мужьям, вежливо раскланиваясь на ходу.