О, Мари!
Шрифт:
– Ладно, по старой дружбе уделю тебе четыре с половиной минуты. Букет необязателен. В общем, французский зять, у меня две новости. Одна плохая, другая – сам догадайся. Что скалишься? Вторая еще хуже. Эти тупицы, исполнители похищения, ничего не знают, и даже после «витаминов» и водных процедур указывают, что прямой заказчик – Було. Это они подтвердили еще на очной ставке, Було взяли два дня назад. А он поет идиотскую песню, что был влюблен в Мари, и так как он не имел никакой надежды на взаимность, и к тому же опасался ее жениха, то решил организовать похищение и добиться ее согласия выйти за него замуж. В общем, все замыкает на себя.
– Похоже, ты получаешь садистское удовольствие от слов этой трусливой уличной швали? Було совсем страх потерял. Ничего, наберемся терпения, подождем, когда он
– Подожди. В итоге под действием определенных «витаминов» и лечебных процедур Було признался, что заказ получил от Монстра.
– Может, он опять хочет повести нас по ложному следу? Монстр-то уже несколько месяцев сидит в тюрьме.
– Сперва мы тоже так думали и немного незаслуженно его потрепали, но он нас почти убедил. Кроме того, Було настолько труслив, что только под Монстром чувствовал себя человеком. На самостоятельные действия он не способен. По его словам выходит, что еще до последней отсидки, примерно три месяца назад или чуть больше, Монстр в Сочи крупно проигрался в кости грузинскому вору в законе Принцу [20] , большому авторитету. Ты знаешь, что в этом кругу необходимо держать слово. А Монстр, после ряда проигрышей не найдя ничего интересного для Принца, вдруг взял и предложил поставить для него очень красивую дикторшу ереванского телевидения. Его предложение заинтересовало Принца, который объявил, что проститутки ему надоели, и в случае выполнения обещания он скостит Монстру большую часть долгов. Тот успел озадачить Було, направив ему маляву из тюрьмы, а может, до этого – неизвестно. Как бы то ни было, Було, передав поручение и страшно напугав простых ребят – он угрожал, что подожжет их дома и убьет детей, – свое главное обещание не выполнил. Не передал деньги – во-первых. А во-вторых, женщина в доме, увидев объявление по телевизору, испугалась, вызвала этих тупоголовых исполнителей и пригрозила, что если они не отпустят девушку, то она сама так поступит.
– С ума сойти. Ты уверен, что это не сюжет индийского фильма? Хотя у этих подонков все не по-людски, у них же психика не как у нормальных людей. Через несколько дней Було переведут из следственного изолятора в тюрьму, там возможностей его обработать не меньше, в том числе и с помощью сокамерников, он же из стана беспредельщиков, которых, как ты знаешь, в зонах очень не любят. Но это одна новость, более или менее правдоподобная. Изъянов много, но хоть какая-то ясность есть. А вторая, которой ты решил меня развеселить?
– Вторая? Ну вот, радуйся: Монстр сбежал. Трудно поверить, но он смог освободиться от наручников. Двоих вооруженных охранников, перевозивших его из следственного изолятора в тюрьму, избил, как первоклашек, оружие оставил, обоймы, ватники, деньги и документы забрал. Маловероятно, что он здесь появится, но кто знает, возможно, он захочет выполнить свое обещание Принцу, для него это вопрос чести. С этого дня Мари ни шагу не должна сделать без твоего надзора, а ты даже в туалет не ходи без оружия. Физические возможности Монстра, его сумасшедший дух и изобретательность тебе известны. Будем ждать. Девушку особо не пугай.
– Как же я мечтаю когда-нибудь всадить в Монстра полную обойму из моего «макарова»! Вот увидишь, мечта сбудется. Вопрос только – когда?
– Странные у тебя мечты. Может, ты становишься психом-садистом?
Весь рабочий день я провел в маленькой, плохо освещенной, темной комнате следственной части тюрьмы. Сначала понадобилось заполнить заявку с требованием привести такого-то заключенного на допрос. Обычно эта процедура занимала час, я в это время читал принесенные с собой книги по тем предметам, которые мне следовало сдавать в качестве кандидатского минимума или для подготовки соответствующих рефератов. Сданные кандидатские минимумы могли быть зачтены как приемные экзамены в аспирантуру, кроме специальности. Поскольку я хотел уехать из республики и поступить в аспирантуру в Москве, специальность я должен был сдавать уже там. Эта форма была самой удобной для работающего человека, желающего поступить в аспирантуру. Несмотря на уголовно-правовой профиль
моей работы, специализировался я по теории государства и права и по конституционному праву. Но самым моим любимым предметом была – и осталась на всю жизнь – всеобщая история.К заключенным я испытывал жалость, иногда презрение, иногда симпатию, редко – ненависть. В сумке, как правило, приносил в тюрьму шоколад, сигареты, так как люди нередко расслаблялись и просили о каком-то маленьком одолжении. После одного-двух месяцев изоляции они с огромным нетерпением ждали следователя, который если не принесет освобождение, то хотя бы внесет определенность – что будет дальше, что их ожидает. Мне, молодому следователю, поручали не самые важные дела: хулиганство, кражи, спекуляции, нанесение средних и легких телесных повреждений, реже – дела об изнасиловании или попытке изнасилования, о нарушении правил торговли.
В отличие от опытных следователей, которые вели одно большое дело несколько месяцев, через мои руки проходило несколько дел в неделю, поэтому мне приходилось общаться со многими людьми. Тем не менее все эти дела предусматривали в виде наказания определенный срок лишения свободы, поэтому требовалось тщательное расследование. В душе я не любил свою работу, особенно если расследование требовало посещать морг. Правда, к этому я смог более или менее привыкнуть в последующие годы, когда специализировался по тяжким преступлениям, таким как убийства и нанесение тяжких телесных повреждений со смертельным исходом. Не любил бывать в больницах, особенно в венерологическом и психиатрическом диспансерах. Возможно, слово «не любил» не совсем уместно, но бывал я там только в крайних случаях, и если можно было получить необходимые сведения по каким-то другим каналам, предпочитал их. Я не мог преодолеть свою брезгливость и бесконечно вытирал руки и нос одеколоном, чем вызывал хохот коллег. Но, зная мой невыдержанный, взрывной характер, они старались избегать крайностей и не доводить меня до кипения, ограничиваясь легким подшучиванием.
Я долго раздумывал о непредсказуемости судьбы, о логике случайностей, о невезении, представлял себя на месте фигуранта того или иного уголовного дела, прикидывал, как бы я поступил в той же ситуации. Ответы давались нелегко. Я пришел к выводу, что любой человек может избежать многих сложных ситуаций в жизни, если будет вести себя осмотрительно, но полностью исключить их невозможно, здесь начинают действовать абсолютно другие факторы, о наличии которых человек даже не подозревает. Обстоятельства иногда складываются так, что невозможно предугадать ход развития событий. Предположим, Жоко умер бы от наших побоев. Или, еще того хуже, умер бы артист Леонид, известный человек. А ведь главным героем и в том и в другом инциденте фактически выступал я.
Вспоминались и другие случаи, когда мы, чувствуя свою силу и относительную безопасность, молотили уличных хулиганов, не заботясь о последствиях. А ведь один из этих случаев мог закончиться трагедией. Тогда уличная драка превратилась бы в убийство, и кому-то пришлось бы за него ответить. Тогда… Тогда я бы вышел на авансцену. Что стало бы со мной? Исключение из университета, судимость, пусть небольшой, но срок, тюрьма. Тогда уже другой молодой следователь сидел бы передо мной и допрашивал меня. Такие мысли приходили мне в голову всякий раз, когда мне доводилось допрашивать людей моего возраста.
Людей я чувствовал интуитивно, по каким-то импульсивным ощущениям, причем первое впечатление, как правило, впоследствии оказывалось верным. Правда, моя излишняя доверчивость не раз оборачивалась против меня, что вызывало у меня бурное возмущение, и я искал немедленного и жестокого наказания неблагодарного, иногда с применением грубого физического насилия. Тот факт, что значительное количество людей, прошедших по уголовным делам и впоследствии получивших различные сроки наказания, остались со мной в добрых отношениях и старались обращаться ко мне за помощью в вопросах, где я мог быть им полезным, – таким как трудоустройство, написание ходатайств, составление характеристик, – говорил о том, что мое стремление видеть в каждом человека и быть, насколько это возможно, добрым, вполне оправданно. Конечно, все это не вписывалось в советскую обвинительную логику, которая заранее видела в людях виновных.