О, Мари!

– А что? Где его паспорт?

– Скажем так – не у него.

– Давид, ты очень наивен. Разве ты не знаешь, что в твоей любимой стране все продается и покупается: свобода, должности, звания, титулы, водительские удостоверения, – все абсолютно? Что уж говорить о такой мелочи, как паспорт! Пишешь заявление в отделение милиции об утере документа с просьбой предоставить новый. Паспортистки получают гроши, которых хватает на несколько дней, так что за небольшую мзду они в три-четыре дня сделают тебе любой паспорт и сколько угодно раз. Паспорт – это не проблема.

– Не думал, что он выберет такой путь.

– В отличие от уголовников, он мошенник экономического плана. Месть для него не первоочередная задача. Конечно, при удобном случае он не откажется отомстить, если почувствует, что это безопасно. Но всегда выберет самый рациональный и эффективный способ – деньги. Вряд ли он захочет встретиться с тобой еще раз. Если ему понадобится оружие, он купит его в Москве на барахолке без особого труда. Возможно, даже с помощью милиции – они продают любое оружие, это тоже одна из статей дохода. Сейчас, Давид, у меня другие заботы. Я должен ускорить отъезд Азата, меня очень беспокоит состояние его здоровья. Необходимо, чтобы он как можно скорее оказался под постоянным наблюдением врачей. Не дай Бог, случится непоправимое, тогда вся эта семья окажется в бедственном положении – ведь фактически сегодня он единственный из них, кто работает. Билеты заказаны, сейчас я добавлю еще и билет для Мари.

– Спасибо, Варужан. Я, пожалуй, полечу в Москву вместе с вами. Сердце велит. Посажу всех в самолет и вернусь. Надо забронировать номера в гостинице, а то еще останутся на улице…

* * *

Оставшиеся две недели прошли в безумной суматохе. Я разрывался между работой и подготовкой к отъезду Мари. Большую часть ее одежды, обуви, книг, даже любимые игрушки и постельные принадлежности мы перевезли ко мне. Брата окончательно устроили в кабинете отца, частично превратив в кабинет гостевую комнату. Для Терезы сняли комнату у знакомой учительницы, когда-то работавшей вместе с мамой. Оставшиеся вещи забрали Варужан и соседи.

Последнюю ночь Мари провела у меня на своей постели, мсье Азат и мадам Сильвия – у Варужана, Тереза – в своем новом жилище. Утром Мари долго и тепло, со слезами, прощалась с моими родителями. Мы заехали за Терезой и отправились в аэропорт, где встретились с мсье Азатом, мадам Сильвией, Аидой, Варужаном и Кристиной. К моему удивлению, кроме Рафы и Георгия туда приехала целая группа моих друзей, пришли и подруги Мари, даже Иветта с Ольгой и Лилией. Все были возбуждены. В буфете накрыли стол с фруктами и сладостями, то и дело слышался громкий звук открывающегося шампанского. Все обещали Мари, что приедут в Париж, как только откроются границы – так же не может продолжаться вечно!

– Друзья мои, что вы все время твердите о приезде в Париж? – смеялась Мари. – Да вы глазом не успеете моргнуть, как я уже буду здесь. Месяц пролетит незаметно!

Я изо всех сил старался отогнать охватившее меня тревожное предчувствие, что расстаюсь с Мари навсегда. Да это просто невозможно! У нее на руках обратный билет – правда, с открытой датой и сроком на три месяца, но ведь ничто не может помешать ее возвращению. Устроит родителей, папа придет в себя, и мы снова будем вместе! Но я никак не мог поверить собственным словам. Сердце подсказывало другое.

На следующий день, уже в Москве, я провожал Мари и ее родителей на самолет. Все мы были подавлены и старались не встречаться взглядами. Перед выходом на посадку Мари разрыдалась. Не стесняясь окружающих, крепко обняла меня, прижалась к моей груди:

– Прости, любимый, я испортила тебе жизнь! Сколько тревог и опасностей ты пережил из-за меня… Что за проклятье? Почему судьба все время разлучает нас?

Я отводил глаза, делал какие-то попытки пошутить, но мне это плохо удавалось. Залитое слезами лицо Мари навсегда врезалось в мою память.

– Давид, сынок, не знаю, что было бы с нами, если бы не ты, – мадам Сильвия вытирала платком покрасневшие глаза, губы ее дрожали. – За Мари не беспокойся. Как устроимся, она тут же вернется к тебе.

– Мадам Сильвия, я очень надеюсь, что все у вас будет хорошо…

Мсье Азат стоял отрешенно. Казалось, что все происходящее не имеет к нему ни малейшего отношения.

Как только светлая голова Мари исчезла из виду, я дал волю чувствам. Укрывшись воротником пальто, плакал горько и безутешно. Варужан, сам бледный и расстроенный, старался успокоить меня:

– Брось, Давид, что ты волнуешься? Месяц пролетит как день, оглянуться не успеешь…

В тот же день поздним ночным рейсом я вылетел домой. Начался новый этап моей жизни: взрослый, суровый. Отныне мне предстояло жить без Мари. Но в мыслях моих, в сердце моем каждую минуту и каждую секунду она оставалась со мной.

Раздвоение Книга 2

Глава 1

В самолете мне вспомнился отрывок из стихотворения Аветика Исаакяна [21] . Мама, учительница армянского языка и литературы, в свое время заставила нас с братом выучить наизусть множество стихотворений этого замечательного поэта и декламировать их на семейных торжествах.

Всё – суета. Все – проходящий сон.

И свет звезды – свет гибели мгновенной.

И человек – ничто.

Пылинкой в мире он.

Но боль его громаднее Вселенной.

Где моя душа? В какой части моего тела она находится и как ее боль передается каждой клеточке организма? Нет, такое великое чувство, как любовь, должно приносить радость, а не причинять такие страдания! Надо собраться. Я не могу в таком душевном состоянии показаться на глаза родителям, друзьям, младшему брату, для которого я должен быть примером для подражания. Показаться жалким и разбитым – это эгоистично, не по-мужски. Слабость оскорбляет и унижает мое достоинство, а оно для меня превыше всего. Слабых и жалких не любят – презирают. Любят гордых и сильных. Это аксиома. Что ж, моя голубоглазая девочка с нелегкой судьбой, отныне одно мое «я» постоянно будет рядом с тобой, а другое «я» пусть живет своей самостоятельной жизнью.

Но как же трудно будет жить раздвоенным…

* * *

– Вставай, Давид, уже девять. На работу опоздаешь.

Открыв глаза, я увидел папу, маму и брата, стоявших возле моей кровати.

– И приведи себя в порядок, – продолжала мама. – У тебя лицо опухло. Ночью ты во сне плакал, даже в нашей комнате было слышно… Ничего, сынок, все образуется, – улыбнулась она и вдруг сама расплакалась: – Что же ты делаешь с нами, Мари? Мой сын этого не заслужил, да и мы не заслужили…

– Перестань, Люсь, у нас что, траур? Кто-то умер? – одернул ее отец. – Оба хороши, и мать и сын – каркаете, как черные вороны. Пройдет месяц-два, и наша лучезарная девочка вернется! Я только одного боюсь – что все это может повлиять на плод, отразиться на нервной системе малыша.

– Ну что ты, пап! Нас ругаешь, а сам ведешь себя как персонаж из рассказа «Смерть Кикоса» [22] . Я не каркаю. Может, и плакал во сне – но мне и правда тяжело! Мари стала частью нашей жизни – и вот ее нет, испарилась. Пять лет я жил, встречаясь с ней ежедневно, а сейчас чувствую на ее месте какое-то огромное пустое пространство…