О молитве Иисусовой и Божественной Благодати

Наступает такое время, говорил владыка, что если не выполнять молитвенного правила, то никто не устоит, какого бы он высокого сана духовного ни был. Сам он ни одной ночи не спал, если только днем часа два поспит, и то, смотришь на него — он и во сне Иисусову молитву шепчет. Вот такой у него был сон. А когда сильно болел, лечил себя литургиями, еще больше молился. Температура высокая, еле стоит, за престол держится, но служит. Так побеждал себя. Бывало, весь огнем горит, но никогда не измерял ни температуру, ни давление. «Зачем давление измерять? Успокоился человек — давление упало», — так он говорил. Он считал, что все болезни от демонской силы.

У него после лагеря были большие открытые раны на ногах, вены закупорены, ноги черные, помороженные. Он сам изучал гомеопатию и других лечил — но, правда, всем одно лекарство от всего давал. И люди выздоравливали. Дело, конечно, не только в нем было, но и в самих людях. Они ему верили. Наверное, не всякого человека можно так вылечить.

Однажды жена моего брата получает телеграмму, что отец ее умирает, он был сердечником. Она приезжает к нам вся в слезах: «Владыка, папа умирает — обширный инфаркт». Владыка ушел молиться к себе. Прошло минут сорок. Выходит владыка, весь сияющий, говорит: «Бей телеграмму, твой отец жить будет». Она шлет телеграмму, в ответ получает извещение, что папе хорошо, папа выздоровел. Врачи поражены были. Он до сих пор жив.

У одной из навещавших нас матушек был сын. У него на руке образовалась какая-то шишка, и так мешала ему, что он не мог работать, а вырезать нельзя было — выросла прямо на вене. Мать его, гостившая у нас, обратилась за помощью к владыке. Он сразу ничего не обещал, ушел, как всегда, к себе молиться. Эта матушка месяц прожила у нас. Поехала к сыну в Одессу — видит, нет никакого нароста. Сын объясняет: «Мама, с месяц, как все прошло».

А однажды девочка из города Балашова к нам приехала — рак груди. Владыка ее маслицем помазал. Приехала в следующий раз, говорит, что опухоль пропала. А сколько еще подобных случаев было! Но владыка о них не рассказывал, вспоминаю только то, что сама видела.

В 1966 году у моей мамы случился обширный инфаркт, и она как покойница лежала. Ни давление не измерялось, ни температура. Я три месяца за ней ухаживала, сама уколы делала. Климат на Донбассе тяжелый для сердечников, и врачи запретили маме там жить. Был июнь месяц. Жара. Перевозить ее опасно. Но владыка сказал: «Везите, ни одного приступа не будет». И молился. Так на матрасах и привезли ее к нам. Владыка причастил ее, пособоровал. И она встала. И еще год потом прожила. Владыка ее исповедовал часто. Незадолго до смерти постриг в иночество.

Знал владыка отца Мисаила (Томина) [143] , который семнадцать лет на Афоне пробыл, он теперь Серафим в схиме. Я летала к нему в Оренбург. Это он забрал к себе митрополита Нестора (Анисимова) после лагеря. После смерти владыки Антония осталось много материала для риз, отец Мисаил все на Афон отвозил. Он сам очень хорошо шил ризы, митры, вышивал, хотя у него нет одного глаза. Когда митрополит Нестор вышел из лагеря, он просил отца Мисаила: «Мисаилушка, найди мне владыку Антония. Это великий старец». Но встретиться после лагеря им не пришлось. Уже после смерти митрополита отец Мисаил к нам приезжал, долго они с владыкой беседовали.

143

Отец Мисаил — схиархимандрит Серафим (Томин). С шестилетнего возраста верный служитель Церкви. Первый раз был арестован в десять лет, многие годы подвергался преследованиям и гонениям. Долгое время подвизался на Афоне. Был знаком и духовно близок со многими выдающимися подвижниками нашего столетия. Его духовным отцом был известный исповедник схиепископ Петр Владыгин (†1952). После освобождения из заключения митрополита Нестора (Анисимова) и вплоть до его кончины о. Серафим оставался его келейником и духовником. «Духовный собеседник», №13, 1995 г.

Отец Кирилл (Павлов), духовник Лавры, к нам тоже приезжал. Они всю ночь с владыкой говорили. Иногда, когда, мы с владыкой приезжали в Москву, он виделся с отцом Кириллом и с отцом Мисаилом. Встречались они у матушки Серафимы (Зражевской) в домике на Лосиноостровской.

За месяц до смерти владыки мы с ним ездили в Армавир. Нас там очень просили остаться на Пасху. А он: «Нет, насовсем я здесь оставаться не хочу». — «Да нет, не насовсем, после Пасхи домой поедете». И вот домой вернулись — тут он и заболел, а вскоре умер. Не хотел он умирать в Армавире.

Он говорил мне, что должен был еще год назад умереть, но умолил Господа, чтобы побыть еще годик с нами. Говорил: «Если я дольше останусь жить, то буду лежать все время. А ты этого не вынесешь. Людей будет много приезжать…» А год жизни он вымолил. У меня к тому времени нервы уже были на пределе. Я очень устала от людей. Всё на себе ведь, всё на себе. Тогда я уж не смела о продлении жизни владыки молиться, а только чтоб воля Божия исполнилась.

Владыка говорил: «Страданиями нашего поколения отброшены на десятки лет страдания других людей». Он имел в виду новомучеников и исповедников времен революции и коммунистических гонений. Их жертва освободила нас на время от внешних страданий, они как бы взяли их на себя. Они за нас страдали, а нас Господь щадит за пролитую ими кровь. Христианам теперь даны лишь внутренние скорби. От этих скорбей, от всех наших болезней одно лекарство — бороть себя. Поборешь себя, поднимешься на молитву, и Господь даст тебе сил, даст крепость. А пожалеешь себя — враг еще больше насядет, совсем уложит, так что и не встанешь.

Когда перед смертью владыки мы плакали, то он говорил: «Плотяные вы мои! Ну что вы плачете, ведь мы — христиане — люди духа. Люди духа будут жить вместе, потому что Дух не умирает. Всегда будем вместе жить. А там, если удостоюсь Господа видеть, то буду вам помогать. Плотяные мои, как вы можете не верить, что мы люди духа?»

За два дня до смерти у владыки началось невероятное кровотечение. А произошло это вот почему. Один знакомый иеромонах умер в плотском грехе, без покаяния. На старости лет, ему уж под семьдесят было, сошелся с женщиной. А был таким постником. Во весь пост не разрешал масла постного кушать. Только в субботу и воскресенье. Худой был — одни кости. Молитвенник какой был, поклоны все клал не переставая. А уловился в блуде. Умирая, он просил женщину, с которой сожительствовал: «Ты за меня покайся». И вот она узнала, что владыка умирает, пришла к нам, плачет: «Матушка, пусти к владыке. Никто меня, кроме него, не разрешит, я должна за другого человека покаяться». Я к владыке. А он: «Как же я ее разрешу, ведь я должен тогда епитимью нести. А как я, больной, умирающий, понесу?» Женщина эта все равно умоляет. И я на коленях стою перед владыкой, тоже за нее упрашиваю.

Когда она ему покаялась, полетела от нас окрыленная, радостная, что грех их прощен, и ему и ей. А владыка мне говорит: «Понимаешь, что произошло? Ведь теперь я душой должен в ад сойти…» И только он мне так сказал — температура за сорок, страшное кровотечение началось, судороги. И изо рта шла кровь, и снизу шла кровь. Мы не понимали, откуда столько крови. Сколько мы меняли ему подушек, простыней, все, что клали, все заливало кровью. Но ни одного стона не было. Только шепчет: «Слава тебе, Боже! Слава тебе, Боже!» И не разрешал делать даже успокоительные уколы. Никаких лекарств не принимал. Болезнь-то у него, конечно, была до этого, но таких страданий, как после той исповеди, не было. Положим на него мокрое полотенце — мгновенно сухое, положим листья капусты — лопаются. Такой жар был. Кровотечение длилось сутки. У меня осталась подушка, на которой он тогда лежал, я не стала ее стирать, так и сплю на ней.

Перед самой смертью владыки был такой момент. Посмотрел он в сторону дверей грозно-грозно, как будто там демон явился. Потом сложил руки, закрыл глаза, и все — тихо отошел ко Господу. Это я сама видела. Я так молилась, чтобы владыка меня к себе забрал, а видите, больше двадцати лет после него живу.

Протоиерей Иоанн Чиженок

Мои родители — духовные чада владыки Антония, а сам я впервые увидел владыку, когда мне было одиннадцать лет — в 1963 году. Он приехал к нам в Белоруссию и прожил у нас целую неделю. На Божественную литургию собиралось по сорок — пятьдесят человек. Всю ночь, что меня поразило, владыка исповедовал, а в пять часов начинал службу. Я был мальчиком, но очень хорошо его запомнил. В детстве отец читал нам Жития святых, и когда появился владыка, я увидел ожившего старца из книжек, которые я, затаив дыхание, слушал ребенком.

Запомнилось мне, что владыка был всегда бодрый, всегда с улыбкой, говорил ровным и спокойным голосом. Поразило меня и то, как он совершал проскомидию. Теперь, став священником, я могу оценить это в полной мере. Каждую поданную записочку он внимательно прочитывал и вынимал частицу за каждое имя. Часа три до литургии он совершал проскомидию. Службы у него были очень долгие. Ночами он не спал. Сначала исповедовал, потом — проскомидия и литургия. Во время исповеди, как правило, читали длинное, трехчасовое монашеское правило, по монастырскому Уставу. Не так, как сейчас в храмах, когда совершается примерно треть от Устава. Помимо молитв мы читали все каноны и акафисты к Причащению, я даже сам читал.