О не случившейся любви. Почти производственный постмодернистский роман с продолжением
Шрифт:
Ну, туда – понятно. Я подготовлен был.
Со мной ехали трое офицеров МВД Узбекистана: начальник уголовного розыска г. Термез, полковник. Капитан, судя по возрасту, старший опер. И старлей, помоложе, судя по виду и манере держаться, служащий в местном спецназе.
Очень мы душевно пообщались.
Тоже жизнь у мужиков – только кепочку держи. Афганская граница рядом. И это, как я понял из беседы с ними, свою специфику накладывает – дай Бог.
В самом Ленинграде всё прошло на удивленье просто. Хотя и возникли некоторые вопросы.
Обратно со мной ехал какой-то представитель петербургского коллектива, что торгует сухофруктами по всей России. Алёшей зовут. Накидался он, похоже, до полного невменоза так, что утром мы его еле растолкали.
При этом вагон был забит шведками, финками и китайцами. Причем последних было большинство. И жизни они давали тоже не по-детски.
И еще присоединился к нам в тамбуре тезка мой, живущий сейчас в Германии в Ганновере. Работает в такси. Ехал к брату в Волочек, развёлся недавно.
Естессно, обсудили эту столь близкую сейчас моему сердцу тему.
Сам он оказался родом из
До-о-о-ма
К дочке не пустили, на праздники зовут в понедельник. Торпедо, ёпперный театр, сгоняло на Восточке по нулям с Астраханью…
Пить больше нет сил… пока. Так же как и воспринимать печатное слово. Тапки игровые на работе.
Спать что ль лечь средь бела дня…
Про вещи
Хотелось доехать до книжного магазина на Тверской и прогуляться по центру, выбирая подарок к завтрашнему рандеву.
Но позвонил в Тушино узнать, как Сошка себя чувствует – дочь приболела. Поехал забирать свои вещи, нажитые за почти три года супружеской жизни.
Дочь вроде оклемалась. Опять "человек – пуля". И очень похожа на Юляшкина, мою младшую сестренку из Ржева. Только волосы светлые и глазки серые. У Юльки были золотые волосы и голубые глаза. Хотя и сейчас есть. Но не об этом…
Вещей оказалось 10 мест, без настольного хоккея и ноута.
Удивительно, прожив примерно такой же срок с Кэйт Фро™, вещей у меня, помнится, скопилось поболее. По крайней мере мы с Шурой подзае. лись таскать их сначала в Строгино вниз, а потом в Орешнике вверх.
Но, как говорится, насрал – вози. Посему исполнял я грузчицкий подвиг в одно лицо.
Доехал.
«Простил и отпустил…»
От Кати2 – днём на службе
Дмитрий Быков
Хотя за гробом нету ничего,
Мир без меня я видел, и его
Представить проще мне, чем мир со мною:
Зачем я тут – не знаю и сейчас.
А чтобы погрузиться в мир без нас,
Довольно встречи с первою женою
Или с любой, с кем мы делили кров,
На счет лупили дачных комаров,
В осенней Ялте лето догоняли,
Глотали незаслуженный упрек,
Бродили вдоль, лежали поперек
И разбежались по диагонали.
Все изменилось вплоть до цвета глаз.
Какой-то муж ничем не хуже нас,
И все, что полагается при муже, —
Привычка, тапки, тачка, огород,
Сначала дочь, потом наоборот.
А если мужа нет, так даже хуже.
На той стене теперь висит Мане.
Вот этой чашки не было при мне.
Из этой вазы я вкушал повидло.
Где стол был яств – не гроб, но гардероб.
На месте сквера строят небоскреб.
Фонтана слез в окрестностях не видно.
Да, спору нет, в иные времена
Я завопил бы: прежняя жена,
Любовница, рубашка, дом с трубою!
Как смеешь ты, как не взорвешься ты
От ширящейся ватной пустоты,
Что заполнял я некогда собою!
Зато теперь я думаю: и пусть.
Лелея ностальгическую грусть,
Не рву волос и не впадаю в траур.
Вот эта баба с табором семьи
И эта жизнь могли бы быть мои.
Не знаю, есть ли Бог, но он не фраер.
Любя их не такими, как теперь,
Я взял, что мог. Любовь моя, поверь,
Я мучаюсь мучением особым
И все еще мусолю каждый час.
Коль вы без нас – как эта жизнь без нас,
То мы без вас – как ваша жизнь за гробом.
Во мне ты за троллейбусом бежишь,
При месячных от радости визжишь,
Швыряешь морю мелкую монету,
Читаешь, ноешь, гробишь жизнь мою.
Такой ты, верно, будешь и в раю.
Тем более что рая тоже нету. ©
А дальше смотри ниже…
Как же она красива. Н-да, порода так и выпирает.
И чем всё это закончится, хотел бы я знать…
От Мэри
Владимир Набоков
Ты многого, слишком ты многого хочешь!
Тоскливо и жадно любя,
напрасно ты грезам победу пророчишь,
когда он глядит на тебя.
Поверь мне: он женщину любит не боле,
чем любят поэты весну…
Он молит, он манит, а сердце – на воле
и ценит лишь волю одну!
И зори, и звезды, и радуги мая —
соперницы будут твои,
и в ночь упоенья, тебя обнимая,
он вспомнит о первой любви.
Пусть эта любовь мимолетно-случайно
коснулась и канула… Пусть!
В глазах у него замечтается тайна,
тебе непонятная грусть…
Тогда ты почувствуешь холод разлуки.
Что ж делать! Целуй и молчи,
сияй безмятежно, и в райские звуки
твои превратит он лучи!
Но ты… ты ведь любишь властительно-душ —
но,
потребуешь жертв от него,
а он лишь вздохнет, отойдет равнодушно —
и больше не даст – ничего… ©
26 ноября 1918
Нам, "нормальным пацанам"™, даже отягчённым примесью культуры и легким налётом романтизма, женщин не понять никогда…
Впервые увидев её восемь лет назад, сразу мелькнула мысль: когда-нибудь хоть на минуту, хоть на час, хоть на сутки или ночь она будет моей. До сих пор сам не понимаю почему. Хотя не раз убеждался, что подобное бывает у меня, и, как правило, чувство это меня не обманывает.
И именно ей буду отдавать всего себя, именно ради неё будет бешено стучать моё сердце и слова метаться в голове, как шары на бильярдном столе после удачного удара, и именно ей будет распахнута моя угро-славянская душа во всю необъятную ширь…
Много всего произошло с тех пор и с ней и со мной. Жизнь у каждого текла по своим внутренним законам и сверялась каждым по собственным часам.
Потом она появилась вновь.
Не могу сказать, что в какой-то момент начал усиленно оказывать ей знаки внимания, пытаясь потихоньку, исподволь, включать своё BLUDOVское обаяние, но…
…Просто терпеть стало выше моих недюжинных сил – а терпелка у нас ого-го, – и возник тот самый роман в письмах, после которого она ушла в отпуск. Думал ли о ней в те дни, вспоминал ли «тихим, незлобливым, добрым словом» сейчас уже и не вспомнишь.Лебединая шея, прямая спина
и отточенный жизнью взгляд.
Может правда не надо нырять,
а то
ей потом не прийти назад…
Что же делать мне,
когда рядом нет,
той,
которую можно любить.
И чей запах бьет молотком прямо в нос,
И заходится сердце в груди.
А я пью и «качаюсь»,
«качаюсь» и пью,
Что поделать – период такой.
Удивляться меж тем не перестаю,
Что пока всё еще живой.
Что, наверное, создал Господь меня,
Для чего-то, что только вдали.
И что взором не схватишь за горизонт,
И всё лучшее – впереди.
Так пускай я пока «качаюсь» и пью,
Пусть идёт, как идёт, наплевать…
Лозунг старый забыть,
чтобы не повторять
"Мы отходим – не удержать".
…А потом, после возвращения из отпуска, она совершила телефонный звонок. Как ни странно, в тот вечер собирался на футбол: на Восточку, 4а – «пока идет футбольный сезон мы – интеллигентные болельщики Торпедо Москва» – наши играли с Владикавказом, что, с учетом всей предыдущей истории взаимоотношений, накладывало определенный отпечаток…
Вместо этого я пригласил её на свидание.
Выход из метро и поездка в таком до боли знакомом трамвае…
гербера…
прогулка от самоходки № 128 в Строгино по парку…
поездка на продукции баварских моторных заводов – первый раз в жизни ехал в «бэшке»-купе…
лёгкий ужин «У МАМАН» на Бирюзова…
предложение напоить её утром чаем…
10-й этаж и знакомство с кошкой…
какие всё ж таки у неё шея плечи и спина…
какие?..
я буду говорить тебе об этом до утра…
ягодицы и ноги…
как же хочется сделать ей именно эту ласку…
грудь и атласная, как китайский шелк, кожа…
руки и запястья…
щиколотки…
какие нежные губы и ласковый язык…
острый запах пота и мокрые простыни…
утро…
чай в постели…
как приятно освежает утренний холодок горячее тело…
провал в сон…
душ…
Через день она улетела в Париж.9-го вечером, в Шурмана день рождения, сидя на лавочке у собственного подъезда, чего никогда не делал даже в бесшабашные времена хулиганской юности, родилось менее удачное… какое-то истеричное:
Я сижу под дождем на лавочке,
День рождения братана.
Пиво есть и играет тальяночка
Из открытого настежь окна.
А она… что она… щас в Париже
топчет пыль Елисейских полей.
здесь в Москве чистым дождиком моет,
возвращайся, Катюша, скорей.
Ведь тринадцатое – понедельник,
и свиданье нас ждет у черты.
И мы оба не очень уверены,
хотя знаем: есть я и есть ты.
Ведь всегда наступает утро,
даже если с больной головой.
Я соскучился очень
как будто
подписался
"последний герой"
Потом очень странные беседы на службе, где, как выяснилось, ничего скрыть невозможно. Тем более в Москве – «большой деревне». Разок перешли под руку через дорогу – и всё – будь здоров – тебе расскажут все интимные подробности из её жизни: с кем, как, когда и сколько раз…
Скотство какое…
Не тронуло абсолютно. Вообще, верно подмечено: есть люди, умеющие проходить сквозь грязь и помои, выливающиеся на них, не пачкаясь. А я скорее просто не слушал всего этого.
Потом настал какой-то совершенно потрясающий период. Реальная шизофрения. Сон исчез как класс. Не могу сказать, что всё, абсолютно всё было посвящено ей в моих мыслях и поступках, но как-то очень близко к этому.
Когда она заблудилось во всемирной столице любви, чувство было одно – броситься и найти. Хотя, куда там…
Долгий ночной разговор по телефону:
«Скучаю по тебе.
–