О нём
Шрифт:
– А? – брови мужа недоуменно сталкиваются над переносицей и взмывают вверх, будто крылья птицы. – И? Что ты хочешь этим сказать?
– Скорее всего, ничего. Просто увидела таблетки в сумочке и поняла, что мой цикл нарушился.
– Или ты залетела, – не церемонясь, вываливает все как есть Муса. До того, как я успеваю осознать, что скрывается за этими его интонациями, опускает вниз отделяющую нас от водителя перегородку и просит: – У ближайшей аптеки останови, Миш. – А потом ко мне обращается: – Тест, я так понимаю, ты не делала?
Заторможенно веду головой из стороны в сторону. Меня все сильнее колотит. Страх внутри растет, давит на ребра.
– Скажи что-нибудь! – не выдерживаю.
– Например, что?
– Например, что я бестолковая дура! – кричу, задыхаясь. Муса, конечно, ничего такого не говорит. Но ему и не надо. У него очень выразительный взгляд. Мои губы немеют. Ужас ледяной дождевой водой льется за шиворот.
– Ты не виновата. Мне следовало проконтролировать этот вопрос.
Слова Мусы гремят в моей голове, даже когда он уходит. Я не виновата. Он действительно так считает? Или теперь до конца жизни будет меня винить в том, что я залетела? Надо бы этот момент уточнить. Но я не могу выдавить из себя ни звука, даже когда понимаю, что о наших планах на вечер можно забыть. Мне до слез жаль, что все сорвалось.
В дом возвращаемся молча. Он за эти две недели ожил. Заполнился вазочками, пледами и подушками. Многое нам подарили на свадьбу, что-то я купила сама. Вышло замечательно. Еще утром я гордилась тем, как быстро мне удалось вдохнуть жизнь в эти стены. А сейчас у меня одно желание – провалиться под землю.
– Нужно помочиться в какую-то емкость.
– Выйди! – в ужасе шепчу я. Ну не думает же он, что я стану это делать при нем?! В глазах мужа мелькает неприкрытое недовольство. Но, к счастью, он идет мне навстречу. Когда дверь за Мусой захлопывается, я без сил приваливаюсь к стене и по ней же сползаю на пол. Какое-то время трачу на то, чтобы убедить себя, что это не конец света. Другие же как-то справляются?! Матери-одиночки, малоимущие, девушки из незащищенных слоев… Впрочем, эти уговоры не сильно-то действуют, и две полоски все равно ввергают меня в состояние абсолютного шока. Полгода назад… Еще каких-то полгода назад мы с друзьями тусовались, зависали на тренировках и строили планы на жизнь. Такие беззаботные и свободные. Такие легкие и счастливые мечтатели.
В себя прихожу, когда Муса вытаскивает тест из моих онемевших пальцев. Вскидываю мокрые ресницы как раз в момент, когда он подносит злосчастную полоску к лицу.
«Ну же, пожалуйста, скажи что-то ободряющее!» – вопит мое сердце.
Муса тянет руку, помогает мне встать. Все молча…
– Скажи что-нибудь. Ты не рад?
– Не в этом дело.
– Т-тогда в чем?
– Все очень не вовремя. На работе…
– Проблемы. Я это тысячу раз слышала. Только знаешь что? Мой папа занимал этот пост столько, сколько я себя помню. И проблемы были всегда.
– Твой папа сам по себе – ходячая проблема! – дергает крыльями носа Гатоев.
– Ты на что это намекаешь?
– На то. Он так увлекся местью, что не учел, как дела прошлого отразятся на нашем будущем.
– Не мог бы ты объяснить конкретнее? Я ничего не понимаю.
– Не мог бы! – рычит, но тут же берет себя в руки и, дернув плечами, будто стряхивая эту злость, делает шаг ко мне. – Ты просто знай, что все будет хорошо.
«Хорошо… Хорошо… Хорошо», – прокатывается эхом в опустевшей вмиг голове. Ноги слабеют. Я вцепляюсь в лацканы пиджака мужа.
Он с силой проходится ладонями по спине и обхватывает мои ягодицы.– Надо тебя врачам показать.
Робко улыбаюсь. Да, все это очень неожиданно, но вот – не прошло и пары часов, а мы уже говорим о каких-то банальных вещах. Как миллионы беременных парочек до нас.
– У меня есть гинеколог.
– Не думаю, что тебе следует обращаться к нему.
– Почему? – удивляюсь я.
– Твое положение не нужно светить. – Муса в задумчивости трет переносицу. – Возможно, тебе вообще будет лучше уехать.
– Куда уехать? Для чего? – изумляюсь я.
– Чтобы родить в спокойной обстановке.
Ничего не понимая, щелкаю у мужа перед носом пальцами:
– Оп. Готово. Спокойная обстановка.
Потому что где еще мне будет спокойнее, чем дома?! А Гатоев, пребывая в каких-то своих мыслях, отмахивается:
– Ладно, это мы потом обсудим. Время еще есть.
– Я никуда без тебя не поеду.
Муса как-то странно на меня смотрит, потом, вроде, согласившись, кивает. И я, наконец, хоть немножечко расслабляюсь. Я еще не знаю, что Гатоев все равно сделает по-своему. Я еще на что-то надеюсь… И так слепо верю ему.
Когда пять месяцев спустя я улетаю, у меня даже мысли нет, что мой муж отсылает меня… навсегда. Просто папе становится хуже. Просто его лечение на родине не дает никаких результатов. Просто я его сопровождаю на обследование в одну из лучших европейский клиник, готовых за него взяться. И задерживаюсь там, потому что… Аллах, мне не позволяют вернуться. У меня даже паспорта отбирают. И старый телефон, по которому меня могут найти. Кто может? На этот вопрос Муса отвечает туманно. Ссылается на то, что в разгаре борьба за главное кресло в их ведомстве. Говорит, что он тоже оказался в эту самую борьбу втянут. А на мой вопрос, зачем ему это долбаное кресло такой ценой, Гатоев не отвечает. И только с силой сжимает челюсти. Докопаться бы до сути. Но я так уязвима, что не могу. Не могу настоять на своем. Не могу вывести мужа на откровенность. И только плачу, плачу, плачу… Самой себе опостылев. Муса просит успокоиться. Говорит, что так я превращу нашего сына в неврастеника еще до рождения. Он прав, да… Он, конечно же, прав. Но каждый наш разговор один черт заканчивается скандалом, и потому, наверное, в какой-то момент эти самые разговоры просто сходят на нет, ограничиваясь необходимым набором фраз. Ты как? Как малыш? Что говорят врачи?
В попытке как-то себе объяснить происходящее, я прихожу к выводу, что Муса отослал меня, лишь бы я ему не мешала. Чтобы жить, как привык. Чтобы трахать тех, кого хочет. Потому что не может он, ну не может месяцами обходиться без женщины.
А тут еще папа. Мой папа уходит. Я понимаю это раньше врачей.
– Я рад, Динара. Дождался. Могу уйти к ним с чистой совестью… Не плачь, моя девочка. Это счастье. Я столько лет этого ждал…
– А как же я?
– Ты, моя девочка, в надежных руках. О тебе я не переживаю. Будь счастлива…
Только осознание того, что отец умирает, не дает мне завизжать или, чего доброго, на него броситься! Он издевается?! В каких таких, блин, руках?! Вероятно, обезболивающие, которые ему дают, помутили его рассудок? Не может же он не понимать, что происходит?! Я! Одна! Я совершенно одна… Мне больно, мне плохо, мне нечем дышать. Я не плачу, нет. Слезы закончились. Но от предательства Мусы, ревности и любви, разъедающей ржавчиной мою душу, ощутимо трясет и мутит. Никогда я уже не буду счастливой…