О плотницком деле, тайнах и любви

– Здоров, молодой, - хлопнул Константина по ладони и отдал ему честь, приложив свою ладонь к козырьку кепки, - свежий анекдот хочешь? Сегодня пассажир рассказал. Короче, в кабинете директора цирка звонок. «Алле? Вам нужна говорящая лошадь? И не бросайте сразу трубку, думаете легко набирать копытом номер!», - он громко засмеялся.

Костя расхохотался тоже.

– Умеешь ты поднять настроение, Жора. Ладно, пойду, заявки заберу.

Забрав заявки на плотницкие работы, Константин спустился в мастерскую переодеться. Неожиданно там он застал своего напарника. Вообще дядя Ваня работал через день, но сегодня, несмотря на законный выходной, сидел в столярке на табуретке напротив маленького зарешёченного оконца и внимательно смотрел на картинку полуобнажённой девицы, неизвестно кем и когда вырванную из одного зарубежного журнала и прикрепленную к стене с помощью клейкой изоленты. И еще Костя заметил, что, несмотря на раннее утро, его напарник был явно выпивши!

– Дядя Ваня, ты чего, смены перепутал?
–  весело спросил Костя.

Дядя Ваня медленно повернул голову в его сторону, пожал плечами и вновь отвернулся к стене.

– Ты чего молчишь-то, а дядя Ваня? – вновь заговорил Константин.

– Да-а-а, не молчу я, - проговорил медленно дядя Ваня, - я вот думаю.

– О чём, о своей вечной истине?
–  весело предположил Костя.

Дядя Ваня презрительно смерил Костю взглядом и проговорил, явно борясь с икотой:

– Да нет, я не об истине, я вот об этой бабе на стене думаю.

– И что же ты о ней думаешь?
–  рассмеялся Костя

– А то думаю, что вот я уже совсем старый, а она, падла заграничная, молодая и всё мне улыбается. Сколько лет висит тут на этой стенке и не берёт её время, а меня вот берёт.

– А давай, дядя Ваня, её снимем и пришпандорим кого-нибудь на стенку, кто тебя много старше, - балагурил Константин, переодеваясь в рабочую спецовку, - давай на стенку приклеим ну, скажем, фотку Милляра в роли Кащея Бессмертного, или давай товарища Маркса приклеим, а он-то точно много старше тебя и с каждым днём будет всё старше и старше. А ты будешь по утрам приходить и говорить ему: «Здравствуйте, товарищ Маркс, как там ваше ничего себе, наше - преотлично». Или, хочешь, я для тебя нашу соседку бабу Настю сфотографирую, вот тут ты точно будешь спокоен.

Дядя Ваня слушал Костину болтовню, покачивая головой. Его лицо выражало презрение к фиглярству молодого напарника.

– Эх, ладно, пойду-ка я домой, вздохнул он.

– А чего ты приходил-то, - удивился Константин, - оставайся, сейчас заявки посмотрю, и чайку сгоняем по-быстрому.

– Нет, - с пьяной решимостью мотнул головой дядя Ваня, - пойду я, устал.

Он накинул старенькое пальто и направился к двери. Возле самой двери повернулся к Косте, поманил его к себе, притянул за шею и слюняво прошептал ему на ухо:

– Костька, хороший ты парень, я тебя Христом Богом прошу, оставайся человеком, а не сукой дёрганой!

Прошептал и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Задумался Константин. Присел к верстаку, инструменты в своём рабочем чемоданчике перебирая. Никогда не видел он прежде дядю Ваню таким. То есть подвыпившим он-то его не раз видел, но вот слов таких тот ему не говорил. И потом, почему шёпотом? Странно всё это было для него. Но особенно рассиживаться было некогда. Надо было клеить дюжину поломанных стульев, поменять стекло на третьем этаже и потом ещё и заявки на ремонт, обычно к утру их бывал целый ворох. Собрав инструмент, отправился Костя наверх из подвала работать. Но прежде, чем идти, он внимательно просмотрел все заявки. Заявок было опять много. Большинство касалось ремонта замков в дверях номеров гостиницы. В общем-то, это было обычным делом. Но сегодня заявок было так много, что складывалось впечатление, будто постояльцы нарочно повадились ломать замки в дверях собственных комнат, находя в этом забавное времяпровождение. Читает Костя заявки, шелестит листочками, просматривает графу «этаж» и «Комната №», словно ищет что-то…

Глава 3

Говорить о природе любви такое же неблагодарное занятие, как рассуждать о смысле жизни или пытаться объяснить непосвящённому глубинные процессы мироздания. Никто не знает, из чего рождается любовь и по каким причинам она порой исчезает бесследно. Большинство объяснений на эту тему сводится к жалким попыткам толкования непостижимого с помощью медицины или психологии. Костя никогда и не пытался рассуждать о природе любви. Он вообще не сразу понял, что это случилось с ним. Её звали Ирина. Она была «русская француженка», то есть из семьи русских эмигрантов, уехавших из России во время революции, и жила в номере 231 на втором этаже. Судя по всему, приехала в СССР недавно, видимо для работы в представительстве какой-то компании. Вот уже вторую неделю он начинал работу со второго этажа (благо заявки оттуда поступали регулярно) и, занимаясь чем-нибудь в коридоре, ждал, когда она выйдет из своего номера, чтобы идти по делам. Девушка появлялась обычно ровно в восемь сорок, в строгом черном пиджаке, и такой же строгой юбке, с небольшим портфелем в руке. Закрыв дверь, она перекидывала через руку демисезонное пальто и неспешно проходила мимо Константина, который изо всех сил пытался рассмотреть черты её лица, вдохнуть аромат духов, будоражащим шлейфом тянувшихся за ней. Костя был неробкого десятка, и познакомиться с Ириной не составляло бы для него никакого труда, если бы не одно обстоятельство – ему было запрещено общаться с постояльцами гостиницы, особенно с иностранцами. Тогда же в рубрике «Ноябрь» он, придя как-то домой, записал: «Я всё время пытаюсь представить себе, какая она. Что ей интересно. О чём бы мы говорили, если бы наконец встретились».

Но сегодня, наконец, случилось то, на что он надеялся. В его заявках был номер её комнаты! В заявке значилось: «Не работает шпингалет окна, невозможно открыть и закрыть окно». По инструкции он должен был ремонтировать окно в присутствии горничной. Но это не смущало Костю. Как только, как всегда, Ирина прошла мимо него, Костя поспешил к дежурной по этажу. Они вошли в её номер вместе с горничной, и Константин, дождавшись, когда горничная, прибравшись в комнате, направится наводить порядок в ванной, достал заветный конверт и аккуратно, не нарушая формы туго взбитой подушки, вложил его под наволочку. Дело было сделано, оставалось только ждать. Весь день Костя работал без устали, ремонтируя дверные замки и оконные шпингалеты. Работал, повторяя про себя текст письма, которое написал несколько дней тому назад:

«Вот уже две недели я провожаю Вас восхищённым взглядом, а Вы, проходя мимо меня, даже не замечаете этого. Я работник этой гостиницы и не имею никакой возможности заговорить с Вами, потому что это строжайше запрещено.

Вы так очаровали меня, что желание познакомиться с Вами пересилило благоразумие и подтолкнуло меня к безумному шагу – решиться написать Вам. Умоляю Вас, дайте мне шанс представиться Вам лично и хоть немного побеседовать с Вами. Предвосхищая все дурные мысли, хочу заверить Вас, я не агент КГБ и не провокатор, я простой молодой человек, окончательно потерявший голову от чувств, переполняющих моё сердце.

С уважением и надеждой Константин.

PS. Если Вы решитесь ответить согласием на мою просьбу, подайте мне какой ни будь знак, например, оставьте на столе в Вашей комнате книгу и вложите в неё номер телефона, куда бы я мог позвонить…»

Идея с письмом пришла ему в голову внезапно. И он сразу за неё уцепился. Написал несколько вариантов писем, потом долго правил, ему всё казалось, что письмо слишком длинное, потом наоборот, что слишком короткое. Но теперь, когда этот вариант письма был отдан, ему оставалось только ждать и надеяться, что девушка заметит его! Прошло несколько дней. Костя исправно начинал работу со второго этажа и встречал по утрам проходившую мимо него Ирину. Она не смотрела в его сторону, проходя всё той же неспешной походкой, оставляя после себя аромат духов, заставлявший Костю метаться по этажу, словно раненного зверя. Наконец, в пятницу, после этой пытки столь томительным ожиданием, Константин получил заявку из 231-го номера на починку не закрывавшейся дверцы шкафа. Он, как всегда, нашёл повод встретить её в холле этажа, а она, как всегда, прошла мимо, даже не посмотрев на него! Дождавшись её ухода, Константин, как и было положено, вошёл в 231-й номер в сопровождении горничной. На столе, возле настольной лампы, лежал томик Пушкина…

Звеневший лёгким морозцем, солнечный, последний день ноября, выпал на конец недели. Они неспешно шли по аллее Новодевичьего монастыря вдоль монастырской стены и говорили о русской истории и литературе. Им обоим казалось, что они знают друг друга очень давно. После Новодевичьего они отправились в Парк Горького, а затем в центр, в кафе «Лира», напротив Тверского бульвара. Ничто не способно было омрачить их встречу, и когда официант в кафе с некоторым вызовом спросил: «Вы уже по второй чашке кофе заказываете, и что, только кофе пить будете и больше ничего?» - Костя только рассмеялся в ответ. Затем долго бродили по Тверскому бульвару. Костя рассказывал Ирине о своих мечтах, о том, что хотел бы писать прозу и даже пересказал ей сюжеты своих некоторых уже давно задуманных рассказов; она внимательно слушала, поглядывая на него своими большими карими глазами. После и она много говорила о своей семье, бежавшей во Францию в 18-ом году из-под Коломны, о своём детстве, о том, как вышло поехать работать в СССР, говорила свободно и просто, почти без акцента, слегка грассируя и приводя этим в полный восторг Константина. Он чувствовал к Ирине полное доверие, не удержался и рассказал о своих тайнах, и, конечно же, о воображаемом городе…

Было уже поздно, когда они, не дойдя одного квартала до гостиницы, попрощались. Костя наклонился к Ирине, чтобы посмотреть ещё раз в её глаза, она подалась к нему всем телом. Долго целовались, как бы замерев в раздумье, стоит ли им расставаться. Для обоих на сегодня впечатлений от встречи было более чем достаточно. Как бы почувствовав это, девушка отпрянула от Кости и быстро пошла в сторону гостиницы по улице Горького, а он стоял и смотрел ей в след. Когда Ирина скрылась из вида, Константин побрёл домой. Первые колючие снежинки уже неслись по улицам, подгоняемые ветром, собираясь в позёмку, которая мела по асфальту, поднимаясь тугой спиралью вверх под арками ворот, ведших к улицам Неждановой, Станиславского. Прохожие, еще не привыкшие к наступавшим зимним холодам, быстро шли, подняв воротники, кутаясь в шарфы. Снег заметно усиливался, «враг вошёл в город…» - молнией пронеслось в голове. Он шёл временами против ветра, шёл неспешно, от Телеграфа к Пушкинской площади, как бы понимая всю неизбежность наступающей зимы, а потому приберегая силы для того, чтобы пережить её. А ещё он думал, что как бы ни свирепствовали холодный ветер и колючий снег, всё это было сущей чепухой по сравнению с тем чувством, которое переполняло его, и чувством этим была его любовь к Ирине. Придя домой, он долго стоял у окна, глядя как всё усиливающийся снег покрывает белыми островами жухлую листву, собранную в кучи на газонах Тверского бульвара. Потом подошёл к столу, открыл дневник и записал в рубрике Ноябрь 85-го: «Я очень счастлив!»