О, Путник!

Это магическое и мистическое томление души наполнено, хотя и печальными, но жизнеутверждающими мыслями и эмоциями. Хандра всегда таит в себе надежду. Хандра очищает, хандра просветляет! А вот переступать ту самую определённую черту крайне опасно, потому что именно за ней, подчас, нас подстерегает депрессия, которая может закончиться, чёрт знает чем, и привести неизвестно к чему!

Хандру, как совокупность сладкой грусти и светлой надежды, можно сравнить с бабьим летом. Листья осыпаются, паутинки невесомо и неохотно куда-то улетают, небо пока ещё вроде бы тёплое и голубое, но мы понимаем, что за всем этим неотвратимо последуют нудные дожди, мерзкая слякоть, муть, серость, холодные снега, крепкий мороз с пронзительными и беспощадными ветрами.

Но, вместе с тем, мы с нежностью вспоминаем ушедшее лето и бережно лелеем мысль о том, что слякоть, холод и снег через не такое уж продолжительное время пройдут, сгинут в никуда, и придёт прекрасная весна, а потом, не менее прекрасное лето! Хандра подобна слоёному пирогу. Тесто представляет собой его здоровую основу — оптимизм, начинка — это пессимизм, причём теста в правильно приготовленном пироге всегда больше. Вот так, гармонично дополняя друг друга, они, тесто и начинка, успешно и на пользу организму съедаются.

Под влиянием хандры было написано столько гениальных стихов и прозаических произведений, сочинено столько великой музыки, а сколько было совершено безумных поступков! Как я уже упомянул, хандра подобна зарождающейся, страстно ожидаемой, но пока ещё несколько отдалённой любви. Пока её достигнешь, приходится и погрустить, и помаяться в раздумьях, и испытать некоторые сомнения. Всё — впереди, а может быть, и нет!? Всё позади, а может быть, и нет!?

А депрессия — это злобное, вечно брюзжащее существо, потерявшее всё, или почти всё, лишившееся надежды и смысла, а потому совершенно безутешное. Она никогда ещё никому ничего позитивного не приносила. Но, впрочем, следует признать, что надежду и смысл можно обрести вновь и при благоприятном развитии событий, следующих за депрессией. За довольно резким спадом душевного настроения чаще всего всё-таки следует подъём. Если ты, конечно, до этого самого подъёма не повесился, не бросился с моста, не отравился или не застрелился…

Что такое, собственно, — депрессия? Мрачное и больное дитя стресса, а он, как известно, крайне необходим организму! Полное освобождение от него означает только одно — смерть. Самое главное — вовремя вылечить указанное дитя, поднять ему настроение! Ну, и тогда всё будет в порядке!

И так, я пил, бродил туда и сюда по тесной каюте, вернее, метался по ней, как АНТР в клетке! Я думал, фантазировал, размышлял, вспоминал что-то и моментально это забывал, сходил с ума, предавался надежде, а затем отчаянью! Я плакал, блевал, погружался в бездны мутного сна. Потом я снова пил, испытывал необычайно сильный подъём духа, надеялся, смеялся, грустил, негодовал, ненавидел, снова блевал и вновь отдавался в безумные объятия тяжёлого сна.

Я крошил хрустальные бокалы в железных тисках пальцев, разговаривал сам с собою и ещё с кем-то, периодически появляющимся из неведомой мне дотоле параллельной реальности. Опять пил, фантазировал, смеялся и плакал от бессилия, разговаривал сам с собою, блевал, обижался на весь мир и яростно его ненавидел. Снова пил, жалел и презирал себя, вспоминал всю свою никчёмную жизнь, плакал от отчаяния, потом тихо грустил, испытывал непонятную радость, фантазировал, достигал просветления и терял его. Снова пил, и так тупо бродил по бесконечному иллюзорному кругу.

Самое странное и непонятное заключалось в том, что я чётко и абсолютно реально помнил всё об ИСЭ и о нашей с нею прежней жизни. Я, как будто бы вновь переживал все её моменты, от начала знакомства на живописном побережье Суминоэ в районе Осаки и до полного печали, надежды и обречённости прощания в Токио. Зачем и почему мы расстались? Непонятно, не могу вспомнить… А потом я получил от неё письмо о замужестве, и о любви ко мне. Странное письмо… Нет, об этом лучше не вспоминать!

ИСЭ, ИСЭ… Сладостные ночи и радостные дни… Мимолётные расставания, которые превращались в вечность, ожидание новых и скорых встреч, всепоглощающая страсть на грани потери сознания… Ощущение женщины, как продолжения самого себя! Желание, подобное помешательству! Жажда прикосновения друг к другу, которая в тысячу раз сильнее жажды в пустыне. Никогда я не был так счастлив! Никогда! О, Боже!!! ИСЭ, ИСЭ, ИСЭ!!! Любовь ушедшая моя!

Но все события, произошедшие со мною за тот период времени, были как бы запечатаны в нескольких магических капсулах, совершенно изолированных друг от друга, и носили какой-то выборочный характер. Я, допустим, помнил и понимал, что такое — Япония. Красивая, самобытная страна. Расположена на десятках островов. Четыре основных из них: Кюсю, Сикоку, Хонсю, Хоккайдо. Но где находится Япония, почему я оказался в этой стране, с какой целью, чем там занимался, и что случилось после того, как я её покинул? Тьма царила в моей голове. Нет, не тьма, — а полный и безнадёжный мрак!

Я помнил только то, что мне было дозволено помнить с разрешения того, кто, очевидно, контролировал мой разум. Но как это возможно и, главное, — зачем? А может быть, и нет никакого контроля? Бог с ней, с теорией заговора! А если я просто по каким-то естественным причинам забыл почти всё, а теперь постепенно вспоминаю то, что было раньше и происходило со мною в другой, прежней жизни: фрагмент за фрагментом, эпизод за эпизодом… Скорее всего так.

Да, я был на Японских островах, да, я встретил женщину, которую полюбил, а потом совершенно нелепо с нею расстался. С такой женщиной!!! Но я ничего не помнил о том, почему именно мы расстались, и зачем впоследствии она бросила меня. Или я её бросил!? Она вышла замуж… Печально и больно! Что же было дальше!? Как поймать в голове эту проклятую, упорно и слизко ускользающую от меня змею, название которой — моя память!?

Внезапно в мозгу раздался щелчок! Я вспомнил! Я вдруг вспомнил, как приехал на Окинаву, обучался там боевым искусствам в какой-то закрытой секретной школе. Вот откуда у меня такие неплохие навыки владения мечём! Я помнил долгие медитации, неспешные прогулки, созерцание океана, цветущей сакуры и величественной горы Фудзияма, чайные церемонии, философские диспуты и поэтические вечера. Всё это я детально и ясно помнил, но не более того! Чёрт возьми! Почему я оказался в Японии, как я жил до и после неё? Как складывалась моя дальнейшая судьба до того, как я очнулся на Втором Острове? Ах ты, проклятая и мерзкая сука-память! Ненавижу тебя!

Мне нравилась японская культура, особенно, — поэзия. Единственная книга, которую я увёз из Японии, был сборник классических танка, составленный Фудзиварв-но Тэйка, — «Сто стихотворений ста поэтов», с комментариями. Почему-то меня поразила и потому, видимо, запомнилась одна история, изложенная в этой книге.

Так вот… Жил-был когда-то Фудзивара-но Санэката-но асон — знаменитый поэт при дворе Императора Поднебесной. Однажды с другими придворными он отправился полюбоваться цветением вишен. Внезапно пошёл дождь, и никто не знал, на что им решиться. Тогда, по преданию, Санэката воскликнул:

Мы к вишням пришли. Застиг нас ливень внезапный. Ну что ж, не беда! Ведь мы промокли до нитки Под сенью веток цветущих!

И он не ушёл из-под деревьев, пока не кончился дождь. При дворе все были восхищены этой историей, лишь Фудзиварап-но Юкимари сказал, что стихи, конечно, — хороши, но Санэката вёл себя, словно шут. Санэкато при первой же встрече сбил с него церемониальным жезлом парадную шапку. Юкинари промолчал, но тишком дал знать обо всём Государю. Санэката был лишён чина и сослан на далёкий северо-восток Хонсю, в Митиноку, где впоследствии и умер.