О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов»

Набег был не только доходным экономическим мероприятием, но и важным общественным институтом, формой подготовки к жизни и проверки нового поколения. Только приняв участие в набеге, юноша и в собственных глазах, и среди соплеменников из мальчика превращался в члена сообщества взрослых мужчин, хозяина в доме.

Во все века и у всех народов обязанностью взрослого мужчины было кормить семью. В набеговой же системе умение воевать, совершать набеги на чужую землю и возвращаться, грабить поверженного врага, похищать и продавать рабов было ценнейшими качествами хозяина, ничуть не меньшими, чем в обществе земледельцев было умение быть сельским хозяином, а в современном обществе — умение выполнять квалифицированную работу.

Так набег оказывался важнейшим не только с экономической и социальной, но и морально-нравственной точки зрения. Он был краеугольным камнем для любых морально-этических оценок. Как у русских — земледельческие работы, строительство или «государственная служба».

В 1804 году чеченцы впервые совершили набег на русских переселенцев на Кубани. Русские отстрелялись. Они построились в каре, старики, женщины и дети внутри, и ушли из деревни. Ворвавшись в деревню, чеченцы нашли в печах или на столах чугунки и корчаги с только что сваренными щами. И первое, что они сделали, — съели эти щи. Горы. Голод.

Повторюсь, русские офицеры долгое время были искренне убеждены: горцев можно убедить не совершать набеги! Ведь преимущества мирной жизни очевидны. Только, наверное, горцы просто еще об этом не знали. И Николай I, и очень многие образованные русские люди были убеждены: стоит рассказать диким людям о цивилизации, и они встанут на сторону цивилизаторов.

Цивилизаторский пафос привел в горы образованнейшего человека, главу Черноморской линии генерала Анрепа, искренне намеревавшегося замирить горцев «силою своего красноречия».

«С ним был переводчик и человек десять мирных горцев, конвойных. Они проехали в неприятельском крае десятка два верст. Один пеший лезгин за плетнем выстрелил в Анрепа почти в упор. Пуля пробила сюртук, панталоны и белье, но не сделала даже контузии. Конвойные схватили лезгина, который, конечно, ожидал смерти; но Анреп, заставив его убедиться в том, что он невредим, приказал его отпустить. Весть об этом разнеслась по окрестности. Какой-то старик, вероятно, важный между туземцами человек, подъехал к нему и вступил в разговор, чтобы узнать, чего он хочет? «Хочу сделать вас людьми, чтобы вы веровали в Бога и не жили подобно волкам!» — «Что же, ты хочешь сделать нас христианами?» — «Нет, оставайтесь магомедовой веры, но только не по имени, а исполняйте учение вашей веры». После довольно продолжительной беседы, горец встал с бурки и сказал очень спокойно: «Ну, генерал, ты сумасшедший, с тобою бесполезно говорить».

Я догадываюсь, что это-то убеждение и спасло Анрепа и всех его спутников от верной погибели: горцы, как и все дикари, имеют религиозное уважение к сумасшедшим. Они возвратились благополучно, хотя конечно без всякого успеха». [190]

Попытка красноречиво убедить горцев не набегать, в общем, говорит об одном: у русских просто не было никакого другого выхода, кроме войны.

Не ответить на набеги горцев российская армия не могла, потому что никогда и ни одно государство не могло и не может допустить, чтобы его подданных на собственной территории безнадежно грабили и превращали в рабов.

190

Гордин Я. А. Кавказ: земля и кровь. СПб.: Звезда, 1999. С. 246.

Завоевать земли горцев, занять теснины Кавказа своими войсками Россия не могла, прочно победить их тоже не могла. Реально русская армия могла только стараться перехватывать во время набега «злого чечена, ползущего на берег» или отвечать набегом на набег, уничтожая жилища и посевы горцев, обрекая их на голод.

Так и началась Кавказская война, одна из самых кровопролитных, долгих и тяжелых войн, какие только вела Россия за всю свою многострадальную историю. За время этой войны погибнет 70 тысяч русских солдат, примерно столько же грузинских ополченцев и несколько сотен тысяч горцев разных племен. Будут затрачены колоссальные материальные ресурсы и невообразимые усилия с обеих сторон.

На западе и севере

Точно так же, как Причерноморье, русские не без исторических оснований считали своей землей и Прибалтику. Не будем даже и говорить о землях Древнего Новгорода, захваченных Швецией после Смутного времени. В представлении и местного населения, и правительства Московии, а потом Российской империи, Ижорская Земля всегда была частью исторической Руси.

Это, кстати, касается и очень значительной части земли, которая сейчас входит в состав Эстонской республики.

Иногда приходится слышать, что Тарту хотя и был «в X и XI вв. известен как поселение древних эстов — Тарпату», но «впервые упоминается в летописях под 1030 годом как город Юрьев, построенный Ярославом Мудрым (по христианскому имени Ярослава — Юрий)». [191]

Летописное сообщение об этих неоднозначных событиях краткое: «Иде Ярослав на чюдь, и победи я, и постави градъ Юрьевъ». Эпически конкретно и коротко.

Русские имели все основания считать, что Московия не завоевывает земли Ливонского ордена, а скорее возвращается на свои исторические территории. Точно так же, как Потемкин не столько завоевал, сколько вернул Руси Причерноморье.

191

БСЭ. Изд. 2. Т. 41. М.: Советская энциклопедия, 1956. Ст. «Тарту». С. 630.

Впервые Русь попыталась вернуть свои земли и пробиться к Балтийскому морю при Иване Грозном, в ходе Ливонской войны. Не получилось, и попытку пришлось повторить при Петре I — начать Северную войну 1700–1721 годов. Это была тяжелая война, с сильным и жестким противником. Ведь шведы вовсе не собирались отдать России то, что ей принадлежало по праву. Пришлось двинуть армию, потерпеть тяжелое и позорное поражение под Нарвой, снова собирать и двигать новые армии, штурмовать Ниеншанц, Мариенбург и Нотебург, Ригу, Ревель и Выборг, строить флот и закладывать Петербург — первоначально тоже как крепость.

Россия Петра была очень «агрессивная»: она не только заняла Восточную Прибалтику, но и три раза высаживала десант в саму Швецию. В 1720 году русский десант воевал близ самого Стокгольма, что и заставило шведов окончательно признать свое поражение и начать мирные переговоры.

Петербург, признанное «окно в Европу», был основан именно как Петропавловская крепость и вырос первоначально вокруг этой крепости. В точности как Курск и Воронеж постепенно оказались в глубине России и утратили значение крепости, так и Петербург постепенно становился не укреплением, а экономическим и политическим центром.

Как Турция не мирилась с Русским Причерноморьем, так и Швеция не смирилась с появлением Русской Прибалтики. Как Турция вела войны с Россией уже после присоединения Крыма и основания Одессы, так и Швеция воевала с Россией уже после основания Петербурга.

В русско-шведской войне 1741–1743 годов шведы пытались вернуть земли на юге Балтийского моря и захватить Петербург.

В 1788 году шведы снова воспользовались тем, что Российская империя завязла в очередной войне с Турцией. Внезапным ударом, без объявления войны, они попытались завладеть русскими крепостями, в том числе и опять Петербургом. После ряда морских сражений Швеции пришлось заключить мирный договор на условиях сохранения прежних границ.