О себе, о людях, о фильмах
Шрифт:
Корнюдэ видит его.
Луазо ставит ботинки около двери. Он в брюках со спустившимися помочами. Он замечает Корнюдэ, смотрит, почесываясь.
Корнюдэ поглядел на хозяина, на Луазо, отходит от двери и величественно следует дальше по коридору. Хозяин поворачивается, идет вниз.
Луазо стоит в дверях, притворно позевывает. Мимо проходит Корнюдэ. Луазо провожает его взглядом.
Корнюдэ входит в свою комнату.
Луазо ухмыляется, закрывает дверь.
Пустой коридор. Почти у всех дверей валяются ботинки, выставленные для чистки. Открывается одна из дверей, граф выставляет вторую пару
Корнюдэ с ботинками в руках выглядывает в коридор. Он уже без сюртука.
Тотчас открывается дверь Луазо, он молниеносно выглядывает и скрывается.
Корнюдэ, покосившись на Луазо, ставит ботинки и скрывается.
Около двери (взятой изнутри комнаты) стоит, прислушиваясь, Корнюдэ.
Около своей двери стоит, прислушиваясь, чуть не приплясывая от возбуждения, Луазо. Он делает кому-то знаки.
На кровати полусидит г-жа Луазо. Она, приоткрыв рот от возбуждения, жадно следит за мужем…
… который вдруг жадно приникает глазом к замочной скважине и, весь подобравшись, приоткрывает дверь.
Открывается дверь, выглядывает голова Луазо.
Около дверей Пышки стоят Пышка (она в капоте, в руках у нее ботинки) и Корнюдэ. Пышка энергично отпихивает Корнюдэ от дверей комнаты (на заднем плане видна голова любопытствующего Луазо). Корнюдэ не хочет уходить. Пожимает плечами.
— Почему нельзя?
Пышка выпрямляется…
— Как почему — в доме пруссаки…
Пышка выразительно, показывает на сапоги немца, стоящие около его двери.
Потом решительно ставит свои ботинки и вновь выпрямляется.
— А вы сами говорили, что, когда в доме пруссаки, патриоты надевают траур.
Корнюдэ явно смущен. Его уроки восприняты этой женщиной хорошо, даже слишком хорошо. Секунду он мнется, потом выпрямляется, принимает позу памятника и широким жестом протягивает Пышке руку.
— Ты права, гражданка.
Стоит монументом Корнюдэ, пожимая руку оробевшей Пышке.
— Республика оценит твой патриотизм.
Он медленно поворачивается и идет по коридору величественный, умиленный, в спустившихся брюках с болтающимися помочами. (На заднем плане молниеносно захлопывает дверь Луазо.)
Луазо приплясывает около своей двери. Он в полном восторге, он приговаривает:
— Не пустила, не пустила, не пустила.
Он хохочет от восторга.
Разинула рот в восторженном ржании г-жа Луазо.
Пышка, с восхищением глядевшая вслед Корнюдэ (ей импонирует это гражданское мужество), закрыла дверь. Корнюдэ на заднем плане ушел в свою комнату. Коридор пуст. У всех дверей стоят ботинки.
Сапоги немца.
Туфельки г-жи Каррэ-Ламадон и мягкие штиблеты ее мужа.
Туфли Пышки.
Лаковые ботинки графа и туфли графини.
Грубые башмаки г-жи Луазо и штиблеты г-на Луазо.
Драные сапоги Корнюдэ.
Две пары грубых башмаков монахинь.
Пустой
коридор. Ботинки у всех дверей.У окна, в коридоре стоит девушка. Это вчерашняя девушка — горничная. Она держит в переднике несколько пар вычищенных ботинок. Она задумчиво смотрит в окно. За окном тонет в утреннем тумане Тот — маленькая нормандская деревушка. Девушка вздыхает. Оборачивается.
Теперь мы видим весь коридор. На первом плане окно, обернувшаяся девушка. Одна из дверей открыта. В двери г-жа Луазо. Девушка торопливо вошла.
Г-жа Луазо в двери. Подходит девушка, протягивает ботинки. Г-жа Луазо сердито выхватывает их и захлопывает дверь. Девушка выходит из кадра.
Тринадцатилетняя крестьяночка в тяжелых сабо выгоняет из загона большую пеструю корову.
Двор. Посреди двора высится распряженный дилижанс. Девочка гонит корову. Немецкий солдат несет ведро. Около дилижанса кучер и немецкий солдат.
Дилижанс. Возятся около него кучер и немецкий солдат. (Это тот самый солдат, который вчера познакомился с кучером. Он в каске, но без мундира, мундир висит тут же на дверной ручке дилижанса.) Они вдвоем перекрашивают название дилижанса. У них ведерки с краской и кисти.
К колодцу, облепленному утками, подходит девушка с двумя ведрами. Это горничная.
Лицо солдата расплывается в улыбке. Рука машинально, невпопад продолжает мазать, оборачивается кучер.
Девушка опускает ведро в колодец.
Солдат машинально мажет, но взгляд его, как и взгляд кучера, прикован к девушке. Солдат и кучер переглядываются. Расплываются в широчайшей улыбке. Солдат окончательно опускает кисть в ведерко.
Они стоят ухмыляясь. В кадр торопливо входит Луазо. Кучер немедленно принимается за работу. (Солдат ставит ведерко и кисть, надевает мундир.) Луазо трогает кучера за руку. Кучер отворачивается, отрицательно трясет головой:
— Совсем не поедем.
Сказав реплику, кучер вновь демонстративно погружается в работу: трогает кистью, отшатывается назад, щурится. (Солдат, надев мундир, выходит из кадра.) Встревоженный Луазо хватает кучера за плечо. Тот досадливо оборачивается:
— Немецкий офицер запретил запрягать.
И вновь кучер в работе. Луазо отходит.
На крыльце стоит улыбающаяся Пышка. Луазо подходит к двери. Он на секунду задерживается, окидывает Пышку быстрым подозрительным взглядом, входит в дверь. Пышка, удивленно поглядев ему вслед, вновь с улыбкой поворачивается.
У колодца немецкий солдат и горничная. Они глядят друг на друга. Девушка придерживает полное ведро, стоящее на стене колодца. Оно наклонилось. Течет вода на сапоги немца.
Улыбается Пышка.
В кадре возникает монументальная фигура Корнюдэ. Он появляется в кадре снизу. Он стоит, положив руку за борт. Он делает величественный жест отрицания.
— Я не говорю с врагами отечества.
Он поворачивается и столь же монументально движется к лестнице. Граф, Луазо, Каррэ-Ламадон удивленно глядят ему вслед. (Вся группа около комнаты немца.) Граф пожимает плечами. Стучит в дверь. Все принимают достойные позы.
Луазо поправляет галстук.
Ждут. Вздрагивают. Граф открывает дверь, сохраняя холодно-достойный вид.