О себе (сборник)
Шрифт:
Она (почти шепотом). Какой… Федя?
Голос (совсем тихо). Достоевский… Федя.
Она (стараясь смеяться). Ха-ха… (Замолчала. Потом, тихонечко кружась.) «Мы были на бале… на бале… на бале…»
Голос. «… И с бала нас прогнали! Прогнали по шеям!»
Внезапно Старая актриса замирает и опускается на пол.
Прошло несколько дней. Та же гостиная. Бородатый человек средних лет сидит на диване и глядит перед собой тяжелым, напряженным
Он. Вы пришли навестить старого джентльмена под диваном? (Кричит.) Эй, старый клоун! Драчун! Эпилептик!.. Молчит!.. Ты будешь отвечать?.. Опять молчит! Может, окочурился? Говорят, неделю назад сюда пришла какая-то древняя раскрасавица с прелестным овалом лица…
Она. Я бы сказала — обвалом лица… Ха-ха-ха!
Он (будто не слыша). Ну, старый ловелас клюнул на ее антикварные прелести. А она возьми да грохнись в обморок. И на неделю исчезла… А он не выдержал разлуки — и, видать, предпринял путешествие по Пржевальскому… Хо-хо-хо!
Она. Ха-ха-ха! (Изумленно.) Это… вы?!
Он. А это — вы… Самая пора прочесть стихи: «Я встретил вас, и все былое в отжившем сердце ожило…»
Она. Почему вы покинули ваше оригинальное гнездышко? (Передавая книги.) Спасибо за книги!
Он. Мегафон изъяли. А без мегафона трудно общаться с внешним миром… Человечество еще только приспосабливается к жизни под диваном… Пришлось вот лезть наверх — в толпу!
Она. Но вы — совсем молодой!.. Как вы очутились в этом доме?
Он. Пардон, старуха: этот дом — для (с ударением) инвалидов и престарелых. Я — эпилептик, то есть? Полноправный инвалид, член дома!.. А здорово ты грохнулась!.. Гляжу, кружится, как молодая коза, и — бац!
Она. Ну еще бы — узнать, что ты беседуешь с Достоевским! Если бы вам сообщили, что я — Вильям Шекспир или Сара Бернар?
Он. Я все равно не знаю, кто такая твоя Сара! (Хохочет.) Я про пивко все знаю!
Она. Но я-то знаю, кто такой Достоевский! И вот кружусь себе от восторга — ир-раз!! Я уже в этой… Ну?.. Черт!
Он (милостиво). В двадцать первой.
Она. Ну и что? Да, эти ужасные цифры — не моя стихия!
Он. А я обрадовался, когда ты шлепнулась: будет знать, ведьма, как терроризировать джентльменов под диванами! Ну а потом сменил гнев на милость и велел «мыслящей курице»: «Коли ведьма не окочурилась» — отдай ей «Дневник» мучительницы моей, раскрасавицы Аполлинарии Сусловой… чтобы старуха готовилась ее представить… и «Воспоминания» жены моей Анны Григорьевны… чтобы старуха все знала о той, кого я предпочел… чтобы поняла мой выбор.
Она. Спасибо. Ваши книги буквально поставили меня на ноги! Правда, меня несколько удивили дарственные надписи на этих книгах…
Он. А чего? Там написано: «Феде Достоевскому от его заочного дружка Льва Толстого». И еще: «Феде Достоевскому
от Володи Высоцкого»… Понимаешь, старуха, мне стало так обидно, что твою книгу надписал Станиславский. И я все свои книги тоже надписал — любимыми именами… Рад, что книги пришлись тебе по сердцу и что ты горишь желанием представить мою Полину… О мучительный следок ее ноги! О Хлыстовская Богородица, о святая всех расстриг — Полина Суслова! Кстати, ты обратила внимание, ведьма, на подчеркнутые мною места?Она. Ненавижу, когда портят книги!.. Но хочу отдать вам должное: вы все очень точно отметили… Получился готовый литературный монтаж — «Женщины Достоевского».
Он. Никак не хочешь сказать: «Твои женщины, Федя»… Тебя просто корежит, когда я произношу: «Мои», «Я»… Если бы ты знала, ведьма, каких духовных сил мне стоило понять, что я — это он. Кстати, ничего, что я зову тебя ведьмой?
Она. Меня так никто не называл… А я обожаю все впервые!
Он (шепотом ). Все случилось со мной, когда я письмоносцем работал. Зашел я, как всегда, в пивбар после разноски… там мужик — рыжий-рыжий! Ну типичный маг! Надрались мы с ним по-черному. И вот тут он говорит: «Знаешь ли ты, Федя, что после смерти дух наш переселяется в других людей, или в животных, или в растительность?» И вот с того дня он поселился во мне: начал я все время думать — кем же я был до себя… Вот ты, к примеру, кем была, старуха?
Она. Я?.. Камышовым медведем… или пингвином… Ну, чем-то очень нелепым.
Он. Нет! Ты — раскрасавица. Ты была наверняка райской птичкой или, на худой конец, павлином… Прости, у меня привычка отвлекаться, как у всех психов… Короче, хожу по улицам и думаю, думаю: кем же ты был, Федя? Не сплю, не ем… так бы и помер… Но тут рыжий маг подсунул мне Федино сочинение — «Идиот». Читаю — матушки родимые! Идиот в кавычках — да в этом же вес! мой пафос! Хватаю Федину биографию! Он — Федя, я — тоже. У него — припадки, у меня — тоже! Я проклинаю свои грехи, но держусь за них, он — тоже! Я всегда требовал принять меня таким, как есть, — «черненьким», он — тоже! И так далее! Бегу к рыжему магу… «Претензия у тебя слишком серьезная, — говорит маг, — надо тебе устроить самопроверку. Если ты — это он, то должен быть гениален в каком-нибудь роде искусства». Я тут же хватаю карандаш — и пошел чесать!
Она. Что… пошли?
Он. Рисовать в смысле. И эту первую же картину маг продал за тыщу рублев интуристу. А я все не устаю проверять. Берусь за стихи — и…
Она. Гениально?
Он. Ну точно! Читаю их рыжему магу — и он говорит: «Как дважды два четыре, ты — это он!» Ну, тяпнули мы с ним на радостях… Только не осуждай меня, старуха.
Она. Ну что вы… Я бы сама назюзюкалась, узнай, что я — Достоевский!
Он. Смеешься… Трудно тебе поверить, старуха. Это потому что ты все умом. Ум — смерть веры… Ты сердцем поверить старайся… Ты представляешь, как я обрадовался… что ты воочию представишь мне мою Полину?.. Неужели все оживет, старуха? Неужели я перенесусь в прошлое?..
Она. Ха-ха-ха! Как все это очаровательно, нелепо… В этом что-то такое дикое… такое… Ну что только со мной может случиться!.. Кстати, почему вы решили, друг мой Федя, что я должна., представить… Суслову?