О сколько нам открытий чудных..

Впрочем, можно понять и тягу перетянуть к себе всего Пушкина (ведь мало кто знает, что тот всю жизнь изменялся в идеологическом смысле, изменялся диалектически, т. е. вплоть до противоположности себе прежнему).

В, скажем так, продекабристские периоды (их было целых три) Пушкин очень хорошо удовлетворял коллективистской идеологии, господствовавшей при советской власти. И одно из соответствующих стихотворений второго продекабристского периода, естественно, наизусть учили в школах — «К Чаадаеву» («Любви, надежды, тихой славы…»).

В перестройку советскую власть принялись ломать. Ярым антисоветчикам было лестно даже Пушкина–продекабриста перетянуть на свою сторону. Таким, видно, был тогда Групп. И он попытался… Ну, если и не перетянуть, то хотя бы бросить тень на пушкиноведение и педагогику советского периода.

Групп сравнил текст «К Чаадаеву» из советских публикаций с текстом издания Суворина 1887 года и увидел расхождения. Главное расхождение: вместо дореволюционного «Заря пленительного счастья» после революции — «Звезда пленительного счастья».

А звезда ж, понимай, это один из трех главных изобразительных символов советской власти: серп, молот и красная звезда. Ну так ату:

<<Ме не хочется это комментировать. Читатель — не дурак и сам может сделать свои выводы. О том, как юношеское стихотворение, переполненное порывами еще детской романтики, стало хрестоматийным и обязательным в школьном изучении. И все из–за «Товарища» и «Звезды пленительного счастья…», о которой поэт и понятия не имел>>.

Я тоже не хочу комментировать, можно ли 19-тилетнего гения, еще в лицее принятого заочно в литературное общество «Арзамас» за поразительные достижения в поэзии, называть юношей, а его идеалы — детской романтикой. А так же, что этот гений <<понятия не имел>>, скажем, о звезде, которая вела волхвов к родившемуся Христосу, или <<понятия не имел>>, что вообще все, надеющиеся на крупное обновление, говорят о путеводной звезде. Но давайте на минуту поверим Группу, что Пушкин о звезде <<понятия не имел>>.

Когда Групп теперь, через полтора десятка лет, задумал опубликовать в книжке, — случайно (или по литературоведческой осторожности) непринятую Коротичем в тогдашний оголтело оппозиционный «Огонек», — свою статью; теперь, когда страсти смены строя и власти несколько улеглись — теперь уже можно было проверить, насколько виноваты советские литературоведы в «звезде».

Групп же показал, что он с юности умеет работать с полными собраниями сочинений. А там же печатают варианты. Там в комментариях отсылают к источникам этих вариантов. И эти источники зачастую — дореволюционные. Мог бы Групп и проверить, — подумал я наивно.

И, получив его книгу в подарок, я пошел и проверил.

И оказалось, что «звезда» — то все–таки была известна и до революции 1917 года. Да, автографа не сохранилось. Но зато сохранились копии. «Звезда таинственного счастья» — написано в копиях Забелина и Нейштадта. «Звезда желаннейшего счастья» — в копии Щербинина и в публикации Щербачева от 1913 года по копии в тетради Каверина. «Звезда цивического счастья» — по копии Щербакова, опубликованной Ефремовым в 1905 году. Наконец, «Звезда пленительного счастья» опубликовано Ефремовым же в рецензии на первое под редакцией Геннади собрание сочинений Пушкина в «Библиографических Записках 1861». Все — дореволюционные источники.

Правда, вычитал я это в советском академическом Полном собрании сочинений (1937 года). А значит, по Группу, я оказываюсь вторым Михалевым, который, — как Групп пишет в книге своей, — его уже отчитал, опираясь на то же советское издание 37-го года, отчитал в газете в мае 1999 года за вранье, помещенное им, Группом, в газете «Слово» в феврале 1999-го.

Тогда я почитал отповедь Михалева. Оказалось, тот его еще крепче укусил, чем Групп это описал. Михалев сослался на Полное собрание сочинений, изданное уже после краха советской власти. <<Новое же издание, — пишет Михалев, — силами современных ученых… существенно доработано и дополнено>>.

И после этого Группу все равно неймется! Странно.

Я не смог достать второй том этого нового издания (именно во втором находится «К Чаадаеву»). Зато я посмотрел том первый.

Похоже, что Михалев не прав. В первом томе написано, что новое издание является переизданием акадамического, 1937 года (и уж в первых двух томах таковым, наверно, и осталось). Может, это подвигнуло Группа на упрямое несогласие с Михалевым при всей сокрушительности михалевской критики?

Вряд ли. Я выписал пару строк из обращения нового издателя, Пряхина, касающиеся советского академического издания 1937 года:

<<За это время пушкиноведы, разумеется, продвинулись вперед. И тем не менее специалисты подтверждают научную ценность и даже уникальность именно этого собрания сочинений.

Скромная деталь: даже в тогдашнем предисловии, которое мы воспроизводим дословно, вы не найдете ссылок на власти предержащие. А два юношеских стихотворения, написанные Пушкиным по–французски, даны в первом томе в переводах Анны Ахматовой. А ведь в конце тома значится: «подписано к печати 9 февраля 1937 года». Тридцать седьмого! Если есть подвиг благородства, то перед нами именно такой коллективный, интеллектуальный, истинно пушкинский подвиг умолчания и непослушания>>.

Групп изгаляется над этим подвигом.

То же со второй статьей, публикуемой в книжке впервые.

Здесь Групп приписывает советским литературоведам замену заглавия (на «Гнедичу» вместо «К Н^**”) и вставку отброшенных Пушкиным целых шести последних строк стихотворения — таких:

Таков прямой поэт. Он сетует душой На пышных играх Мельпомены, И улыбается забаве площадной И вольности лубочной сцены, То Рим его зовет, то гордый Илион, То скалы старца Оссиана, И с дивной легкостью меж тем летает он Вослед Бовы и Еруслана.

И еще инкриминируется советским литературоведам игнорирование в суворинском издании примечания со ссылкой на Гоголя, мол, это стихотворение посвящено Николаю I, задержавшемуся с приходом на бал из–за того, что царь зачитался недавно вышедшим переводом Гнедича гомеровской «Илиады».

Это был 1832 год. Пушкин уже 4 года как разочаровался в Николае I. И никогда больше уже не уповал на благо монархического правления в России. И было странно читать, что это, мол, к Николаю I относится такое обращение:

И светел ты сошел с таинственных вершин И вынес нам свои скрижали.

Ну, пусть увлеченное чтение Гомера еще может быть отнесено к таинственным вершинам и светлому настроению. Но что за скрижали вынес царь к заждавшимся гостям? — Если эту самую книгу–перевод Гнедича, то почему «свои», а не гнедичские или гомеровские это скрижали?

Не поверил я Группу и, опять же, проверил по новенькому Полному собранию сочинений (этот, 3-й, том оказался мне доступен).