О смелых и умелых (Избранное)

– Ну и местность!
– вздохнул Сережка, оглядывая заболоченный лес с сухими рогатыми деревьями.

– Одно слово - разбойная. Вон смотри - и часовенка на родничке "угодниковы слезки"...

Из-под старинного черного сруба, украшенного покривившимся крестом, вытекал ржавый ручеек и, просачиваясь под гатью, бежал к большущему ореховому кусту.

Глянул я и обмер. На нем не то сорока качается, не то полосатый колпак с кисточкой!

Сгоряча хлыстнул я конягу что есть силы. Она подскочила со всех четырех ног, как-то дуром рванув телегу в сторону, и телега, соскочив с гати, влипла в трясину по самые ступицы.

С испугу мы подобрали ноги и некоторое время сидели молча, боясь слезть с телеги. Лошаденка наша испуганно прядала ушами и вдруг заржала так жалобно, что у меня сердце сжалось.

В ответ на ее ржанье ореховый куст зашумел, заколебался, из-за него вырос громадный детина, без шапки, в домотканой свитке, лихо накинутой на одно плечо. Оглядев нас сверху, спросил басовито:

– Гей, что за люди? Куда путь держите?

– Из города мы... В Сшиби-Колпачок!
– ответил я, взводя курок нагана прямо в кармане.

Сережка сунул обе руки в портфель и, притаив в правой браунинг, левой достал мандат, ярко забелевший в сумерках дремучего леса.

– Это что, мандат?
– спросил другой голос, еще басовитей.

И от часовенки к нам шагнул другой парень, еще повыше и подюжее первого, в широченных лаптях, какие носят лесовики.

– Мы из укома!
– решительно выпалил Сережка.

– Из укома?
– хором повторили парни.
– Не к нам ли? Не в нашу ли ячейку?

– К вам, к вам, - обрадовался Сережка.

– Ну вот, - осклабились богатыри, - чего же вы молчали, мы бы вас сразу вытащили! Тут ведь и совсем завязнуть можно!

– А где же вы были, мы вас не видели.

– Мы тут дежурили, да того... вздремнули немного... Пока конь не заржал.

Подойдя с двух сторон, богатыри шутя выдернули нашу телегу из трясины и поставили на настил легко, как игрушку. Один повел лошадь в поводу, другой пошел сзади, подталкивая плечом телегу, когда она застревала.

Вскоре мы увидели околицу, высоченный плетень с острыми кольями, похожий на древний разбойничий палисад... И услышали странный вопрос:

– С чем тащите?

Из-за околицы вышло двое парней в войлочных шляпах, в лаптях и зипунах, накинутых на плечи, отчего они казались еще дюжее...

– Слышь ты, из укома ж это!

– Уком едет!..

– А мы-то их ждали! А мы-то! Ну, здравствуйте!
– Парни распахнули широко околицу, и свитки свои, и ручищи.

– Гони, што ль, ребят обрадовать!

Один подскочил к нашей коняге, шлепнул по заду ладонью, крикнул, и клячонка наша, сложив уши, понесла. Ребята бежали рядом, пыль столбом, жучки, шавки замелькали вокруг, оглашая улицу лаем. С таким триумфом подъехали мы к поповскому дому, освещенному веселым, щедрым огнем. Не преувеличиваю - нас внесли в дом прямо на руках.

* * *

– Ешь, пока не посинеешь; рукой мотнешь, вытащим!
– хлопнул меня по плечу один здоровяк, которого я успел отличить по его мясистому носу с рубцом поперек.

Стоявшие кругом одобрительно захохотали.

Перед нами на дубовом столе дымились горшки жирного варева. На деревянном блюде лежали куски свинины и целая баранья нога. Вот откуда-то из боковой двери втащили две здоровенные корчаги и стали цедить пенную брагу в старинные ковши. Тогда все молодцы расселись вокруг нас за стол, а двое девиц, толстенных, как бочки в юбках, стали обносить.

Я не успел опомниться, как передо мной очутился объемистый пенный ковш.

– За приезд товарища укома!
– гаркнули парни и подняли ковши.

С трудом осилил я объемистый ковш. Брага, густая и терпкая, сразу ударила в голову, перед глазами пошел туман, а сидевшие вокруг стали шире, толще и страшней. Я попытался оглядеться.

Рубленный из векового дуба зал. В одном углу черным лесным озером рояль поблескивает, в другом увидел я пирамидку винтовок, а в переднем растянуты красные полотнища, и портреты вождей улыбаются и, кажется, укоризненно качают головами.

Я протер глаза и пошарил вокруг, ища Сережку. Вот его рука в моей.

– Сережка, куда мы попали?

– В селение Красная Свобода, по старому Сшиби-Колпачок, - ответил мне наш деревенский ямщик, вдруг очутившийся за столом.

– Откуда ты взялся, дядя? Ты же сбежал у орехового куста?

– Было дело, трухнул маленько, - ответил ямщик, - думал, промеж вами стрельба произойдет... А оно вон каким макаром дело-то обернулось. Ну тут я и отыскался!

– Хитрый, черт, постой, а где Сережка Ермаков, я спрашиваю?!

– Насупроть-то, глянь!

Я глянул: напротив парень - косая сажень плечи, одна ручища ковш поднимает, а другая кулачище сжимает:

– Да здравствует комсомол. Ура!

– За нашу ячейку пей все враз!
– толкнул меня Рубцовый Нос.

– А Сережка-то где?

– Да насупроть, с Перстнем рядом.

Я прищурил глаза и вижу: действительно, у этого дуба под мышкой жмется чуть заметный Сережка... И вдруг вылезает Сережка из-под своего соседа и пытается тоже рявкнуть. Но пищит как комар:

– Комсомольцы не пьют!

– Не шуми, брагу можно!

Я увидел Сережку опять внизу, а вверху, над ним, пенные ковши. После второго я почувствовал себя здоровее и толще этих дубатолов, и, когда хлопнул меня по плечу Рубцовый Нос, спрашивая, гожа ли брага, я не скособочился, а тяпнул его по спине так, что он крякнул.

– Живем, брат, с такой брагой!

– С хмельком да с медком ладно!

– Русского для гостей, русского!..
– заголосили с конца стола.

– А ну, пошли в главную залу.

– Эй, крали, уважим гостей танцами!

Парни подхватили нас, и мы очутились в большой горнице. И видим - в ней полно разбойниц. И все одна другой краше и нарядней.

Бусы, косы, ленты. Полусапожки серебряными подковками звенят.

Как села одна глазастая за рояль да как ударила по клавишам, встряхнув косами, так и бросило нас в пляс.

Чего-чего не переплясали мы. Тут и "русская", тут и "барыня", тут и "сукин сын камаринский мужик".

Помнится, пытались мы танцевать даже вальсы. Но невозможно. Разбойницы до того жарки, до того пышны, что в объятиях с ними нам становилось невмоготу, душно.