О современном лиризме

Ах, елка-ель, согнись в ветвях,Склонись ко мне, не ты ль несешьМолочный сок в суках-сучках,Не ты ль меня споишь-спасешь?.. [177] и т. д. («Перун». с. 89)

Скажите, разве в этой «воле» нет и точно настоящего лиризма?.. Конечно, вы бывали в театре Комиссаржевской и вам бы все стилизовать, а разве уж такой грех желать побыть чуточку не только без Гофмансталя [178] но и без Ремизова? [179]

177

Бежит зверье, бежал бы бор… — «Сосунок».

178

Гофмансталь (Хофмансталь) Гуго фон (1874–1929) — австрийский писатель, драматург, крупнейший представитель неоромантизма и символизма в австрийской литературе. В драмах Гофмансталя действие происходит в стилизованной обстановке, лишенной исторического и местного колорита. В России пьесы Гофмансталя ставились в начале XX в. В Театре Комиссаржевской шла его пьеса «Свадьба Зобеиды» (1907) в период наибольшего увлечения символизмом и стилизацией, пережитыми В. Ф. Комиссаржевской и отразившимися на всем репертуаре театра.

179

Ремизов Алексей Михайлович (1877–1957) — писатель. В 900-х годах в творчестве Ремизова нашли выражение тенденция к стилизации, стремление возродить народный язык допетровской Руси. См.: «Лимонарь, сиречь: ЛУГ духовный», «Посолонь» (1907).

Я особенно люблю Городецкого, когда он смотрит — или правильнее заставляет смотреть. И заметьте, это — не Андрей Белый, который хочет во что бы то ни стало вас загипнотизировать, точно крышку часов фиксировать заставляет:

Милая, где ты, —Милая?..Вечера светыЯсные, —Вечера светыКрасные…Руки воздеты:Жду тебя… Милая, где ты, —Милая? [180] и т. д. («Урна», 1909, с. 67)

Нет, у Городецкого — другое.

Здравствуй. Кто ты? —Неподвижен. Кто? —Струит глазами мрак. Кто? —Пустынный взор приближен,На губах молчанья знак.. . . . . . .При тебе читать не нужно?Странный гость. Но буду мил,Посидим спокойно, дружно,Ты, игра вечерних сил.

180

Милая, где ты… — «К ней» А. Белого.

Что?! На волю не хочу ли?Хочешь воли — ты сказал?Мне? Да волю бы вернули?Я? Да снова б вольный стал?Можешь? Можешь? — Неподвижен.Можешь ты? — Молчанья знак.Где он? — Серый свод принижен.Со стены струится мрак. [181] («Дикая воля», 1908, с. 53 сл.)

Городецкий не гипнотизирует и не колдует, но эти строчки заставляют нас что-то переживать.

181

Здравствуй. Кто ты? — Неподвижен. — «Гость».

Это — самая настоящая поэзия.

Но, господи, как мы развились за последние годы — с того майковского, помните,

Я одна, вся дрожу, распустилась коса…Я не знаю, что было со мною… [182]

Теперь, по-нашему, уже не так — 10 страниц, да еще сплошь заполненные восьмистопными хореями в одну строчку.

Это — Сергей Городецкий с большим искусством лирически решает вопрос, была ли с ним Лия или нет, и все сомнения разрешаются так:

182

Я одна, вся дрожу, распустилась коса… — «Сон в летнюю ночь» А. Н. Майкова.

Но одно лишь было верно;У меня над лбом печальным (?) волоса вились-свивались,Это, знал я, мне давалось лишь любовным единеньем. [183] («Дикая воля», с. 181)

* * *

Последний этап. Кончились горы и буераки; кончились Лии, митинги, шаманы, будуары, Рейны, Майны, тайны, Я большое, Я маленькое, Я круглое, Я острое, Я простое, Я с закорючкой. Мы в рабочей комнате.

183

Но одно лишь было верно… — последние строки поэмы «Лия».

Конечно, слова и здесь все те же, что были там. Но дело в том, что здесь это уже заведомо только слова. В комнату приходит всякий, кто хочет, и все поэты, кажется, перебывали в ней хоть на день. Хозяев здесь нет, все только гости.

Комнату эту я, впрочем, выдумал — ее в самой пылкой мечте даже нет. Но хорошо, если бы она была.

Декадентство не боялось бы быть там декадентством, а символизм знал бы цену своим символам.

Кажется, что есть и между нашими лириками такие, которые хотели бы именно «комнаты», как чего-то открыто и признанно городского, декорации, театра хотя бы, гиньоля, вместо жизни. Передо мной вырисовываются и силуэты этих поэтов. Иные уже названы даже. Все это не столько лирики, как артисты поэтического слова. Они его гранят и обрамляют. В ритме они любят его гибкость, и что ритмом можно управлять, а в творчестве искание и достижение.

Вот несколько еще не названных имен.

Александр Кондратьев (два сборника стихов) [184] говорит, будто верит в мифы, но мы и здесь видим только миф. Слова своих стихов Кондратьев любит точно, — притом особые, козлоногие, сатировские слова, а то так и вообще экзотические.

Например, Аль-Уцца, — кто его знает, это слово, откуда оно и что, собственно, означает, но экзотичность его обросла красивой строфою, и слово стало приемлемым и даже милым

184

Кондратьев Александр Алексеевич (1876–1967) — поэт; занимался историей русской поэзии (А. Толстой, Щербина); учился в 8-й Санктпетербургской гимназии, где директором был И. Анненский. В своей автобиографии 1906 г. А. Кондратьев писал: «Любовью к античному миру я обязан Иннокентию Федоровичу Анненскому, переводившему на русский язык Еврипидовские трагедии и потом нам их читавшему. Одна из переведенных им трагедий была даже разыграна гимназистами» (РО ИРЛИ, ф. 273, оп. 2, № 11, л. 1). Имеются в виду следующие его сборники: 1) Стихотворения. СПб., 1905; 2) Стихи. Кн. 2-я. Черная Венера. СПб., 1909.

В час, когда будет кротко Аль-Уцца мерцать,Приходи, мой возлюбленный брат.Две звезды синеватых — богини печатьНа щеках моих смуглых горят. [185] (Сб. «Черная Венера», с. 39)

Юрий Верховский (сборник «Разные стихотворения») [186] упрямо ищет согласовать свой лиризм, в котором чувствуется что-то изящно простое, приятно спокойное, с подбором изысканных и несколько тревожных даже ассонансов:

185

В час, когда будет кротко Аль-Уцца мерцать… — «Аравийская куртизанка».

186

Верховский Юрий Никандрович (1878–1956) — Поэт, переводчик, историк литературы. Анненский останавливается на его сборнике: Разные стихотворения. М., «Скорпион», 1908.

Слышу шорох, шумы, шелестВечерами темными;Ах, зачем брожу я холостС грезами безумными!Вон, спеша, летит воронаКрыльями повеяла;Вон вдали кричит сиренаДушу мне измаяла. [187] («Разные стихотворения», с. 23)

Николай Гумилев (печатается третий сборник стихов), [188] кажется, чувствует краски более, чем очертания, и сильнее любит изящное, чем музыкально-прекрасное. Очень много работает над материалом для стихов и иногда достигает точности почти французской. Ритмы его изысканно тревожны.

187

Слышу шорох, шумы, шелест… — «Струны».

188

Гумилев Николай Степанович (1886–1921) — поэт, чье творчество отмечено чертами символизма и декадентства. Сотрудничал с Анненским в журнале «Аполлон» (входил в «молодую редакцию» журнала), принимал участие в заседаниях «Академии стиха» («Общество ревнителей художественного слова»), в 1911 г. организовал «Цех поэтов», объединивший акмеистов — представителей одного из течений русского модернизма. В 1921 г. в числе участников контрреволюционного заговора был расстрелян. К 1909 г. Гумилевым были выпущены следующие сборники: 1) Путь конквистадоров. СПб., 1905; 2) Романтические цветы. Стихи. Париж, 1908.

Интересно написанное им недавно стихотворение «Лесной пожар» («Остров», № 1, с. 8 сл.). Что это — жизнь или мираж?

Резкий грохот, тяжкий топот,Вой, мычанье, стон и рев,И зловеще-тихий ропотЗакипающих ручьев.Вот несется слон-пустынник,Лев стремительно бежит,Обезьяна держит финикИ пронзительно визжит,С вепрем стиснутый бок о бокЛегкий волк, душа ловитв,Зубы белы, взор не робокТолько время не для битв. [189]

189

Резкий грохот, тяжкий топот… — «Ветер гонит тучу дыма…»