О Тех, Кто Всегда Рядом!

— К тому же Морриг наделена способностью принимать любой нужный ей облик, — объясняет остроухая. — Старуха, девочка, красивая женщина или даже лошадь — для нее нет ничего невозможного.

— Лошадь? Лошадь-то зачем?

— Для коня, известно, — опять влезает Иштван. — Чтоб потом родить что-нибудь такое… с крыльями. Или шестиногое. Или с рогами. Эти колдуньи такие выдумщицы!

От явившихся внутреннему взору образов я едва не падаю с мула. Хине удерживает меня за левый бок.

— Не знаю, зачем лошадь, — говорит она. — Такая способность.

Порой ее объяснения хуже незнания. Еще больше запутывают, порождая тысячи вопросов. Какая мне разница, зачем у Морриг такие странные способности? Ей все равно вскоре предстоит умереть. Но вот почему-то спрашиваю!

— А у Хине-Нуи какая способность? — мне просто любопытно.

— Хине-Нуи может разговаривать с Хэль. Когда выходит из Сида. В Сиде никто не может обращаться к Хэль — она никого не услышит. Даже Нуаду вынуждены выходить из своего Сида.

Иштван еще выспрашивает какие-то глупости и остроухая рассказывает ему какие-то совсем уж откровенные сказки о том как их славный Сид сражался с племенем фоморов, как кровяным туманом накрыл землю и лишь благодаря этому народ Туату смог одержать победу над безобразными уродами.

Я слушаю эти древние легенды вполуха. Я не желаю их знать и хочу только одного — чтобы Туату ушли отсюда. Оставив нам принесенный порядок.

Утро прохладное, близится осень. От мохнатой шеи мула поднимается легкий парок, а мне становится зябко. И я начинаю задумываться о том, что следовало бы где-нибудь остановиться на зимовку. Путешествие и приключения — вещь хорошая, но я не привык мотаться по дорогам под дождем или снегом. К тому же здесь, на севере страны, говорят, что все зимние прелести гораздо ярче, чем в нашем южном Римоне. Испытывать их на своей тонкой шкуре мне не хочется.

А расстояние до города все больше сокращается. И уже различимы высокая крыша ратуши и пара пожарных колоколен.

Петар — очень известный город. Это не захолустная Зама. Это наша северная Столица. Все династии наших королей происходили отсюда. И многие из них захоронены здесь же. Коронация тоже проводится в одном из местных храмов.

Особенно славен Петар своим речным портом. Через него идет половина торговли с другими странами. Дед частенько мечтал о том, как если разбогатеет, то непременно съездит в Петар для налаживания торговых связей. Легкие ткани, прочная ликийская сталь, небьющиеся кувшины из Аргоса, вина, ловчие птицы — в мире нет ничего, что нельзя было бы встретить здесь. И все это мне хочется увидеть прямо сейчас! Мое сердце учащенно бьется, я непроизвольно начинаю подбадривать мула пятками.

У ворот — привычная уже даже Иштвану картина: четверо деловитых стражников и пара черных статуй-Анку.

У нас с приятелем уже хорошие документы со всеми положенными отметками, а Хине ни в каких подорожных не нуждается.

— Цель прибытия? — торчащие в разные стороны усы делают стражника похожим на объевшегося дармовой сметаны кота. Довольство жизнью так и просвечивает сквозь его пухлые щеки. Шлема на макушке нет — только свежевыстиранный подшлемник, но он так старательно надувает свои толстые губы, что любому крестьянину должно казаться, что перед ним стоит непревзойденный воин.

— Посещение храмов, вознесение даров за выздоровление мамаши, — спокойно отвечаю.

Скажи я, что приехал торговать — мигом бы навалились с требованием пошлины. А денег и без пошлины небогато.

— Издалека едешь, бездельник, — бормочет усач, просматривая отметки в подорожной. — Ближе-то храмов нету, да?

— Так матушка наша из этих краев, — отвечаю и киваю головой на Иштвана, оглядывающего остатки городских ворот. — Мыслит, что только молитва в здешнем храме принесет ей выздоровление.

— Послушный сын, значит?

— Таким уж меня матушка воспитала.

— А что за дары?

— Осел вот, — показываю пальцем на скотинку под Иштваном. — А на нем пока брат едет. Вот его подорожная.

По документам — мы с Иштваном братья. Я старший, он младший.

— Брат, значит? Что-то не похож он на тебя.

— Вот и я сомневаюсь, господин стражник. Только как не умолял маменьку исключить его из завещания — все без толку.

Полные щеки сотрясаются от смеха.

— А ты его Этим отдай, — подмигивает. — Спрячь бумагу, сообщи куда надо и через три дня — ты, значит, единственный наследник!

— Разве можно так?

— А то ж! Если бы все завещания исполнялись как написаны — разве ж ты увидел бы меня здесь? Я б в магистратуре на непыльной должности был.

Мне надоедает его бесконечная глупость и вера в собственную значимость и исключительность, так и читающаяся на его узеньком морщинистом лбу.

— Спасибо за совет, господин стражник. Я непременно о том подумаю, — хмурю брови, изображая напряжение мысли.

— Ладно, чего уж там, проезжайте! — он шлепает по крупу моего мула.

Странно, но еще ни разу ни один из стражи ни в одном городе, через который нам пришлось проезжать за последнюю седьмицу, не обратил внимания на Хине-Тепу. Будто и нет никого за моей спиной. Незаметная такая девочка в балахоне, прикрывающем нечеловеческое лицо.

— А в какой храм? — доносится из-за спины.

— Матушка сказала — в любой. Говорила, что они все здесь старинные, особенно возле порта.

— Стоять!!

Я натягиваю повод, мул недовольно трясет башкой, но голоса не подает.

— Это возле какого порта?

— Возле речного, — отвечаю, не особенно задумываясь.

— В самом деле? — к нам подходит второй охранник и кладет руку в кожаной перчатке на шею мулу. — Возле порта?

— Что-то не так? — их распросы меня настораживают и я сдуру задаю самый глупый вопрос, который смог придумать.

Второй стражник не такой основательный как первый, слегка косолапит, а все лицо пересекает багровый рубец — вид у дядьки очень боевой. Тот еще вояка.

— Так нет здесь никакого порта, — улыбаясь отвечает усатый. — Уже лет пятьсот как нет. Река высохла и ушла на пять лиг к востоку. И порт теперь там. И в том порту никаких храмов нет.

В первый миг я не успеваю даже сообразить, о чем идет речь. Потому что на память приходят мои недавние сомнения, те, что я с таким трудом преодолел после встречи с Анку Нуаду. Я еще больше проваливаюсь в них, нахлынувших с новой силой! В голове проносится тысяча мыслей:

— Хине обманула и прошла не неделя, а пятьсот лет? — эта мысль оглушает.

— Мы вышли в другом, очень похожем на мой, но все же в другом мире? С нее станется. Ей же без разницы, в каком из миров укокошить Морриг! — эта мысль вызывает жалость к себе.