О видах на урожай, альфа-самцах и кусочке счастья (сборник)

Впереди, в просвете между вековыми соснами, показался пригорок. Вот туда Маша с щенком на руках и направилась. Выйдя на открытое пространство, оказавшееся резко обрывающимся высоким уступом, Мария остолбенела от открывшейся ей вдруг картины, поразившей ее. Холмистая местность, с перелесками, нивами и полями, одно из которых было в подсолнухах, рекой, вьющейся серебристой змейкой — это было не просто красивым пейзажем. На эту красоту, как зачарованной, хотелось смотреть и смотреть. Она радовала глаз и грела душу, заставляла забыть о суетном и преходящем. От увиденного исходила мощная, захватывающая дух добрая и мудрая энергия. Маша, глядя на неохватный глазом простор, словно очнулась ото сна, ощутила вдруг такое спокойствие, умиротворение, что замерла, затаив дыхание… и от щемящего чувства красоты и… от пришедшего в этот самый момент прозрения.

Девушка попыталась вспомнить, когда писала или звонила последний раз матери. И не смогла. А когда ездила в родной город? В прошлом году или… Вот именно, «или»… Ну да, оправдания были наготове: некогда, закрутилась, замоталась. Жизнь в мегаполисе так изматывает… Ах как легко она забыла, где выросла, по каким улицам ходила вприпрыжку в школу, запамятовала, где живет ее самый родный и близкий человек — мама, постаревшая, часто болеющая, всегда ждущая ее. А Маша все не едет. Ей, видишь ли, мил другой берег, турецкий — с дешевым комфортом в целых три звезды… Где всё включено — кроме маминой всепрощающей любви и доброты ее сердца и ласковых рук.

«Какая же я дура, боже, какая дура. Хотя бы раз в год, но красивой жизни хотелось. Пыли в глаза пустить. Себе же. А мама там копейки считает от пенсии до пенсии…»

Севший вроде телефон вдруг чудом ожил и запел таркановским голосом.

— Алё, мам, это ты? Как я рада тебя слышать, родная, если бы ты знала…

Перевела дыхание, чтобы не разреветься.

— Как я? Мам, теперь всё будет хорошо. Нет-нет, не переживай, я здорова. Что у меня с голосом? Да это… помехи на линии. Мам, давай я расскажу обо всем при встрече. Да, мамуль, я приеду, завтра уже буду дома. И не одна. Нет, не с молодым человеком, — улыбнулась, — с Рыжиком. Готовь плошку и молока.

Маша помолчала, сглатывая слезы:

— Мам, я тебя очень люблю! Очень! Прости меня, мамочка!

Для тех, кому концовка рассказа показалась слишком уж предсказуемой и банальной, есть другой вариант. Выбирайте, кому что по душе. Лично я все-таки за первый, как бы он ни был прост.

…Маша проснулась сама, словно кто-то толкнул ее в бок. Глянула на часы. «Ничего себе, всего-то начало седьмого. Еще можно было дрыхнуть и дрыхнуть. И зачем Анька так рано встает? Плещется уже в ванной».

Анна, с полотенцем на голове и в халатике вошла в комнату. Удивилась:

— Надо же, наша спящая турецкая ханум соизволила сама проснуться! Ой, ну точно снег пойдет сегодня, — подтрунивала подруга.

— Да я и сама удивляюсь, как так получилось, — улыбнулась Маша. — Да это всё из-за сна.

— Что, опять про Турцию «крутили»? — пошутила Аня.

— Если бы! Такая хрень привиделась, это что-то! Представляешь, вижу я, что проспала…

— Ну, это не новость и наяву, — не удержалась от комментария подруга.

— Не перебивай, слушай лучше. Ладно, проспала я будто, по дороге на работу заснула в маршрутке, меня завезли в какой-то медвежий угол, где ни машин, ни людей, и там я — вообще кошмар — заблудилась в лесу…

— Понятно, сегодня «ужастик» крутили, — снова встряла Аня.

— Еще какой! — согласилась Мария. — Потом будто началась гроза ужасная, а я ее, ты же знаешь, и в жизни боюсь. И будто меня шендарахнуло молнией, и я потеряла память. Прикинь!

— Да, здорово тебя приложило, — посочувствовала подруга. — А дальше что?

— А потом я типа очнулась и услышала, что скулит кто-то, и пошла на звук. Нашла. Оказалось, щенок попал в западню. Взяла, значит, я его на руки и не знаю, куда идти.

— Ну-ну, а потом? — поторапливала с рассказом Анна.

— А потом я вышла на какую-то горку, и оттуда будто пейзаж такой открылся… ну, так, ничего себе, но в Турции-то гораздо красивее. И тут мать позвонила.

— Ой, я совсем запуталась с твоим сном. Мама-то твоя во сне позвонила или на самом деле?

— Да во сне, конечно. И я типа прощения прошу.

— За что?

— Да сама не знаю. Вроде за то, что не звонила, что ли. Да, в общем, глупость какая-то! Во сне чего только не приснится.

— Точно, иногда такое увидишь, и думаешь, к чему бы это.

— Ну ладно, собираться надо, — Маша наконец поднялась с постели. — Мне сегодня после работы еще за путевкой и билетами надо заехать. Эх, — потянулась она мечтательно, — еще неделька, и «прощай, немытая Россия», здравствуй, турецкий берег!

— Ну ты и маньячка, Маш! Хоть бы раз для разнообразия еще куда поехала. Ну, не знаю… домой, например.

— Ты с ума сошла, Ань? — возмутилась Мария и даже пальцем покрутила у виска. — Что я там не видела в своем Мухосранске? Занюханная провинция. Главная достопримечательность — парк, где полтора пенсионера в шахматы играют да сопливые дети с мамашами гуляют. Нет, Анют, только Турция. Море, фрукты, сервис… Всё яркое, красочное, и люди улыбаются, не то что здесь.

— Маш, так ты сама улыбайся, и тебе будут улыбаться. И вообще, по мне, так и здесь хорошо. Столько мест клевых.

— И не уговаривай, Ань! Только Турция! И там я буду улыбаться, обещаю!

О видах на урожай, альфа-самцах и кусочке счастья

Пасечник Иван Петрович, или попросту Петрович, как зовут его многие в Носово, проводив приезжавших на выходные дочерей и внуков, надумал перед сном пройтись. А что, моцион для здоровья полезный, особенно в его годы. Заодно и приятеля своего решил проведать, Сергея Васильевича, тоже пчеловода, но живущего на другой стороне ручья, на карте именуемого почему-то рекой Каменкой.

Иван Петрович, надо заметить, фигура весьма колоритная. Мужчина преклонных лет, под восемьдесят, но очень еще крепкий, коренастый, дубово-кряжистый, с сильными узловатыми руками. У него пышно вьющаяся серебристая шевелюра, по-молодому синие глаза, большой шишковатый нос и соответствующий внушительной внешности густой баритон. Вообще, он здорово похож на актера Леонида Маркова, только без присущей тому мрачноватой углубленности в себя. Этот попроще будет.

Петрович — коренной носовчанин, но теперь живет тут со своей супругой Ольгой только в теплую пору года, зиму же коротает в городе. Да и что здесь делать в другое время? Газ — баллонный только, вода — из колодца, и та верховушка. Тарелку телевизионную не повесишь — сопрут жадные до чужого добра люмпены из соседнего села. Да и дорогу к дому самим чистить от снега накладно. Вот потому-то на тридцать дворов обитающих круглогодично не наберется и десятка. Остальные наведываются лишь изредка да летом приезжают как на дачу. И тогда жизнь в деревне бурлит.