О видах на урожай, альфа-самцах и кусочке счастья (сборник)

Вот и сейчас, смеркается уже, а жители ее спать еще и не думают. Ребятишки, что гостят здесь у своих бабушек и дедушек, играют на лужайке у домов в пятнашки и гоняют на великах, с ними же носятся счастливые от кипения жизни вокруг местные дворняжки. Лай, визг, веселый смех… Взрослые кто поливает свои экологически чистые, удобренные только куриным пометом огурцы с помидорами, кто косит траву, жужжа бензиновым моторчиком, кто другими важными делами по хозяйству занимается. Известное дело: дом невелик, а сидеть не велит. А иные бабулечки, переделав всё, на завалинке разговоры разговаривают да глядят с умилением на детскую беготню.

Петрович, наблюдая эту вечернюю пасторальную картинку, вспомнил, каким было Носово раньше. Обычная деревня, каких тысячи. Жили тут люди, без газа не тужили — печи русские топили, огороды сажали, работали, детей рожали… Потом, в перестроечные годы, молодежь в город лыжи навострила, да там и осела. Хозяйства в округе без крепких рабочих рук пришли в запустение, деревня обезлюдела. Остались старики одни, у которых, почитай, всё уже в прошлом, а в будущем лишь общая для всех дорога — на погост в ближнем березняке.

Ладно еще дети не забывают, думал Иван Петрович, помогают. Где продуктов привезут, где крышу подлатают, а кому-то, вон, повезло больше других: бревенчатую избу по-современному — сайдингом — отделали да еще и окна пластиковые вставили. Да и строиться здесь стали понемногу — это уже внуки повзрослевшие, под дачу для себя и потомства. Места-то красивые, поля вокруг, раздолье, воздух вольный да свежий, не то что в городе. Правда, несет иной раз специфически из силосной ямы, что сразу за околицей прячется, но это когда роза ветров не в пользу жителей. А и, с другой-то стороны, что нос воротить? Аромат не химии какой-нибудь, не отравы, а вполне натуральный, самый что ни на есть сельский. Так что, если на амбре это внимания не обращать, то в деревне житье вполне себе ничего, даже более чем!

Сергей Васильевич, в гости к которому направился Петрович, в отличие от него родился и вырос в городе, интеллигент во втором поколении, но корни у него тоже не дворянские. И дед и бабка его хоть и не были деревенскими, но жили в небольшом городке на Клязьме своим домом, держали кой-какую скотинку да сад на диво и зависть всем соседям. Сноровка к крестьянскому труду, к хлопотам по дому, усадьбе, к земле у Сергея Васильевича как раз оттуда, из детства с мастеровитым дедом, у которого были работящие руки и лучшие в округе яблоки и сливы. Пчел, правда, дед не держал. Это увлечение у Васильича, как величает его по-свойски Иван Петрович, появилось лет этак с тридцать назад. Сначала как хобби: интересно было, получится ли что из затеи. Потом затянуло, да так, что каждый год брал отпуск в пору роения да выезжал со своими подопечными на точок, где стоял с такими же пчеловодами по месяцу, а то и больше.

Позже Сергей Васильевич прикупил домик в Носово. Понравилось тут. В полях да оврагах полно разнотравья всякого медоносного для пчел, большой сад, где и поставил ульи, крепкий еще пятистенок. Приобретя жилье, в общем, под пасеку, постепенно привязался к этому месту, хотя поначалу не хватало леса и настоящей реки, на которой вырос. Уединенность, тишина, редкие приезды соседей, занятие по душе — что еще надо, если всё уже было и наступила пора зрелой созерцательности, когда ничего не изменить и остается лишь принять, как есть.

Сергей Васильевич, увидев направляющегося к нему гостя, решил подождать его, сидя на скамье перед домом, подставив лицо заходящему солнцу. Интересное лицо: удлиненный овал, прямой, довольно крупный нос, умные зелено-карие глаза, красивой формы седая бородка, выдающая в ее хозяине непростой склад. Если Петрович здорово напоминает актера Маркова, то Васильич похож сразу и на Кикабидзе, и на Мережко, и на Козакова. Прежде всего бородкой. И непонятно по виду, то ли грузин он, то ли представитель малого народа, то ли еще кто. Одно, впрочем, можно сказать точно: не китаец и не татарин.

— Здорово, Васильич! — Петрович пожал протянутую руку.

— Здорово!

— Что нового? Пчелы-то у тебя как, роились сегодня?

— Да, вышел один рой, килограммов на пять.

— Ох ты! Надо же! На пять? — недоверчиво уточнил «коллега по цеху». — А у меня сегодня по нулям.

— Так взяток идет, погода не роевая. Это моим взбрендило что-то.

— Да, точно. Взяток — у-у какой сильный. Тяжеленные летят, какие и промахиваются, в траву падают, не долетев.

— А как твои помидоры с огурцами? Поди, солите вовсю, — пошутил Сергей Васильевич.

— Да не, куда там. Огурцы-то едим, давно уж. А помидоры буреют только. Но много их.

— Да у тебя всегда всего много, — улыбнулся Васильич.

— Да это всё Ольга у меня, сам знаешь. Целыми днями возится в саду да в теплице. Цветов насадила, я в жизни таких не видал. Овощей всяких. Мы ж как раньше? Картошку, моркву со свеклой, ну, пупырчатых этих. А у Оли и сельдерей растет, и репа, и капусты всякой разной, и кабачки, и синенькие. Ох и охочая она у меня до огорода, — последнее произнес с гордостью.

— Да, повезло тебе с ней, — согласился Васильич.

— Ну и тебе грех жаловаться на свою. Только и слышно, как она тебя зовет: Сережа да Сереженька. Ласковая, по всему видать, приветливая. А, кстати, что-то нет ее сегодня…

— Да в городе осталась, по делам. Завтра заберу.

— А-а, понятно.

— А ты будто расстроенный чем-то, Петрович. Случилось что?

— Да, знаешь, Васильич, — будто сухая трава по весне от случайной спички, вспыхнул тут же Петрович, — терпения у меня нет на этого зятя. Вот что он себя выкобенивает, скажи?

— Это который? Старшей дочери муж? — уточнил Васильич.

— Ага, ее, дуры. «Вадюша», — передразнил он дочь и сплюнул. — Тьфу ты, прости Господи, «Вадюша». Бугай, лосяра здоровый, бестолковый, а как выпьет — вообще дурак дураком. И за что его Татьяна любит, не знаю. Пылинки прямо сдувает: Вадик, Вадюша… А по мне так говно говном.

— Эх, Петрович, не понимаешь ты ничего! Видел я твоего зятя. Рожа смазливая. Ходит павлином, нос задрал, ну прямо король, а сам смотрит — все ли заметили, как он хорош? Это, друг мой, тип такой. Высокоранговый и высокопримативный самец называется.

— Как-как? Самец — это понятно, раз мужик. А это… высокий… примитивный? — попытался произнести новое для себя слово Петрович.

— Да нет же, высокопримативный, — повторил Сергей Васильевич. — Хотя твоя оговорка — по Фрейду. Примитивность в этом есть, конечно.

— Так, ты что-то больно много зараз мудреных слов сказал. Погоди, не гони шибко. А этот… как его ты назвал — Фред…

— Фрейд, — поправил его Васильич.

— Ну, я и говорю: Фред, он кто? Тоже из этих… высоко…примитивных?