О, юность моя!

— Ну, вы понимаете, — продолжал в совершенном восторге Аким Васильевич, — что после этого ничего серьезного быть уже не могло. В конце концов оказался потерпевшим ваш покорный слуга, заработавший «бол­вана».

Алла Ярославна снова надела шляпку и начала натя­гивать вуаль.

— Вы проводите меня, Бредихин?

— Конечно, конечно...

Она вышла в коридор.

— Извините, что не оставил вас тет-а-тет, — зашептал Аким Васильевич, пригибая к себе Елисея. — Но она так прелестна, что я не смог... И потом — какой прекрасный собеседник!

— Собеседник? Она? — злобно переспросил Ели­сей.— Но ведь вы не дали никому слова сказать!

На улице Леська взял Карсавину под руку.

— Разрешите?

Она крепко прижала его руку к своей талии и повер­нула к нему голову.

— Вам надо скрыться, Бредихин, — сказала она тихо.

— Как скрыться? Зачем?

— Я за этим к вам и пришла, но ваш бойкий стари­чок... Словом, боюсь, что прийти на лекцию Булгакова вы сможете беспрепятственно, но выйти оттуда...

— Неужели это серьезно?

— К сожалению, да.

— Почему вы так думаете?

— Я сегодня исповедала вашего священника. Он разъярен и уже звонил одному нехорошему человеку. Ректор напуган до последней степени: в его университете агитатор, а вы знаете, какое это сейчас страшное слово? За агитацию вешают.

Леська помолчал. Шли они темными переулочками. Леська нарочно петлял, чтобы побыть с Аллой Ярослав­ной подольше. Она не протестовала.

— Как я счастлив, что вы пришли. За предупрежде­ние спасибо, но...

— Послушайте, Бредихин. Вы очень молоды. А в вашем возрасте любовь — это алгебраический икс, под который можно подставить любое именованное число.

Леська несколько опешил. Он вспомнил Васену и тут же Катю, Аллу Ярославну и тут же Мусю... Проклятая юность! Когда она кончится!

У выхода на Дворянскую Карсавина остановилась.

— Ну, здесь мы простимся. Действуйте быстро, Бре­дихин. Желаю удачи.

Леська ждал, что она его на прощанье поцелует, но у Аллы Ярославны не было этой мысли. Вообще женщи­ны редко способны на чудо. Вот Карсавина — уж на что личность, а не додумалась...

Леська видел, как она уходила в огни синей улицы, и шептал ей вслед:

— Я люблю тебя! Милая! Я люблю тебя!

Так бездарно оборвался его роман с этой замечатель­ной женщиной. Но жить все-таки нужно. Что ему пред­принять теперь, сейчас, в эту минуту?

У Леськи была повадка молодого тигра. Старый тигр людей не боится, но молодой никогда не вернется на то место, где его учуяли охотники, даже если там осталась туша свежего оленя.

3

Елисей не возвратился на Петропавловскую площадь. Он пошел к тюрьме, разыскал фабрику «Таврида» и вы­звал мастера Денисова.

— Мне нужно видеть Еремушкина, — сказал он Дени­сову.

— Еремушкин умер.

— Да что вы?! Не может быть! Ведь он только не­давно...

— Тшш... Не кричите. Ваша как фамилия?

— Бредихин,

— Студент?

— Студент.

— А-а... Ну, пойдемте.

Пройдя через весь двор, вкусно пахнувший яблочным вареньем, они подошли к маленькому домику. Денисов вошел первым.

— Еремушкин, к тебе студент.

Еремушкин показался на пороге.

— Здравствуй, Еремушкин!

— Чай пить будем?

За столом хозяйничала молоденькая девушка.

— Знакомьтесь! — сказал Еремушкин.

— Фрося.

— Ефросиния Ивановна! — поправил Денисов.

— Это ваша дочь? — спросил Леська.

Хозяйка вспыхнула и улыбнулась.

— Это моя жена! — вызывающе выпалил хозяин.

— Что у тебя? С чем пришел? — сурово спросил Ере­мушкин.

Леська рассказал ему историю с профессором полити­ческой экономии.

— Какое ты имел право чудить? — сдерживая ярость, проскрежетал Еремушкин. — Кто дал тебе указание на дискуссию? Тебе доверили большое дело, у тебя оказался дружок, который служит в Осваге, а ты берешь и по-ду­рацки все это смахиваешь к чертовой матери.

— Но не мог же я допустить, чтобы этот поп...

— Мог! Должен был допустить! Если б ты рассказал об этом мне, мы бы выпустили листовку, подбросили ее в университет, и ты по-прежнему жил бы припеваючи. А теперь что? Будешь работать на этой фабрике. Повид­ло варить будешь. Что ты можешь ему поручить. Иван Абрамыч?

— «Веселку», а то что же еще?

Фабрика «Таврида» инженера Бутова варила повидло и мармелад из фруктов заказчика. Сегодня заказчиком был купец Зарубов, а заказ стоил ему семьдесят тысяч «колокольчиками». Обо всем этом рассказал Леське Де­нисов, когда вел его во второй цех.

Погода скверная: промозглая, осклизлая, какая бы­вает в Крыму только в декабре. Цех пахнул горячим ва­реньем вперемешку с горьким дымком. Там было про­хладно. Но у котлов, вмазанных в очаги, работала целая стая веселых девушек, и это вносило в каменный сарай чуть ли не весеннее настроение.

— Здесь будешь работать, Бредихин. Видишь: девуш­ки крутят повидло, а когда которая устала, ты возьми у нее «веселку» и крути заместо ее. Только смотри, чтобы повидло не прикипело к днищу, а то брак получается, а брак — это из жалованья.

Денисов ушел.

— Здравствуйте, девушки! Моя фамилия Бредихин.

— Слышали.

— А ваши как?

Девушки прыснули.

— Комиссаржевская.

— Я Гельцер.

— А я Шаляпина.

— Вы что, девушки, смеетесь надо мной?

— Зачем смеяться?

— Все, как на подбор, знаменитости?

— Мы все, как одна, подкидыши, — сказала, подойдя к Елисею, четвертая, оставив свой котел на произвол судьбы. — Все из приюта. Фамилий у нас не было, вот воспитательницы-дуры и назвали нас, как хотели. Еще и насмешки строили. Вот я, например, Лермонтова, а вон тот мальчик — Потемкин-Таврический.

Елисей подошел к ее котлу и принялся кружить вес­лом по фруктовой массе. Лермонтова стояла рядом и ши­роко улыбалась: зубы у нее росли, как у подростка, в три этажа.