О, юность моя!

— Люди, а? — неуверенно протянула какая-то де­вушка. — Может быть, надо спасти эту женщину?

— Можно бы спасти, — отозвался мужской голос. — Да ведь она небось барынька, а у меня разносолов нет. Картошкой ее кормить не станешь, верно?

— Верно! — отозвался другой. — Тем более она боль­ная. Еще и помрет у тебя, гляди!

— Вот и главное! Будь она здоровой, драпала бы сейчас за милую душу, — сказал третий, не скрывая злобы.

Вскоре толпа стала таять. Последними ушли ста­рые гречанки, и Елисей остался наедине с «Дюльбером».

Он думал об Алле Ярославне, которую сейчас увидит, о Шокареве, о подполковнике в синих очках, о прапорщике... Думал о революции. Он любил эту грозную стихию, как что-то живое, очень личное при всей ее эпо­хальности. Он выстрадал ее. Она была его жизнью и несла ему такие надежды, какими Россия никогда не обладала. Россия... Россия, объятая революцией... Было ли на свете более возвышенное время?!

В это время я жил.

Переделкино

1964