Оазис человечности. Часть2. Власть фортуны

Аврора улыбнулась ему и легонько, нежно пожала руку. Лутаций проникся ее сладостным описанием и по отсутствующему, но довольному взгляду можно было понять, что в фантазиях своих он сейчас унесся далеко. Все ужасы и отчаяние подземелья стали хотя бы на секунду, на краткий миг просто дурным сном, кошмаром, пробуждение от которого вот-вот должно произойти. И возвращаться обратно ему вовсе не хотелось.

Но пробуждение все же наступило. Секундное очарование пропало, исчезло, как радуга после дождя небесного, как хрупкая химера, построенная богатым воображением, но разрушенная живой действительностью, которая оказалась намного реальней вымысла, пусть даже и самого желанного. Тяжелые шаги нарушили шаткий мир иллюзий. Чьи-то сапоги грозно ступали по камням тюрьмы. Что-то изменилось во всем этом мире, нарушилось равновесие: в него было принесено что-то новое, что-то страшное, от чего не следовало ждать доброты.

Как оказалось, предчувствие не обмануло Аврору. Приближение двух теней ускользнуло от внимания задумавшейся девушки, и когда решетки горя пронзительно свистнули, она вздрогнула от неожиданности и обернулась. Снаружи на нее молча смотрели незнакомые люди. Похоже, они не ожидали ее застать, и радости ее присутствие им не доставляло. Их лица были угрюмы, их позы – властны. В одном она угадала стража: он был в соответствующем облачении и вооружении. Тут он глянул себе на ноги и, заметив, что пряжка на сандалии развязалась, присел, чтобы ее завязать; копье положил рядом с собой, направив острие в ее сторону.

Второй был более интересным для осмотра, хотя сейчас Авроре этого меньше всего хотелось. Но все же она успела заметить его широкий развевающийся плащ, его изукрашенную повязками тогу поверх туники, красивый и мощный шлем с красными перьями, но более всего в нем поражали его властный обездвиживающий взгляд. Когда Аврора посмотрела ему в глаза, то явственно почувствовала, как вся ее воля вдруг оказалась парализованной, и она не может пошевелиться, не может оторвать от его пронзительных глаз взгляд, все внутри замерло в необычайном напряжении, и будто ждет его слова, как приказа. Тут к ней пододвинулся Лутаций и еле слышно, почти не выговаривая слова, пробормотал:

– Сенат. Лукреций Карле…

Он не успел договорить, так как доселе смотревший на Аврору мужчина перевел взгляд на Лутация – и тот мигом словно окаменел. Мужчина тронул за плечо присевшего стража. Он поднялся и, взяв копье, зашел в камеру. Бросив Авроре: «Выходи!», он стал следить за Лутацием, как за опаснейшим преступником.

Когда Аврора проходила мимо мужчины в таком же шлеме, как у Сервия, только более пышном, то ужаснулась мрачной жестокости и непреклонности его взгляда, дерзкой усмешке, мелькнувшей на его зловещих устах. Как будто знак смерти живьем проплыл у нее перед глазами, устрашая своими чертами сильней всех ужасов подземелья. Аврора, все еще толком не понимая, что происходит, зачем она это делает, с величайшей поспешностью прошла мимо пугающего мужчины, успев отметить мысль, что ему – самое место здесь: так он дополнял мрачную обстановку, что на деле мог оказаться тайным правителем всего этого места, вот и начальник стоит, взор потупив; он, как невиданный зверь, демон ужаса мог свободно странствовать по этому миру, не опасаясь, – он сам наводил ужас стократ сильнее, и Аврора почти убедила себя в том, что перед ней – приспешник тьмы. Подходя к Сервию, она вся внутренне напряглась, в каждую секунду остерегаясь, что он, как прожорливое чудовище набросится ей на спину и станет вырывать клочья волос. И лишь отойдя от него на безопасное расстояние, тихо спросила у друга своего отца:

– Что все это значит, ты мне можешь объяснить?

Сервий лишь пожал плечами в недоумении. Еще один страж, пришедший с властным мужчиной, тем временем что-то спешно шептал на ухо начальнику, отчего у того на лице все шире проступала улыбка, но, как только на него посмотрел Сервий, то он обеспокоился и засуетился. Сервий сделал шаг к нему навстречу, намереваясь выяснить, в чем же дело, но начальник тюрьмы лишь состроил скорбную мину и показал руками, что что-либо изменить – не в его силах.

– Ваш визит закончен, граждане. Придется всем покинуть эти не столь гостеприимные места. Наверх вас проводят, – говоривший мужчина на фоне остальных выглядел внушительно. Он был резок и грозен, и, по-видимому, имел большую власть, раз даже начальник тюрьмы был бессилен. Он даже и не пытался что-нибудь предпринять, а наоборот – сам показал всем остальным пример, начав подниматься по лестнице. За ним проследовал страж, что шептал ему какие-то слова на ухо, а второй страж жестом указал дорогу Сервию и Авроре. Сервий негодовал. Все его добродушие испарилось с приходом человека в более пышном шлеме с красными перьями и с большей властью, чем у него. Но Сервий был разумен, а может, недоставало того желания, что было у Авроры и, не медля, по знакомой дороге поспешил догонять удаляющиеся тусклые огоньки света под визг какого-то заключенного, взбудораженного голосами и огнями.

Аврора не могла вот так запросто покинуть Лутация, как это сделал Сервий. Она обратила к узнику голову, хотела произнести «Мы еще непременно увидимся при солнечном свете», но смогла выговорить лишь:

– Мы еще…

И замолкла: все в ней похолодело, мороз пробежал по коже, и даже волосы на голове обрели, казалось, демоническую волю. Зрелище, что она увидала, было несравнимо ужасней всего того, через что ей до сих пор довелось пройти в этом склепе. Вот кем надо было грозить ей в детстве, а не давно превратившимся в прах Ганнибалом, вот из-за кого она сделала бы все, чего требовали родители, лишь бы он не пришел к ней на ночь. Воплощения детских страхов, с опозданием получили жизнь в образе мужчины в шлеме с красными перьями, которые полыхали, как кровавая заря на закате. Он казался теперь сущим исполином, непомерно великим, заполнившим собой все пространство тюрьмы, как безжалостный паук, оплетя все кругом липкой и вязкой паутиной. В истошном мелькании теней, средь откуда-то сверху падающих капель, в вони человеческих останков и мраке подземелья от него веяло чем-то нечеловеческим, дьявольским. Даже облик его мало походил на людской: одной гигантской рукой он держался за прутья решетки, второй с леденящей вежливостью указывал ей путь; Авроре сдалось, что по его рукам и тоге, страшно извиваясь, заползали ядовитые змеи вместо украшений и полос. А его широкий плащ шевелился прямо, как живой, хотя нигде не было и дуновенья ветерка. Его лицо, а скорее – гримаса, наполовину красная от пылавшего огня факелов, наполовину скрытая во тьме, кроме ужаса и беспричинного страха не внушала ничего. Это лицо могло быть только у приспешника Плутона, властелина подземного царства, но никак не у человека, пусть даже самого испорченного и жестокого.

Еще больше Аврора похолодела, когда посмотрела чуть правее, на узника. Она заглянула в его глаза и… сорвалась с места, как обезумевшая, понеслась по коридору, едва не роняя факел. И бежала, не чувствуя ног, до тех пор, пока не догнала Сервия, шедшего спокойно, хоть и раздосадованно. Она не могла проронить ни слова, ужасы всего пережитого лишили ее дара слова. Даже тело не подчинялось ей самой. Было такое чувство, что только эти безумные мысли, пораженные страхом, остались от всей ее сущности. Ноги послушно несли ее вслед за Сервием по ступеням наверх, к спасительному свету, к целительному воздуху, и этого было довольно. Ее думы сейчас целиком были поглощены достижением этой цели. Все остальное осталось далеко позади. Еще не поздно туда вернуться, но есть ли в этом мире такая сила, что способна на это? Ей казалось просто невероятным превозмочь охватившее ее состояние. Призраки и живые мертвецы покоились на дне, в месте, которое ей страстно хотелось покинуть.

Впереди или вверху – глаза ее слишком сбились, чтобы различать эти тонкости, – забрезжили первые лучики дневного света. Или ей это показалось? И эти бледно-золотые пятна – всего лишь вымысел ее измученного рассудка, миражи, подобно тем, что видятся в пустыне путникам? А почему бы и нет: с такой же, если не с большей, страстью она хотела испить живительный глоток света! Как она раньше могла не замечать его, не ценить, как он мог казаться ей таким обыденным и привычным? О, нет! Он совсем непривычный, он – чарующий, манящий, притягательный, и сейчас он дороже самого сокровенного, что у нее было. Без него жизнь бы стала ей не мила. Сколько времени она провела в этом царстве мрака и холода? Минуту, час? Здесь бы, в этой темнице, она и дня не прожила. Скорей же, скорей! Она видит пылинки, растворившиеся в воздухе, летающие по своей воле и желанию. Как она хотела бы в этот миг стать одной из них, чтобы быстрей вырваться, унестись из этой мрачной обители зла как можно дальше, на такие высоты, где она готова была растаять под палящими солнечными лучами и камнем рухнуть в море, но испить весь солнечный свет, насытиться и умереть!

Раньше она не знала, что имела в своем распоряжении, какое желанное сокровище. Имела и не ценила, не дорожила им, но стоило его утерять из виду хотя бы на минуту, хотя бы на час, как оно представлялось прекрасней всего на свете. Когда теряешь принадлежащее тебе, но неоцененное, тогда оно приобретает свою истинную ценность с прискорбной ясностью. Только тогда ты можешь увидеть его блеск и притягательность, когда смотришь на него издалека. А пресытившись им, полагаешь, что так должно продолжаться вечно. Так и сейчас Аврора торопила впереди идущих спутников, сгорая от нетерпения, точно человек, подплывающий на утлом суденышке к долгожданному берегу, по которому не ходил многие месяцы.

«Свет, свет! Прильни к груди и больше не покидай меня никогда!» – в радостном исступлении шептала Аврора, ловя сначала капельки света, доносимые ветром, и, наконец, – целый бескрайний океан света. Она зажмурила глаза, ослепнув, но он пробился сквозь реснички и породил множество светлых бликов у нее перед глазами, весело скачущих с места на место вслед за движениями ее головы.

Когда они вышли из пещеры во внутренний двор тюрьмы, глаза немного свыклись с окружающим широким миром, голова проветрилась от невыносимых запахов подземелья: здесь воздух был несравненно чище, чем там, внизу, в кромешной тьме.