Об утверждении личности
Шрифт:
Такимъ образомъ, неохристіане не отказываются отъ христіанскаго догматизма. Принимая его до конца, они предлагаютъ только развивать догматы на тхъ основаніяхъ, которыя уже даны авторитетомъ евангельскаго откровенія. Но и это требованіе принципіально отрицается консервативной православной церковью.
Съ другой стороны, утвержденіе неохристіанскаго догматизма, предложенное въ такой грубо-раціоналистической форм, вызвало протестъ со стороны мистиковъ, не желающихъ заковывать свой внутренній миръ цпями новыхъ обязательныхъ нормъ.
Этотъ мистическій адогматизмъ опредлилъ третьерелигіозно-философское направленіе въ современной русской литератур.
Прежде чмъ говорить о томъ, чтоотдляетъ неохристіанъ отъ мистиковъ, для которыхъ открылась правда
Разногласіе этихъ двухъ направленій обусловли-вается различнымъ пониманіемъ идеи нормы и догмы, Неохристіане думаютъ, что міръ управляется идеями, что эти идеи выражены въ откровеніи, объективно данномъ; авторитетъ этого откровенія – по ихъ мннію безусловенъ; развитіе догматовъ не есть разрушеніе догматовъ стараго религіознаго сознанія, а лишь раскры-тіе того, что изначально утверждалось авторитетомъ древней церкви.
Напротивъ, мистики-анархисты отказываются признавать догматы, какъ истины объективно-данныя; норма. для нихъ не есть форма идеи, предопредленная авторитетомъ, стояшимъ вн личности, а лишь тотъ путь, который личность сама созидаетъ автономно и независимо. Отсюда вытекаетъ глубокое и роковое различіе во взглядахъ на процессъ историческій и космическій, какъ на процессъ богочеловческій. Идея центральной мистической личности находитъ различное выраженіе въ этихъ двухъ ученіяхъ. Неохристіане освщаютъ эту идею раціоналистически, а утверждаютъ ее, какъ не-подвижный догматъ. Мистики-анархисты отказываются найти раціональное выраженіе идеи богочеловчества и принимаютъ абсолютное начало, воплотившееся въ мір, какъ мистическій опытъ непосредственно, но не объективно данный.
Недавно въ журнал «Золотое Руно» появилась обстоятельная статья одного изъ представителей неохристіанскаго движенія. Въ этой полемической стать, направленной противъ меня и моихъ друзей, выдвигается одинъ главный аргументъ, который – по мннію автора этой статьи – долженъ разрушить вредныя заблужденія мистиковъ, заявившихъ себя анархистами.
Этотъ аргументъ сводится къ одному упреку: соборность, которую постулируютъ мистики-анархисты, не можетъ осуществиться, потому что они не знаютъ тайны, которая соединитъ людей въ единую церковь.
Впрочемъ, счастливый обладатель зтой тайны въ этой стать не открываетъ ея читателямъ. Я не сталъ бы останавливаться на этой аргументаціи, если бы за ней не скрывалось опредленное врованіе; дло идетъ, конечно, объ основномъ христіанскимъ догмат: «люди соединяются въ Христ». Отъ насъ требуютъ исповданія Христа, отъ насъ требуютъ признанія Іисуса Христа, какъ богочеловка, за насъ распятаго и въ третій день воскресшаго, требуютъ исповданія догмата, забывая, что сверхраціональный характеръ предполагаемой истины исключаетъ возможность такой грубо-разсудочной постановки рокового вопроса.
Всмъ нашимъ и наивнымъ, и лукавымъ вопрошателемъ мы отвтимъ на этотъ послдній вопросъ: вы говорите такъ, какъ будто незнаете, что «мысль изреченная есть ложь». Но мы знаемъ зто, и потому не можемъ доставить вамъ нехорошей радости и не скажемъ ни Да, ни Нтъ,на вопросъ, которымъ вы искушаете насъ. И положительный, и отрицательный отвтъ были бы одинаковой ложью и кощунствомъ по отношенію къ той послдней святыни, которую мы несемъ въ своей душ.
Задавать такъ подобные вопросы могутъ только слишкомъ покорные ученики ап. Павла. Мы не думаемъ, что критеріемъ нашихъ религіозныхъ переживаній можетъ быть человческое понятіе.
Я въ самыхъ общихъ чертахъ изложилъ сейчасъ идейные планы, которые характеризуютъ три главныя направленія, заявившія о себ въ современной русской религіозно-философской литератур. Эти идейныя схемы позволяютъ намъ опредлить боле точно наше отношеніе къ центральной иде, около которой сосредоточились исканія зачинателей новой культуры.
Изъ всего вышеизложеннаго я надюсь уже ясно,
что этой центральной идеей является идея послдняго освобожденія.Это значитъ, что человкъ, сознавая себя несвободнымъ, стремится къ освобожденію въ силу изначальнаго волевого опыта. Съ точки зрнія позитивизма освобожденіе возможно только во вншнемъ план нашей жизни: человкъ сталкивается въ конц концовъ съ неумолимыми законами необходимости и подчиняется имъ. По мннію позитивистовъ, индивидуумъ въ историческомъ процесс освобождаетъ себя постепенно отъ власти политическихъ и соціальныхъ нормъ, но онъ никогда не освободитъ себя отъ власічи законовъ, которые опредляются природной эволюціей. Такимъ образомъ весь прогрессъ сводится къ иллюзорной борьб за свободу. Индивидумъ стремится къ тому, чтобы удалить съ своего пути явныя и внш-нія преграды, но у него нтъ методовъ, посредствомъ которыхъ онъ могъ бы бороться за свое послднее освобожденіе: его воля несвободна, и онъ только одинъ изъ малыхъ элементовъ міровой машины. Мало этого, съ точки зрнія позитивизма, индивидуумъ не является даже личностыо въ нашемъ смысл. Личность опредляется умопостигаемымъ характеромъ и тмъ, что она противополагается объекту, какъ микрокосмъ макрокосму. Въ позитивизм нтъ даже темы объ утвержденіи личности: индивидуумъ лишь звено въ міровой механической эволюціи.
Съ другой стороны проблема свободы не разршается и православной догматикой, которую защищаетъ христіанскій соціализмъ. Утверждая свободу воли въ противоположность тмъ, кто исповдуетъ механическое міропониманіе, защитники христіанской догматики утверждаютъ въ то же время систему обязательныхъ нормъ, объективно извн данныхъ авторитетомъ божественнаго откровенія. Личность должна имъ подчиняться и даже въ идеал, въ преображенномъ мір, предполагается теократически-іерархическій строй.
Нео-христіанская точка зрнія, боле свободная въ отношеніи православной догматики, тмъ не мене не отрицаетъ объективности религіозныхъ нормъ и также харатеризуетъ свой идеалъ, какъ теократію. Одинъ изъ представителей утого направленія пишетъ: «Адогматизмъ, не разршающій намъ двигаться, открывать и утверждать, возстающій противъ всякаго прозрнія смысла вещей, противъ всякаго творческаго „да“, всегда догматиченъ, всегда застоенъ». Это торопливое возраженіе основано на глубокомъ недоразумніи, также какъ и возраженіе другихъ представителей той же богословской школы, которые навязываютъ намъ странныя идеи, предполагая, что мы ведемъ къ какой-то слпой и хаотической жизни и предлагаемъ разрушеніе ради разрушенія, анархію для анархіи.
Мы вовсе не отрицаемъ, что въ план мистическомъ жизнь возможна только на началахъ гармоніи, т. е. въ нормахъ, но мы отвергаемъ предположеніе нео-христіанъ, что возможно теперь, въ раціональныхъ формулахъ, опредлить природу мистическихъ нормъ и – что самое главное – мы думаемъ, что нормы мистическаго порядка тмъ и отличаются отъ нормъ эмпирическаго міра, что они созидаются нами самими, свободно. Жить въ Бог – это значитъ жить въ свобод, т. е. н? подчиняясь никакимъ нормамъ, а творя ихъ, осуществляя ихъ въ себ.
Но жить въ Бог – это значитъ жить не только въ свобод, но и въ любви, въ Эрос. Вотъ эта наша вра, основанная на изначальномъ волевомъ опыт, и опредляетъ нашу идею утвержденія личности, Она же и раскрываетъ для насъ ту истину, что мистическія нормы, т. е. Логосъ,находятъ себ аналогію въ нашей эмпирической личности не въ сфер нашего разума, какъ думаютъ нео-христіане, а въ сфер нашей воли, и только воли.
Наша личность утверждаетъ себя въ свобод; отсюда наше революціонное и анархическое отношеніе ко всякимъ вншнимъ нормамъ, которыя намъ навязываетъ эмпирическій міръ и въ частности механическая общественность.
Наша личность утверждаетъ себя не только въ свобод, но и въ любви: отсюда – наше созиданіе религіозной общественности, созиданіе свободнаго и любовнаго союза. Въ этомъ союз нтъ теократіи, потому что идея власти несовмстима съ идеей Бога, но въ этомъ союз есть богъ, т. е. Эросъ. Не клятвы, а свободная воля соединяетъ людей. «Въ любви нтъ клятвы, – говоритъ эллинская мудрость. – Влюбленные единственные клятвопреступники, которыхъ боги не наказываютъ». А въ посланіи ап. Іоанна мы читаемъ: «Въ любви нтъ страха, но совершенная любовь изгоняетъ страхъ, потому что въ страх есть мученіе. Боящійся не совершенъ въ любви». (IV г., ст. 18).