Обед в ресторане «Тоска по дому»

Что говорить, тогда она не обратила на это внимания. Не пожелала обратить. Знала, что вела себя в этой истории расчетливо — заранее решила завоевать его — и замуж вышла по расчету. Да, точно, по расчету. Но кара, по ее понятиям, была непомерно сурова. Ее преступление не столь ужасно. Она и представить себе не могла (а кто из людей, не состоявших в браке, мог бы?), как серьезно то, к чему она относилась с таким легкомыслием, и сколь далеко идущие последствия все это возымеет. И вот результат: в дураках осталась она сама. Добившись своего, она обнаружила, что попалась в собственный капкан. Вот тебе и расчет! Харли намерен управлять ее жизнью, бездушно разложив ее, как книги на своих полках — по размеру и цвету. В машине он всегда будет сидеть рядом и с осуждающим видом диктовать каждый поворот, каждое переключение скорости.

Она пришла в ресторан поздно вечером, зная, что это обрадует Эзру. Дождь перестал, но в воздухе еще висел туман. Такое ощущение, будто идешь под водой во сне, когда в воде дышится так же легко, как и на суше. Прохожие на улице попадались редко — да и те спешили куда-то, укрытые плащами и полиэтиленовыми косынками, погруженные в себя. Машины, шурша, проносились мимо, блики света от фар трепетали на мокром асфальте.

Ресторанная кухня кишела людьми, просто чудо, что оттуда вообще могла появиться тарелка с приличной едой. Эзра стоял у плиты и снимал пену с бульона, а может, с супа. Молодая девушка черпала половником дымящуюся жидкость и выливала ее в миску.

— Как только закончишь… — говорил Эзра и, увидев Дженни, сказал: — Здравствуй, Дженни.

И он направился к двери, где она дожидалась его. В длинном белом фартуке поверх джинсов он был похож на повара и тут же стал знакомить ее с потными мужчинами, которые что-то рубили, процеживали, размешивали.

— Это моя сестра Дженни, — говорил он, и тотчас какая-нибудь мелочь привлекала его внимание, и он останавливался обсудить ее с поварами.

— Хочешь поесть? — наконец догадался спросить он.

— Нет, я ужинала дома.

— Тогда, может, выпьешь чего-нибудь в баре?

— Спасибо, не хочется.

— Это Оукс, наш старший официант. А это — Джосайя Пейсон. Ты, вероятно, помнишь его.

Она запрокинула голову и посмотрела в лицо Джосайи. Он был в белоснежном халате (где только они нашли одежду его размера?), но волосы по-прежнему топорщились, и, как прежде, трудно было понять, куда именно он смотрит. Во всяком случае, не на нее. Он как бы не замечал ее. Прямо-таки в упор не видел.

— Когда придут Бойзы, — сказал Эзра Оуксу, — скажи им, что у нас есть замечательный суп из моллюсков. Всего две порции, специально для них. Он стоит на задней конфорке.

— Как дела, Джосайя? — спросила Дженни.

— Ничего.

— Значит, ты теперь здесь работаешь.

— Я шеф по салатам. В основном режу овощи.

Его паучьи пальцы сплетались и расплетались. Складка на лбу словно бы стала еще глубже.

— Я часто думаю о тебе, — сказала Дженни. Сказала просто из приличия. И вдруг кровь бросилась ей в голову, как в приступе болезни; ведь это правда — сама того не подозревая, она думала о нем все эти годы. Вон оно что: он всегда жил в ее мыслях. Даже Харли, как она теперь осознала, был своего рода Джосайей навыворот: такой же отщепенец, черно-белый, не понятный никому, кроме нее.

— Мама твоя, надеюсь, здорова?

— Она умерла.

— Умерла?!

— Давно. Пошла в магазин и умерла. Теперь я живу один.

— Прости, я не знала.

Он все еще прятал от нее глаза.

— Ты так и не перекусишь, Дженни? — Эзра на минуту отвлекся от Оукса.

— Мне пора, — сказала она.

Возвращаясь домой, она никак не могла понять, почему дорога показалась ей такой длинной. Ноги отяжелели, и глубоко в груди возникла старая тупая боль.

«Ясеневая роща, как она прекрасна, — играл Эзра на своей блок-флейте, — как сладок ее напев…» Медленно пробуждаясь, все еще обвитая клочками снов, Дженни просто диву давалась, как грушевая блок-флейта может рассыпать сливы: круглые, прозрачные, будто сочные сливы, звуки рассыпались по ее постели. Она села на кровати и призадумалась. Минуту спустя отбросила одеяло и потянулась за одеждой.

Когда она выходила из дома, Эзра наигрывал французскую песенку «Le godiveau de poisson» — «Тефтелька рыбная».

Сначала надо идти по этой улице, теперь по той, затем по третьей — нет, ошибка, пришлось вернуться. День обещал быть великолепным. Тротуары были еще мокрые, но над трубами домов в жемчужно-розовом небе поднималось солнце. Она засунула руки глубоко в карманы пальто. По дороге ей навстречу попался лишь какой-то старик, который прогуливал своего пуделя, но даже этот человек прошел безмолвно и исчез.

Когда наконец она очутилась на той улице, которую искала, все показалось ей чужим, незнакомым, пришлось свернуть в переулок, ведь нужный дом она могла опознать только сзади. Ага, вот кособокая серая пристройка за кухней, пружинящая под ногами лестница и облупленная деревянная дверь. Она поискала взглядом звонок и, не обнаружив его, постучала. Из глубины дома донесся шум — кто-то отодвинул стул. Потом появился Джосайя. Он был такой высокий, что заслонил собою окно, в которое она глядела. Дверь открылась.

— Дженни?..

— Здравствуй, Джосайя.

Он оглянулся, словно подумал, что она пришла к кому-то другому. На кухонном столе Дженни увидела его завтрак: кусок белого хлеба с арахисовым маслом. Все вокруг — потертый линолеум, полная грязной посуды раковина, рваные джинсы Джосайи и дырявый коричневый свитер — дышало запустением и безнадежностью. Она плотнее запахнула пальто.

— Почему? Зачем ты здесь? — спросил он.

— Я все сделала не так, — сказала она.

— Ты о чем?

— Наверное, ты думаешь, я такая же, как другие! Как те, от кого ты хочешь удрать в лес со спальным мешком.

— Нет, Дженни, — сказал он, — я никогда не поверю, что ты такая.

— Правда?

— Никто не поверит. Ты очень красивая.

— Но я хотела сказать…

Дженни положила ладонь на рукав его свитера. Он не отшатнулся. Тогда она подошла еще ближе и обняла его. Сквозь пальто она почувствовала, до чего он худой, как торчат у него ребра, ощутила его тепло под изношенным свитером. Она припала ухом к его груди, а он нерешительно, осторожно положил руки ей на плечи.

— Я должна была тогда целовать и целовать тебя, должна была сказать матери: «Уходи, оставь нас в покое». Должна была заступиться за тебя, а я струсила.

— Нет, нет, — сказал он. — Об этом я не думаю. Больше об этом не думаю.

Она отступила и взглянула на него снизу вверх.

— Я никогда не говорю об этом, — уточнил он.

— Джосайя, — попросила она, — скажи мне, что теперь все в порядке.

— Конечно, — кивнул он. — Все в порядке, Дженни.