Обед в ресторане «Тоска по дому»

А Бек? Он еще жив, хотя это уже не имеет значения. Вероятно, состарился. Она не сомневалась, что у него была тяжелая старость. Наверняка он носит парик с какой-нибудь нелепой молодежной прической или вставные зубы, неестественно белые и ровные. А галстуки и костюмы у него, как всегда, вызывающе крикливые. И что только она в нем находила? Перл закусила нижнюю губу. Единственная ее ошибка состояла в том, что она приняла черное за белое. Жаль, это повлекло за собой столь далеко идущие последствия. Судьба могла бы проявить к ней больше милосердия.

Раз или два в год, даже теперь, от него приходили письма. (Однако едва Дженни отпраздновала свое совершеннолетие, как спустя два или три месяца он перестал посылать деньги. Возможно, забыл точную дату ее рождения, решила Перл.) Впрочем, это так похоже на него — никогда ему не хватало смелости сделать последний шаг. Прощаясь, он бесконечно мешкал, топтался в дверях, разглагольствовал и выстуживал комнату. Он написал, что ушел из корпорации «Таннер». Но по воле случая остался там же, куда его перевели в последний раз, — в Ричмонде — и, видно, все еще разъезжал немного. В 1967 году он прислал открытку с Всемирной выставки в Монреале. А в 1972-м еще одну — из Атлантик-Сити, штат Нью-Нью-ДжерсиПохоже, его побуждали к этому чрезвычайные обстоятельства — например, когда человек впервые высадился на Луну (событие, мало взволновавшее Перл, как и всех других серьезных людей). «Наконец-то! — писал он. — На этот раз мы, кажется, победили!» Его энтузиазм, думалось ей, неестественно преувеличен, возможно, вызван неумеренным употреблением алкоголя. Она поморщилась и разорвала открытку.

Позже, когда сдало зрение, ее корреспонденцией стал заниматься Эзра.

— Откуда это? — спрашивала она, протягивая ему конверт. — Я что-то не могу разобрать.

— Из Национальной оружейной ассоциации.

— Выбрось. А это?

— От республиканской партии.

— Выбрось. А это?

— Что-то от руки. Из Ричмонда.

— Выкинь.

Он не спрашивал — почему. Ее дети не проявляли чрезмерного любопытства.

Ей приснилось: дядя запряг Принца и повез ее на конкурс, а она забыла стихотворение и стояла на сцене как немая, и вокруг все шептались. Проснулась не в духе. Ей надо было прочесть стихи «Про парня Фрица». Она прекрасно имитировала диалекты, да и стихотворение знает назубок до сих пор. Память ее нисколько не ухудшилась. Перл с раздражением поправила подушку. До чего неудобно… Замялись края, подумала она. И снова погрузилась в сон. На этот раз ей привиделось, будто в доме пожар. От жара кожа ее пересохла, шипение горящих волос отзывалось в ушах. Дженни бросилась наверх спасать свои побрякушки, звук ее шагов мгновенно угас, будто она рухнула в пропасть.

— Стой! — крикнула Перл и открыла глаза. Кто-то сидел рядом в скрипучем кожаном кресле.

— Дженни? — спросила она.

— Это я, мама, Эзра.

Бедный Эзра. Наверно, совсем измучился. Разве не дочь обязана была ухаживать за ней? Перл знала, его пора отпустить, но никак не могла заставить себя сделать это.

— Наверно, ты хочешь вернуться в свой ресторан… — сказала она сыну.

— Нет-нет.

— Ты постоянно сидишь там, как наседка, — усмехнулась она. Потом принюхалась и добавила: — Эзра, ты чувствуешь запах дыма?

— Что ты, откуда здесь дым? — спросил он (мягко, как всегда).

— Мне приснилось, что дом сгорел.

— Ничего подобного.

— Ты уверен?

Она помолчала, останавливая себя. Мускулы ее напружинились, по телу разлилась боль.

— Эзра!.. — не выдержала она.

— Да, мама?

— Может, на всякий случай проверишь?

— Что проверить?

— Дом, конечно. Проверь, не горит ли где? — Она понимала, ему не хочется, и попросила: — Ну ради меня.

— Ладно.

Она услыхала, как Эзра поднялся с кресла и направился к двери. Похоже, он был в носках; она догадалась об этом по шелестящему звуку шагов. Он так долго не возвращался, что она не на шутку встревожилась. Напряженно вслушивалась в воображаемый рев пламени, но различала только гудки проезжавших мимо машин, мурлыканье радиоприемника, вмонтированного в часы, треньканье велосипедного звонка под окном. Но вот Эзра вернулся, на лестнице раздались его тяжелые неторопливые шаги. Он не спешил, ничего страшного не произошло.

— Все в порядке. — Эзра снова уселся в кресло.

— Спасибо, сынок, — покорно поблагодарила она.

— Не за что.

Она услышала, как он взял журнал.

— Эзра, — окликнула она, — знаешь, о чем я подумала? Ты проверил подвал?

— Разумеется.

— Спустился в самый низ?

— Да, мама.

— Меня беспокоит, как работает котел.

— Прекрасно, — сказал он.

Значит, все в порядке. Ему можно верить. Мысленно пройдя из конца в конец по всему дому, Перл успокаивала себя, с гордостью отмечая, в каком порядке она его содержит. Заслонка в печи задвинута — от холода. Водосливы прочищены, краны плотно закручены. Однажды, услышав шипение воды, она, почти слепая, сама туго затянула гайку. Участок перед домом подметен, крыша не протекает, холодильник мирно урчит на кухне. Все содержится как положено по инструкциям.

— Эзра, — позвала она.

— Да, мама.

— Помнишь мою записную книжку, ту, в письменном столе?

— Записную книжку?

— Слушай внимательно, Эзра. У меня только одна записная книжка. Не маленький красный блокнот для телефонов, а черная записная книжка в моем столе, в ящике для письменных принадлежностей.

— Понял.

— Я хочу, чтобы всех, чьи адреса там записаны, пригласили на мои похороны.

Воцарилось тягостное молчание, будто она произнесла нечто неприличное.

— Похороны? — переспросил Эзра. — Ты же не умираешь, мама.

— Конечно, нет, но когда это случится…

— Давай не будем…

Она замолчала, набираясь терпения. Он что, думает, она будет жить вечно? Это было бы так утомительно. Но Эзра верен себе.

— Я хочу, — повторила она, — чтобы пригласили всех… Ты слушаешь меня? Всех, кто записан в моей книжке.

Эзра молчал.

— Она лежит в ящике с письменными принадлежностями.

— В ящике с письменными принадлежностями, — повторил Эзра.

Наконец-то до него дошло. Он молча перевернул журнальную страницу, но Перл знала: он все понял.

Записная книжка совсем истрепалась, подумала она, пахнет мышами, бумага крошится под пальцами. Она пользовалась ею задолго до того, как стало плохо с глазами. Там была записана Эммалин, а ее нет в живых вот уже более двадцати лет. Миссис Симмонс тоже скончалась — в Сент-Питерсберге, штат Флорида, умерла и вдова дяди Сиуарда, а может, и его дочери тоже. Подумать только! Все, кто записаны в этой книжке, уже в могиле. Все, кроме Бека.

Она вспомнила, что его адреса занимали целую страницу — она вычеркивала их, город за городом, но продолжала вписывать все новые и новые, вплоть до последнего, считая, что в чрезвычайных обстоятельствах ей может потребоваться его помощь. Какие чрезвычайные обстоятельства она имела в виду? Трудно представить себе, что присутствие Бека могло бы хоть что-то облегчить. Вот бы увидеть его лицо, когда он получит извещение о ее похоронах. «Приглашение, — скажет он и изумленно воскликнет: — Надо же! В конце концов она первая оставила меня. Вот приглашение на ее похороны». Она отчетливо услышала его голос и засмеялась.