Обеднённый уран. Рассказы и повесть

Деревянный стол с клеёнчатой скатертью, прорезанной в одном месте ножом. Огромный сундук, накрытый холстиной. На стене — полки с не виданной им раньше посудой. Висели там и часы, они мерно отстукивали неторопливое время. К длинным цепочкам были привязаны две железные гири в виде еловых шишек. Бабушка, проследив за его взглядом, ухватилась за одну из шишек и резко потянула её вниз. Раздалось громкое механическое лязганье.

— Сейчас молока принесу, — сказала бабушка и вышла в сени.

А он продолжал осматриваться. Он не знал, как называется большинство предметов, и все они были для него загадкой. Печь, с которой только что слез, выглядела необъятной. Она была выложена белой плиткой с цветными узорами по краям. От печи шло ровное, дружеское тепло. Тронув чугунную заслонку, он с шипением отдёрнул руку — горячо! На пальцах осталась сажа.

В доме пахло чем-то кисловатым, но запах этот не раздражал.

На улице сонный петух хрипло откашлялся, захлопал растрёпанными крыльями. В потное окошко струился неяркий свет. Было ещё прохладно.

Бабушки давно нет. Нет дедушки и дяди. Тонька вышла замуж, родила. Живёт в этом же самом доме. Муж-пьяница сбивает её с панталыку. Тётка Нюра, ближайшая родня, взяла над ней шефство, но это что мёртвому припарки. Другая семья, другие люди. Всё другое. И ничего как будто не было. есть только вот это странное «сейчас», похмельное и с нечистым запахом, на которое я даже и обижаться не могу.

Отгоняю печальные мысли. Не для того приехал.

Бабушка вошла, неся в руках подойник. Он заглянул туда. Молоко было желтовато-пенным, с кусочками какого-то мелкого мусора и травы.

— Сейчас процежу, и попьёшь настоящего, деревенского. Ты его, поди, и не пробовал.

— Нет, я почти каждый день пью молоко, — гордо сказал он.

— Магазинное?

— А какое же?

— А такое, — сказала бабушка.

Она покрыла марлей другое ведро и стала переливать молоко. Густая жидкость пенилась и брызгалась, как живая. Раздавалось лёгкое шипение пузырьков и стон наполняемого ведра.

На марле, когда всё молоко было перелито, осталось немного мусора. Бабушка отжала марлю и бросила её в подойник.

Теперь она начала разливать молоко по крынкам (вот как называлась та посуда, что стояла на полках и которой он раньше не знал!) Наполнив три крынки доверху, остальное бабушка слила в бидон и добавила немного воды.

— А это в колхоз, — небрежно сказала она и махнула рукой, словно говорила о пропащем. — Ну иди, пробуй. Вот прямо из крынки. Только держи крепче, не урони.

Он подошёл, с трудом взял обеими руками крынку со стола и поднёс ко рту…

Да, это было очень вкусно. Но это было не молоко.

— Так это же не молоко, — сказал он.

Бабушка всполошилась от его неожиданных слов.

— Вот тебе и на. Не молоко! А что же? Это и есть настоящее молоко. А ваше-от магазинное — чистая вода. Пей.

Он ещё раз отпил из кринки. Да, ничего вкуснее пробовать ему не приходилось. Это было даже лучше лимонада «Дюшес».

— Ну как?

— Вкусно.

— То-то же. Ишь, не молоко ему…

— А вы пили лимонад «Дюшес»? Я его пью почти каждые выходные. Папа мне покупает. Тоже вкусно.

Бабушка смущённо усмехнулась и велела поставить крынку на место.

— Ещё хочу.

— Больше нельзя тебе, ты пока непривычный. Вечером попьёшь, а сейчас давай цыплят кормить. Тонька, ты где?

Тонька прибегает с улицы:

— Ну что, махнём по стопочке для настроения.

— Ты бы хоть оделась, бесстыжая! — ворчит тётка Нюра.

— А кого мне стесняться? Кольку? Да ведь мы с ним в бане всегда вместе мылись, помнишь?

Тётка Нюра отказывается пить, уходит по делам. Мы быстро выпиваем с Тонькой, закусываем солёным огурцом. Чему-то смеёмся, глядя друг на дружку.

Вроде бы всё, как тогда.

— Ну, ты и вымахала, мать.

— Дак ведь у нас тут воздуха не как у вас, в городе.

— Да, растёт всё, как на дрожжах! — я откровенно рассматриваю её грудь. — Такие, говорят, кабачки!

Она довольно смеётся и сжимает грудь руками. Ночная рубашка вот-вот лопнет под напором плоти.

— А хороша ль я?

— Хороша!

Мы опять смеемся.

— Ты-то как живёшь? — спрашивает она, усевшись со мною рядом.

— Да ничего так. Работаю.

— Девушка есть?

— Не-а.

— И жениться, что ль, не думаешь?

— Вот ещё чудеса.

— А я б хотела на твоей свадьбе погулять. Да ты, может, из этих. нетрадиционных оказался? — смеется Тонька.

— А вот я тебе сейчас покажу, какой я нетрадиционный!

— Покажи-ка!

Медленно придвигаюсь к ней поближе.

И тут в кухне появляется муж Тоньки. Он лет на пять старше её, низкорослый, тощий, очень смуглый. Голый по пояс, в растянутом голубом трико с дырами на коленях. Весь обвит мускулами, словно верёвками. Но верёвки эти слишком уж тонки. Не говоря ни слова, ничему не удивляясь, он, увидев водку, идёт к столу, наливает себе, без выражения пьёт. Словно всё так и должно быть, а по-другому быть просто не может. Вот принял манны небесной, вроде бы что-то сообразил, прозрел на минуту. Смотрит на меня, прищурившись.

— Городские, а-а. — произносит с подозрением.

Больной, которого разбудили, чтобы дать ему необходимое лекарство. Выпил снадобье, полегчало — теперь надо опять лечь и отвернуться к стене. не расплескать это блаженное состояние.

Муж Тоньки действительно уходит обратно в комнату и ложится на кровать.

— Как его зовут-то?

— Саня. Да ты не смотри, что он пьяный. Он хороший.

— Да и ладно.

— Только слабосильный, — продолжает Тонька, словно извиняясь. — В детстве ещё надорвался. в армию даже его не взяли.

Сестра входила с улицы, в руках её было большое решето. Там внутри что-то царапалось и тоненько попискивало.

Решето поставили на пол, сняли тряпку. Цыплята были такие маленькие, мягкие, пушистые… Они ещё плохо держались на своих слабеньких ножках, пошатывались и непрерывно пищали, требуя еды. Тоня, востроглазая весёлая девочка, смотрела то на брата, то на цыплят и чему-то подсмеивалась, прикрывая рот ладошкой.

Бабушка порубила ножом пару варёных яиц на мелкие кусочки и стала кормить цыплят.

— А откуда они берутся? — спросил мальчик. Ему стало интересно. А Тонька снова усмехнулась почти беззвучно. И тут он заметил, как здорово похожа Тонька на бабушку — одно лицо.

— Курицы несут яйца, — принялась объяснять бабушка. — Из яиц вылупляются цыплятки. И сами становятся курами. Понимаешь?

— Да, — кивнул он. — Значит, сейчас цыплята едят цыплят? Разве так бывает?

— В жизни ещё и не такое бывает, — уверила его бабушка. — Бог чего только для нас не придумал.

Он пожал плечами и стал ждать, что будет дальше.