Объект «Зеро»
Шрифт:
Но мы пытаемся быть незаметными. Пытаемся ступать только по камням, не задевая травы и местного аналога лишайника – белой плесени. Естественные надобности справляем в стороне, «под камушек», как говорит Зигфрид.
И идем. Идем, идем, идем… Ноги гудят, словно низкочастотные гравогенераторы, в глазах мельтешение какое-то. Одежда вся липкая от пота. На последнем привале я предложил избавиться от палатки и теплой одежды – все равно жара, а через пару-тройку дней мы будем в монастыре.
Шерхель сказал, что все лишнее оставим, когда дойдем до Жорного леса.
– А пока интуиция мне подсказывает, что палатка нам пригодится.
Я
Идем. Очень хочется спать. Впереди замаячили скалы, много острых изломанных скал, выпирающих в бирюзовое небо. Видимо, это и есть Гнилые Зубы. Когда доберемся до них, будем спать пять часов. Иначе мы вообще не дойдем до монастыря.
31 декабря 2207 года
Сегодня ночью по среднеземному времени наступит новый, 2208 год. Мы разбили лагерь в сухой расселине между двумя вздыбленными утесами. Наскоро перекусили, кинули жребий, и первым выпало сторожить мне. Шерхель и Цендорж тут же уснули, даже не сняв сапог. Я сижу на округлом валуне – дневник на коленях – и поглядываю на склон, по которому мы поднимались. Видимость прекрасная, и если что, я замечу погоню километров за пять.
Странно, но едва мы преодолели Гнилые Зубы, как ветер сменился. Теперь он дует со стороны Эскимоса и с каждой минутой становится все пронзительней. Протяженная осыпь, по которой нам предстоит спускаться, словно подернулась инеем, хотя, конечно же, никого инея тут нет, температура плюсовая. Но внизу, километрах в двух, там, где начинается Жорный лес, уже вовсю клубится туман…
Обнаружил, что у меня изо рта идет пар. Значит, уже ниже плюс десяти по Цельсию. Наверное, нужно разбудить ребят, а то как бы не простудились. Болеть здесь нельзя, печальная участь Игоря Макарова – тому подтверждение.
Прошел час. Пришлось ставить палатку. Туман, поднявшись из долины, покрыл уже почти всю осыпь. Очень холодно. Ледяное дыхание Эскимоса выстудило весь склон по эту сторону Гнилых Зубов. Что удивительно – по другую сторону, там, откуда мы пришли, воздух по-прежнему колышется и переливается от зноя. Это микроклиматическая аномалия, которой есть вполне логическое объяснение – теплый воздух за скалами поднимается вверх, а холодный, тот, что «стекает» с ледников Эскимоса, еще не набрал должной массы, дабы перевалить через Гнилые Зубы.
Ветер свистит между утесами, и от этого свиста становится не по себе. Меня сменяет Цендорж. Наказываю ему глядеть в оба и ложусь. Перед тем как соскользнуть в сонную одурь, успеваю подумать, что до Нового года, должно быть, осталось буквально пять-шесть часов…
1 января 2208 года
Меня будят на закате. Эос висит низко-низко, и Гнилые Зубы отбрасывают длинные густые тени. Стало еще холоднее, туман поднялся до самых скал. Такое ощущение, что мы сидим на берегу озера, в котором вместо воды белая зыбкая мгла.
Свободников не видно, но никто не поручится, что они отстали. Надо идти. Есть шанс, что в тумане мы наверняка оторвемся от преследователей. Тщательно, как нам кажется, скрыв все следы нашей дневки, мы на всякий случай связываемся веревкой и начинаем спуск. Первым, как обычно, идет Шерхель. Вот туман съедает его ноги, вот он уже по пояс скрылся в молочной пелене, вот на поверхности
осталась одна голова. Зигфрид нетерпеливо дергает веревку, и я, зачем-то глубоко вдохнув, шагаю следом…Идем фактически наобум. Единственный ориентир – уклон местности. Мы знаем, что нам нужно вниз по осыпи, и бредем, часто оскальзываясь на сыпучем гравии и падая. Причем о том, что кто-то упал, остальные узнают исключительно по рывку веревки и приглушенной ругани – туман скрадывает звуки, причудливо искажая их.
Моя одежда напиталась влагой и прилипает к телу. Очень холодно. Пальцы немеют, и я грею их под мышками. Кажется, что осыпь никогда не кончится. Стоит пугающая тишина, нарушаемая лишь шуршанием камней под ногами. Я теряю счет времени. Иногда мне кажется, что прошел час, иногда – что день. Туман такой плотный, что если вытянуть руку, то она исчезает из вида.
Наконец Зигфрид трижды дергает веревку. Мы еще у Гнилых Зубов договорились, что это означает: «Стой!» Послушно останавливаюсь, передаю тот же сигнал Цендоржу.
– Клим! – доносится до меня глухой и искаженный голос Шерхеля. – Я уперся в камни. Слева от меня начинается ровная земля, все в белой плесени. Будем идти вдоль камней. Мне говорили, что лес растет именно на ровной земле. Нужно быть осторожными. Передай.
Я послушно оборачиваюсь и кричу Цендоржу, что теперь мы будем прижиматься к камням и чтобы он был наготове – лес близко. Через несколько секунд до меня доносится:
– Все понял, Клим-сечен!
Снова идем. Камни, о которых говорил Зигфрид, оказались угловатыми глыбами высотой в несколько человеческих ростов. Они мокрые и холодные, прикасаться к ним неприятно.
Под ногами теперь пружинит раскисшая почва. Белая плесень, пушистая и вся в капельках росы, цепляется за подошвы, налипает на носки ботинок и стекает зеленоватой слизью.
Туман начинает расползаться, редеть. Сквозь него на западе от нас уже видна громада Эскимоса. Слева, на востоке, я скорее угадываю, чем вижу темную массу, нависающую над камнями, вдоль которых мы пробираемся. Видимо, это и есть лес.
Вдруг из слоистой мглы доносится неприятный хлюпающий звук. Он бьет по натянутым нервам, точно гонг. Я вздрагиваю, останавливаюсь, и Зигфрид натягивает веревку.
– Ты слышал? – кричит он.
– Что это? – вопросом на вопрос отвечаю я.
– Лес. Надо идти быстрее. – И немец требовательно дергает связывающую нас пуповину, сплетенную из растительного волокна.
Теперь мы почти бежим. Туман окончательно рассеялся на узкие длинные космы, которые висят в неподвижном воздухе и медленно тают. Мы видим друг друга. Мы видим лес. И мы понимаем, что это никакой не лес. Это воплощение ночного кошмара, это нечто, страшное и живое, нависшее над нами, шевелящее множеством черных косматых не то щупалец, не то лап, не то ветвей.
Подобные существа встречаются на Земле, точнее, в земных океанах. Но там это небольшие, разноцветные, похожие на цветы организмы, а здесь мы видим огромного, занимающего всю межгорную впадину, монстра. Осклизлые стволы-ноги, между которыми гнездится мрак, уходят во все стороны, точно колоннада языческого храма, а наверху шевелятся многометровые ветви, обросшие густой длинной бахромой черного цвета.
Между мокрыми глыбами и лесом не более пяти метров покрытой белой плесенью земли, своеобразный туннель, по которому мы, сбившись в кучу, уже не почти, а изо всех сил бежим, спотыкаясь и падая.