Обещаю тебя забыть

Это стало очередным ударом для меня в тот период. Если бы не беременность, не мой сладкий сыночек, которого я носила тогда под сердцем, я бы не выжила. Просто не выкарабкалась бы. Ромка стал моим стимулом двигаться дальше, не позволил опустить руки.

— И что? — начинаю злиться.

— Да ничего, — отступает Рита, наблюдая, как я складываю в сумку необходимые мне вещи: паспорт, расческу, деньги. — Просто ни одна мать не пожелает риска своему ребенку ради того, чтобы увидеть его на своей могилке. Но дело, конечно, твое. Все равно ведь не передумаешь.

Я пропускаю ее слова мимо ушей, и она больше не спорит. Смотрю на часы: электричка отъезжает через час. Успеваю.

— К ночи вернусь, не переживай.

— Ну, смотри. В случае чего — пиши. Я на связи.

До нужного мне города я добираюсь ближе к обеду. Покупаю цветы, беру такси и в первую очередь еду на кладбище. Знакомую оградку нахожу сразу.

Слишком поздно вспоминаю, что не захватила с собой перчатки, поэтому сухую траву и сорняки приходится выдирать голыми руками. Протираю от пыли памятник, поправляю венки, оставляю цветы рядом.

Сердце щемит, когда вижу улыбающееся лицо на портрете. Столько лет прошло, Ромке уже четыре года, а все равно пустота в душе не зарастает.

Присаживаюсь на лавочку и несмело начинаю рассказывать, как у меня дела. Знаю, что это больше разговор с самой собой, фантомное ощущение исповеди, но после таких вот монологов всегда становится легче. Не покидает чувство, будто на самом деле посидела в гостях у мамы, поболтала с ней о жизни.

Уходить тяжело. Кажется, что что-то недоговорила, не до конца сделала. И каждый раз обещаю себе, что буду приходить сюда чаще.

На обратном пути заезжаю в продуктовый магазин, покупаю крупы, сахар, печенье, мясные консервы, молоко и с полными пакетами иду к бывшей соседке. Мама дружила с ней, помогала, ухаживала. Баб Маша всегда говорила, что после смерти оставит квартиру ей, даже прописала у себя, а вышло, что мама ушла из жизни раньше.

— Катенька! Здравствуй, моя хорошая. А я думаю, послышалось или правда стучит кто? — встречает меня на пороге баб Маша.

Старенький халатик, сверху теплая жилетка и вязаные разноцветные носки. Она мерзнет даже в самую теплую погоду. Седые волосы убраны в аккуратный пучок, морщинистое лицо стало еще худее.

— Проходи, не стой. Ой, опять понакупила всего! Да зачем, Катюш? У меня все есть, я же мало ем, ты знаешь.

Она шаркает стоптанными тапочками следом за мной на кухню. Баб Маша и правда мало ест, но, как по мне, потому что привыкла: пенсия маленькая, и на всем приходится экономить. Вот и выходит, что после оплаты коммунальных да покупки лекарств остается всего ничего.

— Тут тоже немного. Крупы долго хранятся, а скоропортящихся продуктов я взяла по чуть-чуть. Вот тут деньги. И не смей откладывать себе на похороны, слышишь?

— Да как же… Да что же… Катя! — пытается она сделать грозный вид. — А ну-ка, убери! Ты зачем это? Я… у меня все есть. Не вздумай.

Я с улыбкой пережидаю шквал ее возмущений и иду ставить чайник. Зажигаю газовую конфорку на старенькой плите.

Баб Маша жила через дом от нас. Я еще подростком была, когда мама подружилась с ней. Детей у соседки не было, муж умер давно. Мы с братом частенько бегали к ней в гости, оставались с ночевкой, когда мама была в ночную смену.

Достаю вазочку из шкафа, высыпаю туда конфеты, печенье. Расставляю кружки на столе, завариваю чай.

Тут почти ничего не изменилось со времен моего детства. Те же обои, посуда, дорожка на полу, только скатерть на столе другая.

— Так, погоди. Ты ж с дороги, поди? — спохватывается она. — У меня картошка есть, сейчас разогрею. И котлеты были в морозилке.

— Не нужно ничего, баб Маш. Я ненадолго. У меня электричка назад скоро. Садись, я все сделаю сама.

Она растерянно жмет плечами и присаживается на старенький скрипучий табурет.

— Как у тебя дела? Ромка растет?

— Растет. Приедем как-нибудь с ним вместе. Он уже большой, буквы знает, читать учимся по слогам.

— Ох, молодцы, — умиляется баб Маша. — А сама как? Замуж не вышла?

— Нет.

— Ну как же это так?! Тяжело, небось, одной. Все на себе тянешь, все сама. А так хотя бы сильное плечо рядом было бы. Ты присмотрись вокруг, хороших мужиков полно. А принца будешь ждать — вся жизнь пролетит, и не заметишь.

Я скромно отвожу глаза. Знаю, что у старшего поколения нельзя быть счастливой без мужика. Хоть какой, но должен иметься, поэтому каждый раз, слыша мой ответ, баб Маша искренне расстраивается и обещает помолиться. Поставить свечку в церкви за мое личное счастье.

Заливаю заварку кипятком и разливаю чай по кружкам. Двигаю к ней вазочку с вареньем.

— Баб Маш, я вам оставлю денег, вы маме оградку покрасите? Наймете кого, чтобы сделали? Я никак не выберусь, чтобы заняться этим. Может, к осени отпуск возьму и приеду.

Старушка хмурит брови, отхлебывая горячий напиток.

— Сделаю, конечно. Я и так к ней езжу почти каждый месяц. Денег не надо, у меня есть. А Ванька ни разу не зашел. Как уберусь, приеду в следующий раз — так все и осталось. Ни грамма не меняется. Мать ему не нужна, ничего ему не нужно, совсем шебутной стал. Полиция его забирала пару раз, — качает головой, затрагивая больную тему. — Ты не ходи к нему. Мало ли чего удумает? Он с девкой жил тут, думали, за ум взялся, на работу устроился, а потом раз — и нет его. Оказывается, избил он ее, деньги отобрал и опять за старое. Мать мучил-мучил, теперь вот чужих. Ты молодец, что уехала. Не дал бы он тебе здесь жизни.

"А я и уехала из-за него", — чуть было не срывается с языка, но вовремя закрываю рот.

То, что Ваня подсел на наркоту, давно не секрет, это знал весь район. Мама пыталась его лечить, закрывала в наркологии, платила бешеные деньги за частные клиники, возила к бабкам — все без толку. Как сказал психиатр, пока человек сам не захочет слезть с этой гадости, все усилия будут напрасными. А Ваня не хотел. Поэтому и тянулось это все без конца и края.

А после смерти мамы он и вовсе слетел с катушек. Пытался отобрать часть родительской квартиры, которая полагалась мне от мамы. Угрожал, нападал. Я тогда скиталась по подругам, боясь лишний раз показаться ему на глаза. А когда закончился срок вступления в наследство и документы были оформлены, решила переехать в другой город окончательно. Куда-нибудь, где он меня не найдет.

Теперь продать эту квартиру без разрешения второго собственника он не мог. Это было главное. Жаль, что квартирный вопрос напрочь испортил мои отношения со старшим братом, но зато я была спокойна, зная, что Ваня не окажется на улице по собственной глупости. И у него точно есть свой угол. А я… я заработаю себе на жилье сама.

Только вот встречаться с ним по-прежнему боюсь, хоть иногда и приходит в голову мысль попробовать. А вдруг он завязал? А вдруг что-то в его сознании поменялось?