Обет мести. Ратник Михаила Святого

– Ванька!!! Уклоняйся в сторону!!! Этот дурак провалится!!!

Дикий крик позабывшего все на свете Грикши дошел до разгоряченного сознания Ивана. Он не стал в очередной раз подставлять ставшую ненадежной окованную железом деревянную защиту, а шагнул вправо от падающего сверху удара и изо всех сил ударил своим более тяжелым щитом в щит потерявшего на миг равновесие Камиля.

Левая рука татарина мгновенно онемела, тело открылось. Теперь уже великий князь вскочил на ноги. Иван пошел вперед, под его натиском татарин засеменил назад, потом вдруг развернулся и постыдно побежал. Русичи злорадно захохотали и заулюлюкали. Михаил опомнился первым.

– Разнять!! – громовым рыком приказал он. И тотчас несколько ратных исполнили приказ, не дав русичу испить радость победы до конца.

На Менгу-хана было страшно смотреть. Он ненавидяще глянул на побежденного, схватился было за рукоять сабли. Потом опомнился и с ханским достоинством повернулся к великому князю:

– Где твои люди, князь? Пусть едут в ставку Амылея, пусть смотрят все! И заканчивай суд один как пожелаешь. Я устал.

– Я могу быть справедливым, хан? – слегка растерявшись, уточнил Михаил.

– Если найдут ту девку, можешь делать с этими тремя что хочешь! Тохте я все расскажу сам. Менгу два раза не говорит.

Баскак прошествовал с княжьего двора, не удостоив братьев взглядом. Его нукеры кучно проследовали следом.

Великий князь проводил свиту баскака взглядом. Коротко бросил:

– Этого – снова под замок! Десятник, бери людей, бери татар и… с Богом! Переверните там все!

– Может, мне поехать, княже? – предложил Романец.

– Нет. Я им доверяю полностью. Парни проверенные.

Князь не заметил легкой досады, мелькнувшей на лице сокольничего.

Вновь Иван оказался в той же темнице, и вновь на душе было неспокойно. А если Протасий видел дочь где-то в ином месте? Если ее нет среди пленных? Если ее вообще уже нет в живых? Что тогда?

Но все эти вопросы не могли затмить непередаваемую радость победы, радость торжества над надменным молодым татарином в совершившемся Божьем суде. Если б он был расторопнее, искусней в этой нелегкой науке убивать! Камиль не уехал бы со двора на своей лошади… или уехал, но бездыханным, привязанным поперек седла. Хотя бы один из трех! А там и смерть от княжеского палача не была бы такой горькой…

Прошел час, другой. Пора бы уже и вернуться посланным, пора б и услышать окончательное слово князя. Но никто не спешил отодвинуть запор. И лишь к вечеру в темницу вошел стражник.

– Пошли, – хмуро бросил он.

Внешний вид младшего дружинника не предвещал ничего хорошего. Тяжелый взгляд, насупленные брови. Иван приготовился к самому худшему. Удивило лишь то, что повели его в терем. Впрочем, великий князь волен выносить приговор где захочет.

Длинная зала княжьего терема, в которой обычно принимались гости или устраивались трапезы для большого количества людей, была слабо освещена лившимся из расположенных высоко над полом окошек вечерним светом. Цветное стекло было включено в замысловатые перевязи из свинцовых и деревянных рамок. Мореный дуб казался почти черным. На ровно протесанных стенах, не единожды в год промываемых водой со щелоком руками сенных девок, висели мечи, рогатины, щиты, тщательно выделанные шкуры рысей и косолапых хозяев тверских лесов. Друг на друга смотрели головы туров, лосей, медведей, кабанов. Казалось, немое величие власти незримо витало в воздухе, пропахшем воском нескольких горевших у княжьего трона толстых свечей.

Вид великого князя был более чем мрачен. Он исподлобья глянул на доставленного юношу, взлохматил свои густые черные кудри. И неожиданно произнес:

– Ты свободен. Волен идти в любую сторону…

Это было столь неожиданно, что Иван опешил. Он пал на колени и совсем по-детски пролепетал:

– Спасибочко! Ой, благодарствую тебя, княже!

Но, несмотря на весь комизм положения, никто в зале не улыбнулся. Легким взмахом ладони Михаил велел подняться на ноги.

– Ты свободен, Иван. Можешь вернуться в деревню. Но я предлагаю тебе остаться у меня и вступить в дружину. Ты ловкий парень, из тебя со временем мог бы выйти неплохой вой. Да и спокойнее будет так тебе и твоим родным…

– Что так? – не понял смерд.

– Не простят тебе татары того, что ты нынче на поединке сотворил. Не забывают они позора такого.

– Так разве?.. – хотел было напомнить Иван слова Менгу-хана об окончательном приговоре, но осекся. Во взгляде Михаила было нечто, заставившее язык одеревенеть.

– Утек Амылей с братьями. Ушел со своей сотней налегке о дву-конь, самое ценное захватил и ушел. Испугались мрази приговора окончательного.

В тишине явственно хрустнули костяшки намертво сжатого княжьего кулака. Не веря ушам, Иван воскликнул:

– Значит, нашлась Любаня?!

Вместо князя ответил один из ближних бояр:

– Может, и нашлась… А может, просто ярости Менгу испугались и брата своего решили таким образом из-под удара вывести. Кто теперь скажет?

– Как кто? Грикша! Десятник?!

Боярин ответил не сразу. По тяжелой, затянувшейся паузе Иван почувствовал неладное. По спине пробежали мурашки.

– Порубили они всех. Завели в сарай с полоном и… со спины кучей набросились, никого не пощадили. Да и пленных почти всех посекли.

Иван почувствовал, как пол уходит из-под ног. Мгновенная радость сменилась таким страшным известием, что он едва не присел на скамью.

– Посмотреть… можно?

– Чего ж нельзя? Живые внизу сейчас, кормят их. А мертвые… мертвые там пока лежат. Отпоют и захоронят всех разом, кого родные не заберут. Такие вот дела, паря!

– Так почему ж не догнали, не посекли нечисть?!

Великий князь гневно сверкнул очами и неожиданно хлопнул кулаком о выскобленную до белизны столешницу.

– Кого учить вздумал, смерд?!! Забыл, кто перед тобой?!

Резко встав и не обращая более внимания на вновь преклонившего колени Ивана, он бросил боярину:

– Дотолкуешь с ним! Тяжко мне, Василий, ох тяжко!!

…Незадолго до этого произошло следующее. Узнав о дикой смерти своих дружинников, разгневанный Михаил лично бросился на татарское подворье. Но смог увидеть лишь страшную картину смерти и погрома. Вгорячах приказав послать конных вдогон, он все же вспомнил, что реальным хозяином и повелителем стремительно удиравших сейчас в сторону Волока Ламского татар был хан Менгу, затворившийся в своем тереме.

Пришпорив горячего коня, князь почти без охраны поспешил назад в город. Вскоре с низкими поклонами слуги баскака отворили ему двери в ханские покои.

Менгу сидел на подушках, по восточному обычаю скрестив под себя ноги. Это был монгол старой закваски, не погрязший подобно большинству ордынской знати в роскоши, неге и шелках. Не поднимая глаз, он жестом указал Михаилу на место подле себя.

– Все знаю, князь, – тихо проговорил он. – Пусть они уходят…

– Но ведь ты сам говорил…