Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Обитель Блаженных
Шрифт:

– И ещё желательно не привязываться надолго ни к какому чёрту. – усмехнулся Лев Моисеевич. – Поиграл – и хватит.

– Это, конечно, так, это сродни закону творчества. – витиевато помахала лапкой крыса. – Он совершенен и неизменен: взял что-нибудь у одного, попользуйся и отдай другому.

– Мама говорила, что черти обязательно меня с собой заберут, когда конец света настанет. А они вот не забрали. – с некоторой хитрющей радостью пролопотала Улинька и прихлопнула в ладоши.

– Бедный ребёнок! – расчувствовалась Катенька. – Не бойся, ради Бога, мы тебя никаким чертям не отдадим. Хватит с тебя твоих родителей.

– А теперь давай-ка, выкладывай нам в общих чертах! – попросил Лев Моисеевич крысу.

– Чего вам выкладывать?

– Вот всех этих чертей, про которых знаешь. По списку.

– А!

да легко! – и крыса Маруся принялась излагать требуемое, чуть ли не с удовольствием открывая в себе захламление из напыщенных имён и функциональных принадлежностей. – По сути, у нас имеются что-то вроде нескольких армий из чертей, во главе которых возвышаются стержневые ангелы зла, и для каждой армии выравнено чёткое направление. Есть черти, которые подчиняются Вельзевулу, и они ответственны за грешников, молящихся всяческим идолам и ложным богам. (Полагаю, Лев Моисеевич, что это не те черти, которые вас допекали, даже если вы по молодости захаживали в мавзолей к Ленину.) Есть черти неоправданной безудержной лжи, и правит ими ангел Астарот, для которых главной задачей является претворение в мир обмана и плутовства, поощрение фальшивых оракулов и фейковых пророков, имитация чудес и спасительных оздоровлений, утверждение повсеместного вранья и воровства, как единственного способа прожить счастливо. (Думаю, и этих чертей, Лев Моисеевич, вы не часто встречали, поскольку не выглядите слишком счастливым человеком.) За учинение неправедного суда на земле отвечает армия под руководством Асмодея, и они же всячески стремятся поднапакостить тем, кто жаждет справедливости, и отомстить тем, кто раскрывает всю их подноготную.

– Сдаётся мне, что и этих чертей я мог видеть только мельком. – поднапрягся Лев Моисеевич, упреждая нахальные намёки Евпсихия Алексеевича.

– Ну, допустим. – не захотела спорить крыса Маруся. – Ангел Меририм правит чертями совсем ничтожного количества – всего-то четырьмя, и мы их нередко путаем с четырьмя всадниками апокалипсиса – но несчастий от этих четырёх куда больше, чем от всех прочих армий, взятых вместе. Бури, ураганы, землетрясения, эпидемии болезней и массовых безумств – вот что сеют эти черти, и им совершенно всё равно, когда и где чинить свои расправы. Близка к ним армия из чертей-фурий, растравляющих людей на взаимную ненависть, опутывающих мир цепью из кровавых войн, жестоких казней, пыток и нравственных мучений. И правит ими ангел Абаддон.

– Абба-бабба-дон! – с задумчивым напевом произнесла Улинька, понимая доклад крысы, как непонятную затянувшуюся игру.

– Про чертей из армии Мамона всякий из людей расскажет лучше моего, поскольку всякому известно чувство алчности, скупости и предательства ради наживы.

– Так уж и всем! – возмутился Евпсихий Алексеевич.

– Эй, приятельница, полегче на поворотах! – шутливо щёлкнула зубами Катенька.

– Тогда, чтоб больше никого не смущать, закончу свой список чертями из армии Велиала. – несколько раздосадованно сообщила крыса. – Актёры, игроки, художники и отчаянные путешественники – вот, кто крепко подчинён влиянию этих чертей; и уж тут, Евпсихий Алексеевич, сами догадывайтесь, кого бы я могла иметь в виду, если б была чуть более нахальной.

– Ну, нахальства-то в тебе с избытком. С ног до головы в нахальстве, да вдобавок хвостик. – улыбнулся Евпсихий Алексеевич.

Крыса с удовольствием хмыкнула, правда, несколько скептически налюбовавшись на свой дёрнувшийся хвост.

– Не понимаю, откуда ты взяла этот список. – проявил догматическое упрямство Лев Моисеевич. – Про Вельзевулов и Абаддонов я и сам могу нарассказывать мифологической чепухи, тут особых секретов нет. Я ещё, когда в кочегарке работал при деревообрабатывающем предприятии, имел в начальниках бригадира дядю Колю, и вот он-то был сущим поборником Вельзевула. Помню, однажды, в день зарплаты, он дождался, когда деньги из банка привезут и у кассы очередь выстроится, а сам пришёл с горящим факелом. «Послушайте меня, – говорит. – граждане трудящиеся!.. Всё, что вы тут затеяли, это, ни больше ни меньше, как проявление меркантильности и алчности, и оно меня оскорбляет, поскольку я есть личность. И я не позволю вам поклоняться ничтожной бумажке с денежными знаками, ныне я вас от порабощения спасу!..» И чуть было всю бухгалтерию не поджёг вместе с кассой

и людьми, благо его скрутили по-быстрому и увезли в лечебницу.

– Вот тебе и дядя Коля – улыбнулся Евпсихий Алексеевич.

– В целом строгий был человек. Требовательный. И к себе и к другим.

– Марусенька, все вышеперечисленные черти очень понятны и орудуют конкретно на земле. – заметила Катенька. – Их основная задача – во всяком случае, я так её понимаю – подталкивать живую душу к порогу смерти в виде гарантированного греховного сосуда, обречённого на вечные муки. Про чертей, орудующих непосредственно в чаду Тартарара – я так понимаю – тебе сообщить доподлинно нечего?..

– Живой может сообщить только о том, с чем ему довелось столкнуться при жизни. Никто не ведает, с чем он столкнётся после смерти. – вздохнула крыса. – Впрочем, если взять нас для примера, то мы сейчас по-прежнему странно живы, хотя наверняка и умерли, и не можем понять, зачем мы живы после смерти и что мы можем по этому поводу сказать. Хоть бы кто разъяснил, зачем понадобилось применить к нам столь драматический акт гибели.

– Чтоб он послужил переходным этапом от одной формы жизни к другой – торжественно предположил Евпсихий Алексеевич.

Улинька подняла пальчик вверх и, плавно покачивая головой, неуклюже продекламировала:

– «Тили-дон, тили-дон: загорелся Абаддон!.. Три часа его тушили – воду на макушку лили! Чтоб остался он живой – в тазик сунули с водой!.. Только пшикнул Абаддон – и ушёл из жизни вон!..»

Взрослые мягким смехом отметили талант девочки.

– Молодец Улинька! – похвалила девочку Катенька. – Вот вырастешь, станешь сочинять красивые стихи и все тебя будут любить!

– Теперь не вырасту. – сказала Улинька, даже чуть осуждающе покосившись на Катеньку.

«Бедный ребёнок!» – тут же сострадательно пересеклись взгляды Евпсихия Алексеевича и Катеньки.

– Я так понимаю, мы сошлись на мнении, что всё ещё продолжаем некоторым образом жить. – прилипчиво выговорил Лев Моисеевич. – Некоторым образом умерли, но от самих себя никуда не делись. Как говаривала моя бабка, выходя из общественного туалета на вокзале: в историю можно попасть, а можно и вляпаться!..

Звуки размеренно хлопающих крыльев донеслись из пространства, и через минуту, на ветви деревьев, что покрепче, с ленивым изяществом опустились здоровенные диковинные птицы. Утончённые женские головки, декорированные венценосными диадемами, украшали мощные, покрытые странными бесцветно-пёстрыми перьями птичьи фигуры, а розовато-бледные лапки выглядели как кисти человеческих рук с одинаково длинными цепкими пальцами. Птицы немного попереминались с подчёркнутой учтивостью, словно ожидая наиболее благоговейного внимания публики, и запели журчащими, ловко выстроенными в унисон друг к другу, голосами чародейную русалочью песню:

«Шивда винза каланда миногама!

Ийда якуталима батама!

Копоцо копоцам копоцама!

Ио иа цок! Ио иа цок!..

Пинцо-пинцо дынза отолда!

Зокатам-зосцома шолмалда-шолда!

Боцопо хондыремо: бо-цопо! бо-цопо!

Рухадо рында галемо: цолк-цолк!..

Шоно, шоно, шоно!!!!

Пинцо, пирцо, пинцо!!!!»

Навязчивые прилипчивые огоньки мерцающе-голубого цвета шустро засновали по арене, сталкиваясь друг с другом, схлёстываясь, запрыгивая в общие кучки и суматошливо рассыпаясь врозь. И при каждом столкновении, с игривой сердитой серьёзностью, они извлекали звуки в которых угадывался либо хлипкий плач неприкаянных погубленных душ, либо сумятица приглушённого ладонями истеричного смеха. Как только пение птиц достигло финальной строчки и резко оборвалось, огоньки вытянулись динамично вибрирующими змейками, стремительно сплотились в единый вихрь, затмивший на мгновение всю арену, чтоб затем чудесно её преобразовать. Арена превратилась в огромное фарфоровое блюдо молочно-белого цвета с катающимся по окаёмке ароматно-перламутровым яблоком.

Поделиться с друзьями: