Обитель Блаженных

– Гм. – сказал Евпсихий Алексеевич.

– Например, в одном монастыре, – не смущаясь, продолжала крыса Маруся. – монахини, возвращаясь с вечерней службы, услышали отдалённый лай собак – по всей видимости где-то охотники загоняли дичь – внезапно и сразу все перепугались и почему-то вообразили себя кошками. Они мяукали, фырчали, шипели по-кошачьи, царапались и даже весьма успешно лазали по деревьям, а уж веселей всего гонялись за монастырским курицами, тут же отгрызая им головы и поедая. Настоятельница монастыря, единственная избежавшая помешательства, только и успевала, что разнимать сцепившихся в драке монахинь, поливая их водой из шланга, а охотничий азарт сосредоточивала на ловле амбарных мышей. Лекарь из соседнего села, не долго думая, посоветовал напоить каждую безумицу литром-другим настойки валерьянки, и это средство оказалось весьма действенным: монахини заснули, а когда проспались, то даже не вспомнили всего того, что с ними приключилось. Однако, местными властями было настрого запрещено с тех пор разводить собак вблизи монастыря.

– Я тоже ценю валерьянку, она и вправду полезна. – тихо сообщил Лев Моисеевич.

– Известен более печальный случай, когда монахини неожиданно принялись воображать себя римскими папами, причём происходило это у них поочерёдно, у каждой примерно по два-три часа. Пока одна монахиня корчила из себя римского папу, другие беспрекословно подчинялись ей, и даже не помышляли, что тут может быть что-то не так. За всё время массового безумства, лже-понтификами было написано около тысячи папских булл, энциклик и индульгенций, и все они аккуратно рассылались по адресам, что даже произвело некоторое смятение у особо доверчивых граждан, получивших эти документы. Разумеется, в скором времени в монастырь подоспела инквизиция, над всеми монахинями учредили обряд изгнания бесов, который ничуть не помог, и тогда всех женщин осудили, как ведьм, и сожгли. Схожий случай, несколькими годами позже, произошёл в соседнем монастыре: монахини поочерёдно выходили после вечерней службы из церкви, выкрикивали на паперти ужасные богохульства и падали в обморок, в котором пребывали около получаса, после чего вставали, как ни в чём не бывало, и без всякой тревоги наблюдали, как подобное происходит с другими. В этом случае инквизиция обнаружила всего одну ведьму среди монахинь, наведшую порчу, и её сожгли, не откладывая дела в долгий ящик. Прочим монахиням спешно отрезали языки, и только тогда эпидемия обмороков прекратилась.

– Не так-то просто заставить женщину замолчать. – покосился Евпсихий Алексеевич на Катеньку, а та игриво щёлкнула в его сторону зубами.

– Очень любопытны случаи так называемого танцевального психоза. – продолжала рассказывать крыса. – Совершенно без всякой очевидной причины болезнь возникала в средневековых германских городах на протяжении трёх столетий, и каждый случай мало чем отличался от предыдущего: несколько суток подряд всё население городов не могло заснуть и не употребляло пищи, а танцевало без музыки, причём соблюдая ритмику и уверенность движений. Только однажды некоему безногому и слегка тронутому умом инвалиду удалось не поддаться массовому психозу, и он рассказывал впоследствии о том, что происходило на его глазах. Про то, как одна женщина, покидая с покупками булочную, вышла на главную городскую площадь, бранясь на скупого лавочника, а затем неожиданно подпрыгнула с жутковатой лёгкостью весенней бабочки, присвистнула в два пальца и принялась танцевать: сперва медленно и растерянно, но с каждой минутой прибавляя уверенной безбашенности, и выделывая подчас невообразимые па. Тут же к ней стали подтягиваться и все прочие жители городка, причём никто даже словечком не перемолвился между собой, и все дальнейшие действия происходили в нестерпимо гнетущей тишине, пропитываемой лишь шарканьем обуви и тяжёлым дыханием. «И хотя ног я не мог чувствовать у себя, в связи с окончательным их отсутствием, – разглагольствовал впоследствии инвалид, развлекая многочисленных трактирных слушателей. – не сомневайтесь, что душа моя в этот миг плясала!..» В каждом случае эпидемия продолжалась несколько недель, без перерыва, и сотни танцующих граждан умирали от сердечных приступов и физических истощений. Заканчивалась всё внезапно, как будто по строгому окрику, звучавшему глубоко в мозгах танцующих.

– Уж очень давно это было, и подлинность историй вызывает сомнение. – скептически заметила Катенька.

– Тогда вот вам достаточно свежий случай массового психоза. – объявила крыса с той гордостью, как будто она сама непосредственно его и обстряпала. – Однажды, зимой 1962 года, в поселениях, расположенных впритык к африканскому озеру Танганьика, случилась эпидемия смеха. Виновницей оказалась ученица одной из школ, которая неожиданно принялась громко смеяться, совершенно ни на кого не реагируя. Попытки урезонить её оказались бесплодны, напротив, очень быстро её заливистым хохотом заразились все, кто находился рядом. Огромная толпа из детей и взрослых собралась в школьном дворе, давясь от смеха и держась за животики, и ничто не было способно их остановить. Директор школы догадался крепко заткнуть уши и постарался по-быстренькому изолировать всех смеющихся в глухом помещении типа подвала. Однако, несколько учеников, лишь слегка подхихикивающих и потому казавшихся безвредными, покинули территорию школы, а к вечеру заразили безудержным смехом большинство окрестного населения. Два месяца над озером Танганьика бушевал неиссякаемый громогласный хохот, заставляющий ужасаться всех, кто почему-либо избежал болезни, и два месяца врачи ничего не смогли с этим поделать. Все заразившиеся хохотали практически беспрерывно, останавливаясь лишь на полминутки, чтоб прожевать какой-нибудь лёгкий кусок еды или сходить по нужде, а вместо сна впадали в необычайный анабиоз, когда извлечение лёгких гортанных смешочков не мешало дремать и набираться новых сил. У некоторых больных наблюдались бесконтрольные приступы агрессии, особо направленные к тем, кто не хотел или не мог смеяться (они хватали их за грудки, выкрикивали лозунги политического содержания, требуя незамедлительной смены власти и демократических преобразований), с другими больными приходилось нянчиться и баловать, упреждая суицидальные приступы. Значительное количество заразившихся всё-таки чувствовало себя достаточно комфортно и даже успевало совершать какие-то мелкие рабочие процессы: например, огородничать или рубить дрова. Через два месяца эпидемия принялась ослабевать, поскольку сил у смеющихся оставалось всё меньше, и очень скоро иссякла окончательно. Большинство больных оказались способными вернуться к прежнему образу жизни, а испытанный психоз не слишком подействовал на их физическое здоровье; во всяком случае они быстро восстанавливали силы и продуктивность. Но примечателен тот факт, что никто из них ни разу не смог засмеяться впоследствии, как бы его не пытались рассмешить.

– Откуда ты всё это знаешь? – удивился Евпсихий Алексеевич.

– Я понятия не имею, откуда. – ответила крыса Маруся и, ничуть не конфузясь, приподняла хвостик и почесала лапой себя сзади. – Я теперь много чего знаю.

Тут Улинька тоненько хихикнула, прикрыв рот ладошкой, что могло бы оказаться и издёвкой, будь девочка постарше и посообразительней. Впрочем, все взрослые сделали вид, что не заметили этого.

– А какие-нибудь совсем недавние случаи массового психоза тебе известны? – спросила у крысы Катенька. – Мне смутно припоминается что-то связанное с японскими мультфильмами. Про некие рельефные и насыщенные вспышки, вписанные в действие мультфильмов, которые сразу приводили детей в жутковатые болезненные состояния.

– Да, конечно! – увлечённо блеснула глазками крыса. – Надо сказать, что японцы и массовый психоз – это вообще особая тема. Ладно, мультики – действительно имеется совсем недавний случай массовой детской истерии, но я не скажу, чтоб он был слишком жутковатый. Просто при показе очередной серии аниме-сериала «Покемоны», практически у всех детей, которые её смотрели, возникли различные болезненные пароксизмы, начиная с приступов тошноты до взрывов дефекаций, а у некоторых случились и короткие эпилептические припадки. Но по большому счёту все стались живы и здоровы. А вот то, что японцы сотворили в китайском городе Нанкине, во время второй японо-китайской войны, не поддаётся никакому осмыслению, и на сегодняшний день является главным примером агрессивного массового безумства. Преступление, известное нам теперь, как нанкинская резня, началось 13 января 1937 года и продолжалось в течении шести недель. За всё это время обезумевшие японские солдаты убили практически всё население города и окрестностей – а по некоторым подсчётам эта цифра составляет более полумиллиона граждан – некоторых предварительно изнасиловали (независимо от пола и возраста) и подвергнули жесточайшим пыткам. До сих пор точно неизвестно, что так резко воздействовало на психику солдат. Историки обвиняют принца Ясухико, более известного под титулом Асака-но-мия, и принадлежащего к японской императорской семье, поскольку именно он являлся командующим японскими войсками, и именно его речь перед солдатами, произвела столь пагубное воздействие. Впоследствии, некоторые солдаты, вспоминая с ужасом о содеянном, говорили, что речь принца возбуждала непередаваемый лихорадочный восторг и чувство собственного величия, представляла смысл жизни каждого солдата так, как будто лишь за ним одним стоит высшая справедливость на земле, и что никто из его врагов не имеет право жить дальше, ибо не может таких прав иметь тварь дрожащая.

– А что выпало на долю самого принца? – выдержав паузу, спросил Евпсихий Алексеевич.

– Ничего страшного с ним не стряслось: это же принц. Прожил долгую и счастливую жизнь, занимаясь искусством в стиле ар-деко, ублажая девушек и активно играя в гольф. Говорят, что однажды, будучи глубоким стариком, он ушёл поздно вечером на поле для гольфа и долго не возвращался, а посланные за ним слуги затем рассказывали, как застали его в позе греческого Дионисия, зачарованно созерцающего особо-насыщенный кровавый закат и произносящего, словно мантру, слова, преисполненные неизбывной тоски: эх кабы сюда мне пару тыщ китайцев!! хотя бы пару тыщ!!

– Ну, это ты врёшь, голубушка! – отмахнулся Лев Моисеевич. – Признайся, что только что сама придумала!..

– Да откуда я знаю, что сама придумала, а что было в действительности?.. – усмехнулась крыса. – Это не моя история, это всё ваша история – человеческая – вы с ней и разбирайтесь.

– Кому надо разберётся…

– Маруся, а что-нибудь про Россию тебе известно?.. – поинтересовалась Катенька. – Я не имею в виду массовый психоз так называемого русского бунта – бессмысленного и беспощадного – или деяния государственного репрессивного аппарата, но, наверняка, какие-нибудь загадочные происшествия и случались.

– Да таких загадочных происшествий было полным-полно. Но вот самым необъяснимым до сих пор считается то, что произошло в ночь на 2 февраля 1959 года, рядом с горой Холатчахль. Это самый север Свердловской области, и теперь это место называется перевал Дятлова.

– А!.. – воскликнула Катенька. – Это воистину весьма занятный и необъяснимый случай. Но разве он касается массового психоза?..

– По наиболее вероятной версии – именно массовый психоз овладел членами студенческой туристической группы под руководством Дятлова. Только непонятная вспышка безумия могла вынудить молодых и достаточно крепких людей покинуть палатку и убежать как можно дальше, в таёжный лес, причём пешком, без лыж и без необходимых средств выживания в условиях сильного мороза. Что и закончилось трагически.

– Случай знаменитый, и давно не имеет ничего загадочного, нам всё про него понятно. – цинично зевнул Лев Моисеевич. – Водки нажрались эти студенты, да перебесились. Там ведь и девки в поход отправились – женская-то эмансипация не сегодня возникла, как главная головная боль человечества – вот парни с пьяну девок и не поделили. А девкам, конечно, сперва весело было, что парни такие пьяненькие да весёлые, а затем страшно стало, что их сейчас снасильничают всем гуртом, и вот со страху побежали прочь от палатки, не соображая толком куда именно надо бежать и кого на помощь звать. А парни погнались за ними, улюлюкая да восторгаясь собственным безрассудством, и вскоре все заблудились. Замёрзли и померли.

– Лев Моисеевич, вы хотя бы имейте уважение к погибшим людям и не наводите на них напраслины. – попросил Евпсихий Алексеевич.

– Ты, сосед, попробуй докажи, что я напраслину возвожу. А лучше промолчи с уважительным вниманием, ведь я много пожил и многое повидал, и знаю, о чём говорю. От водки ещё и не такие бзики случаются. Или какая-нибудь местная старуха продала этим ребяткам горстку корешков, типа приправы к чаю. А они их перемешали с махоркой да покурили, хватанув лишку, поскольку все были городскими и ничего не соображали насчёт соблюдения должных пропорций. А кровь у студентиков молодая, энергии много… опять же говорю: девки рядышком… Нет, Евпсихий Алексеевич, мне это событие представляется в свете однозначном.