Обитель любви

Комнаты дальше по коридору все выходили окнами на север и оттого имели мрачный вид. И только незашторенные окна задней гостиной смотрели на северо-запад. В ней было повеселее: яркие акварели, некоторые в рамках, а некоторые и без, окрашенная в белое плетеная мебель из ротанга с разноцветными подушками. Книжный шкаф, такой же, как и виденный Бадом в первой комнате. В нем лежали поломанные игрушки. В комнате, несмотря на ее простоту, чувствовался вкус Амелии. Ей никогда не нравилась резная мебель и темные, писанные маслом картины, развешанные по обшитым деревом стенам.

Он перешагнул через тряпичную куклу и присел на накрытый шалью диван. Он слышал ее смех и детский голос. Когда они появились в комнате, его прошиб пот. Амелия была миниатюрной, и оттого девочка, которую она держала на руках, казалась большой. Баду тут же бросились в глаза черные кудряшки, розовые щечки, свисавшие пухленькие ножки в чулочках. У него сжалось горло, и он отвернулся.

Амелия, от которой не укрылась его реакция, чуть повернулась, словно заслоняя собой ребенка.

— Это Тесса, — сказала она.

— Тесса?

Малышка, услышав свое имя, вытянула шею и взглянула на него. У нее были темные глаза и овальное личико с пухлым подбородком. Глядя на девочку, Бад видел перед собой лицо младшего брата. «Враг», — промелькнуло у него в голове. И это относилось уже не к Три-Вэ, а к этой малышке.

Девочка завозилась на руках у матери, и Амелия неохотно спустила ее на пол, застланный линолеумом. Тесса замерла, расставив ножки, и принялась разглядывать Бада. Только тут он увидел, что глаза у нее вовсе не темные. Просто они затенялись густыми ресничками. Глаза у нее были голубые, как у него.

— Привет, малыш, — сказал он, чуть подаваясь к ребенку. — Меня зовут Бад.

— Ба...

— Бад, — поправила ее Амелия.

— Ба! — На этот раз девочка выговорила свою версию его имени с упрямой решительностью. Или «ба», или ничего.

«Дядя Ба?» — пришло ему в голову. Губы у него сжались, и он вновь откинулся на спинку дивана. Повернувшись к Амелии, он спросил:

— Как ты жила все это время?

Ему сейчас меньше всего хотелось говорить об этом, но он чувствовал, что не готов к общению с ребенком и к разговору с ним.

— Я ведь взяла бриллиантовый гарнитур. Ну... продала. Даю уроки игры на фортепьяно.

В ее голосе звенели гордые нотки. Эта гордость в неуютной комнате со спартанской обстановкой казалась особенно беззащитной. Но от Бада не укрылось, что ее блузка и юбка, несмотря на их простоту, стоили отнюдь не дешево. За годы брака он научился в этом разбираться. Одними уроками музыки на такую одежду не заработаешь...

— А ты? — спросила она. — Ты хорошо живешь? Я читала о «Паловерде ойл» в газетах.

— Я продаю акции, и это создает видимость богатства, — сказал он и усмехнулся. — На самом деле я по уши в долгах. Но это строго между нами.

— Поэтому ты и виделся с мистером Хантингтоном? Хотел взять у него взаймы?

— Нет. Я пытался заинтересовать его идеей локомотива, работающего на нефти, — сказал Бад и тут же умолк. Каким-то образом присутствие ребенка напомнило ему о том, что это изобретение тоже принадлежит не ему. Как и Тесса, оно также творение Три-Вэ.

Девочка протягивала ему тряпичную куклу. «Черт возьми, почему она не смеется?! — подумал Бад. — Три-Вэ всегда был угрюмым пареньком».

— Очень мила, — машинально сказал он и вновь повернулся к Амелии. — Похоже, мистер Хантингтон высокого мнения о ней...

— Додо, — сказал ребенок.

— Куклу зовут Додо, — объяснила Амелия.

Тесса все еще протягивала ему куклу без одной руки, со смятой бесформенной головой.

— Поиграешь с Додо? — спросила она.

— Додо — твоя кукла, малыш, — сказал он.

— Ладно, Тесса, — сказала Амелия. — Пойдем. Я отнесу ее к соседям, — холодно добавила она.

— К соседям? Зачем?

— Когда я ухожу давать уроки, Тесса сидит у миссис Фарнеси.

Малышка вновь протянула ему куклу, и на этот раз он ее взял.

— Спасибо, малыш.

Амелия уже стояла в дверях.

— Пойдем, Тесса. Пора идти к миссис Фарнеси.

— Мама, я играю с Ба.

— Ты поиграешь у миссис Фарнеси. Там съешь печенье.

— А Ба?

— Миссис Фарнеси хочет попробовать твоего печенья.

После этого девочка убежала на кухню, и Амелия последовала за ней. И снова Бад услышал детский голос и смех Амелии. Ревность сдавила ему грудь. Когда они вернулись, на Тессе уже были ботиночки и свободное красное пальтишко. В каждой руке у нее было по печенью.

— Пока, — застенчиво проговорила она, — Ба.

Амелия забрала у нее тряпичную куклу и унесла ребенка в коридор. Он услыхал, как открылась входная дверь и зашумели опавшие листья на крыльце. Голоса. Амелия вернулась одна.

— Я опаздываю, Бад, — крикнула она из спальни. Он прошел по коридору и, остановившись в дверях, увидел, как она прикалывает к волосам маленькую шляпку из итальянской соломки. Он вспомнил, как она распускала волосы, грациозно вытянувшись и изящным движением подняв руки к голове.

— Я пойду с тобой, — сказал он. — Провожу.

— Бад...

— Ради Бога, не заставляй меня умолять об этом!

— Я не хотела... Хорошо, — вздохнула она.

Они молча вышли из дома и пошли по улице, которая тянулась перпендикулярно полотну железной дороги и вела к бухте. По обеим сторонам улицы, среди сорной травы, стояли убогие домишки, вдали виднелась мрачная серая крыша, окруженная холмами Сан-Франциско.

Наконец она повернулась к нему.

— Невозможно, Бад, — сказала она.

— Что?

— Ты хочешь продолжать видеться со мной.

— А что тут такого?

— Не заставляй меня разрываться на части. Ничего другого ты не добьешься.

— О чем ты говоришь?

— Все время ты думал о... о том, кем мы однажды были друг для друга.

— Да, верно. Я хочу, чтобы ты вернулась.

— Я не могу разорваться надвое.

— Амелия, объясни, я что-то никак не пойму.

— Ты на нее даже смотреть не можешь, — тихо и горько сказала Амелия. — Тебе больно даже взглянуть на нее...