Обитель снов

Из всего небогатого выбора кандидатур, пришедших в голову, Ник остановился на Евгении Александровиче, следователе-пенсионере. Пожилой человек, явно скучающий без дела, может, и не откажет, приютит питомца. И старику радость, и другим заботой меньше.

Обрадовавшись удачному решению проблемы, Никита прихватил из магазина стул и выбрался на свободу, где и уселся в ожидании Евгения Александровича. Тот любил гулять по платформе и огромным балконам над станцией, потому ожидание обещало быть недолгим. Хмурый дозорный посмотрел на праздного юношу с недоуменным осуждением, однако вслух ничего не сказал. И на том спасибо. После инцидента с Вадимом надеяться на доброжелательные отношения с охраной не стоило. Ну и плевать, не очень-то и хотелось. Расстраивало другое – круг недоброжелателей постоянно ширился… Еще один аргумент в пользу расставания с родиной, чьи сыны волком смотрят на ни в чем не повинного юношу. Придурки!

На ловца и зверь бежит – достоверность старинного выражения подтвердил Евгений Александрович, разбудивший задремавшего на своем посту Никиту.

– Молодой человек, рад видеть вас в полном здравии!

– Евгений Саныч, – спросонья юноша позволил себе небольшую бестактность, сократив полнозвучное «Александрович» до фривольного «Саныч», – а я вас целый день ищу!

– Чем могу быть полезен?

Никита вкратце обрисовал проблему с домашним питомцем, и старичок с готовностью вызвался посмотреть «несчастную животинку». Сказано – сделано. Уже через пять минут запыхавшийся от бега с препятствиями юноша демонстрировал любезному пенсионеру клетку с мутантом, доставленную из дядиного кабинета.

– Не может быть! – Евгений Александрович долго рассматривал притихшего невольника, но, убедившись, что правильно опознал вид животного, эмоций не сдержал. – Юноша, вы хоть представляете, что это за зверь?

Смущенный Никита пробормотал что-то о декоративной крысе, но старик его перебил, громко воскликнув:

– Мышь! Исчезающий вид! Я не видел их с самой Катастрофы.

– Ну… значит, раритет, ценная зверюга…

– В том то и дело, что бесценная! – пенсионер перешел с крика на возбужденный шепот. – Может, одна из последних мышей на всей планете.

– Это же замечательно… – растерянный Никита никак не мог взять в толк, к чему клонит его собеседник.

– Замечательно-то замечательно, но какая ответственность! Невероятная!

– Ах, вот вы о чем. – Мгновенно оценив причину, мешающую старику принять правильное решение, Ник пошел в наступление. – Но разве ответственность может напугать такого человека, как вы? Евгений Александрович, я потому к вам и обратился: рассчитываю найти ответственного, надежного хозяина для зверюшки, к которой успел привязаться. Редкая она или нет, это вопрос десятый, главное, что любимая. Не откажите, прошу вас. Уверен, лучшего хозяина для Хвоста на нашей ветке метро просто не сыскать!

Польщенный пенсионер еще немного поупрямился, но больше для порядка, а затем со счастливым видом и клеткой в руках чинно удалился. Нику казалось, Евгений Александрович с трудом удерживает себя от того, чтобы броситься бежать со всех ног, в нестерпимом желании быстрее оказаться наедине со зверьком из далекого прошлого. Юноша с улыбкой на губах смотрел вслед удаляющемуся старику – приятно, черт возьми, делать чью-то жизнь чуть лучше и светлее. Он не ошибся с выбором, это точно! Вот они – хорошие руки.

Пристроив питомца, Ник вернулся к дневнику. Последнее обязательство, которое предстоит выполнить перед тем, как покинуть Донскую, – возможно, даже навсегда. Грустно, немного тревожно, но перемены редко бывают иными.

* * *

– Привет, Четверка! У нас тут не убежище, а приют для душевнобольных! Реальная дурка! «Болотные» окончательно с катушек съехали – мало того, что сами не работают, так еще и нормальным людям мешают. Саботируют важные мероприятия, вмешиваются во все подряд, вечно протестуют, выступают, митингуют… Правдоискатели долбанные! До сих пор Мечтателя обвиняли в убийстве тех, кто ехал в перевернувшемся автобусе, а сегодня объявили его не только убийцей, но и узурпатором и теперь отказываются выполнять приказы «кровавого тирана». Требуют немедленного проведения свободных выборов и прочей бредятины…

Ох, Четверка, когда кретины играют в демократию, добра не жди. Ладно, Мечтатель на провокации не поддался, охрана самых ярых крикунов и зачинщиков под замок посадила, но те при задержании сопротивлялись отчаянно, дело чуть до стрельбы не дошло. Неспокойно мне… внутренний враг – только этого для полного счастья и не хватало.

Многих из «болотных» еще по прежней жизни помню, в мирное время вполне адекватными казались, но здесь, когда и без того тошно, словно с цепи сорвались. Если Мечтатель на них быстро управу не найдет… Не хочу об этом даже думать!

Четверка, что-то я заболталась с тобой, пора мне в садик, детишки ждут. До связи!

То, о чем Эль даже не хотела думать, случилось довольно скоро… Никита несколько раз подряд прослушал запись, где девушка сбивчиво, торопливо и не совсем внятно рассказывала о восстании «болотных». Ее эмоциональная речь постоянно прерывалась всхлипами, проклятьями, новыми всхлипами, девушка не могла сдержать слез.

Как понял Ник, у «болотных» нашелся свой лидер. С помощью сочувствующих из числа охраны добыл оружие и боеприпасы. Вооружил беснующуюся толпу, параллельно организовал похищение малолетнего сына Мечтателя.

Когда не подозревающий об измене и передаче оружия «оппозиции» Мечтатель прибыл на переговоры, его охрану буквально смели, сына растерзали на его глазах, ну и самого, понятно, не пожалели. Отец Эль, второй человек на Объекте, с восставшими церемониться не стал, не обученных военному делу «болотных» загнали на нижний уровень убежища, где частично перебили, частично переловили. Над взятыми в плен устроили всенародный суд.

Ник не заметил, как задремал. Голос Эль, поначалу испуганный, но постепенно, с каждым новым повтором становившийся все более монотонным, буквально ввел его в транс. Глаза сомкнулись сами собой, сознание на краткое мгновение провалилось в бездонную пропасть сна, но тут же вынырнуло с другой стороны реальности. Никита четко, как никогда в жизни, ощущал, что спит и видит сон, находится внутри сна, но очнуться не может. Погружение было столь глубоким, что уже не предполагало всплытия…

Однако страх не скрутил юношу, не сковал его мышцы, не лишил разума. Понимание того, что все призрачно, защитило сознание.

Вытянутая в длину комната, в центре огромный деревянный стол, за которым без труда поместятся два или три десятка человек, но здесь всего лишь двое – мужчины, один в дорогом официальном костюме, второй в джинсах и потертом вязаном свитере. Лиц обоих не разобрать, хоть Ник совсем рядом – невидимый бестелесный наблюдатель – но густая дымка прячет их обличья.

Тот, что в костюме, называет собеседника по имени, но оно, как и лицо говорящего, ускользает от Ника.

– … ты переходишь все границы, – голос звучит глухо и безжизненно, сон, который видит юноша, скрывает все интонации. – Снаружи ждет моя личная охрана. Верни сына, иначе…

Мечтатель пришел забрать своего единственного ребенка – это не догадка, чистое знание без сомнений.

«Джинсовый» смеется – по закону сновидения смех лишен эмоций и оттенков. Каркающий звук, режущий по ушам:

– Мечтатель, ты не понимаешь! Нет здесь твоей власти. Я гнул на тебя спину всю жизнь, а в качестве благодарности получил перевернувшийся автобус… похоронивший дочь с семимесячным сыночком в животе, моим будущим внуком. Ты украл у меня это будущее.