Обитель теней

— Как ты глуп, Мартин. Эйдо не лепил голема, а хотел разрушить его. Я его создал, а Эйдо хотел разрушить! Просто оттого, что струсил. И ты тоже так струсил, что побоялся идти первым и даже не вернулся в ту ночь в опочивальню. А я не боялся. Я бы его создал, мне это почти удалось, когда я вернулся в тоннель, пропустив тебя мимо. Я уговаривал Эйдо продолжать, а он все спорил и спорил. Вот мне и пришлось его остановить. А тогда у меня уже не оставалось времени до примы. Я бы вернулся потом в погреб, если бы ты не всполошил всех своим отсутствием. Я с ума сходил от злости. Я ведь смог бы. Мне почти удалось.

В вышине прозвенел колокол к мессе.

На развилке дороги, ведущей от Кентербери к Лондону, Уильям Фалконер остановил отдохнувшую и избавившуюся от хромоты кобылу. Он окинул взглядом болотистую равнину, протянувшуюся от стен Бермондси до стеклянной глади Темзы. Утреннее водянистое солнце, поднявшись над зубчатой чертой леса на востоке, наполнило пространство желтым сиянием. Река выпросталась из берегов и вольно разлилась по низким лугам. Монастырь словно плавал в сверкающем озере. Грозовые облака, уходя на запад, выкрасили небосклон ровным серым цветом. Над Оксфордом, над университетом, пожалуй, льет дождь.

Фалконер шевельнулся, седло под ним заскрипело.

— Значит, здесь мы расстанемся.

Сафира Ле Веске, удобно устроившаяся в седле одолженной настоятелем лошадки, кивнула.

— Кажется, так. Я совсем запустила дела в Ла Реоле. И кстати, настой шалфея хорошо укрепляет память.

— Я запомню.

Сафира рассмеялась, и только тогда Фалконер понял, что сказал.

— Если, конечно, сумею запомнить, не приняв прежде настой шалфея.

Ему все хотелось оттянуть расставание.

— И у тебя теперь есть надежный помощник в делах.

Он махнул рукой в сторону мальчика, стоявшего у стремени матери.

— Из Мартина… э… Менахема, как мне кажется, скорее получится купец, чем клюнийский монах.

Мальчик повесил голову, но Фалконер успел заметить улыбку на его лице. Парень снова обрел семью и свою дорогу в жизни.

— Между прочим, Менахем Ле Веске, я так и не поблагодарил тебя за то, что ты навел меня на мысль о тоннеле. Если бы мать не заметила тебя в ту ночь у нужника, мне бы о нем ни за что не догадаться.

Изможденное лицо мальчика выразило недоумение.

— У нужника? Меня не было там ночью. Я прятался у водяной мельницы, пока не стемнело, а потом снова пробрался в тоннель. Понимаете, мне не хотелось оставлять Эйдо одного. Он так боялся темноты. И чего-то в самой комнате.

Фалконер вспомнил серую призрачную фигуру, мелькнувшую перед ними Сафирой во вспышке раздвоенной молнии — фигуру, растаявшую среди каменных стен, подобно привидению.

Холодный озноб пробежал у него по спине.

Акт третий

Назавтра после дня святого Эндрю, [6]

восемнадцатый год правления короля Эдуарда II.

Бермондси, Суррей

Монах смотрел на новобрачных, так откровенно радующихся друг другу, и поначалу ему было только приятно их счастье. Они были такие счастливые, а между тем он отлично понимал, как они рискуют. Внезапно в груди у него что-то сжалось, и он не сразу понял — отчего. Потом вспомнилась стародавняя история леди Алисы и брата Френсиса.

6

Суббота, 30 ноября 1325 года. — Примеч. автора.

Как давно это было! Женщина, лишенная стыда, распутница, искушавшая бедного инока нарушить обеты и подвергшая опасности его душу. Но, как рассказывают, оба вскоре исчезли, унесенные самим дьяволом.

— Брат Лоуренс, как мы тебе благодарны!

Двое подошли к нему, и монаху стало неловко от их благодарности. «Спаси их! Прошу тебя. Господи!» — молился он. Она так хрупка и молода. Он — гораздо опытней. Эта мысль снова наполнила его опасениями. Он-то знал, как мало значит их взаимная любовь. Их семьи сделают все возможное, чтобы погубить этих двоих. Такое уже случалось и прежде.

— Мы мечтали пожениться с того дня, как впервые встретились здесь в день поклонения веригам святого Петра в прошлом году, — говорила она.

«С того дня!» — с ужасом подумал монах.

— Со дня бегства изменника, — подтвердил ее муж.

— Мне кажется, мы его видели, — щебетала она. — Я видела в сумерках переправлявшихся через реку людей. Меня спас тогда мой муж! Бог знает, что они могли со мной сделать. Но он оттянул меня в сторону, пока те не проехали.

Послушник Джон внимательно прислушивался. Заметив это, Лоуренс движением глаз приказал юноше отойти подальше, и тот повиновался. Лоуренсу не хотелось бы, чтобы тот услышал что-то, что ему трудно будет держать при себе. Мальчик и так слишком много знает. Чем меньше соблазн посплетничать, тем лучше.

— Что ты делала там в такое время? — спросил он.

Она чуть покраснела.

— Я была так глупа. Я в тот день увидела Уильяма и решила поговорить с ним. Мы задержались дольше, чем следовало. Если бы не мой муж, я бы пропала!

Она обернулась к нему с такой радостью, что монаху пришлось отвести взгляд. Пока парочка обнималась, он молился за них, сложив ладони и склонив голову. Да, без помощи Божьей им не уцелеть.

— Когда люди проехали, мы увидели призрака. Я испугалась, но муж прижал меня к себе и защитил. Конечно, потом-то мы поняли!

И в ответ на быстрый взгляд монаха она грустно кивнула:

— Да, я рассказала отцу.

Он знаком попросил ее замолчать и отвел в сторону от остальных, однако, когда они закончили говорить, он, осенив ее крестным знамением в знак прощения, покачал головой. Печальная, печальная исповедь. Оставалось только надеяться, что больше ее поступки не причинят вреда.

Служанка девушки, Ависа, стояла рядом с послушником, но монах видел по ее глазам, как мало радует ее венчание госпожи. В них стояла тайная тревога, словно служанка окидывала взглядом их будущее и не радовалась тому, что видит. Кажется, единственный, кто неподдельно восторгался этим браком, был Джон, молодой послушник, застывший с неподвижной улыбкой на лице.

Брат Лоуренс вздохнул. Похлопал Джона по плечу и кивнул в сторону монастыря. Устав их ордена требовал не только повиновения, но и молчания. Монахи направились прочь от поляны, где было совершено и засвидетельствовано бракосочетание, однако на ходу, как заметил брат Лоуренс, Джон обернулся, чтобы еще раз взглянуть на чету новобрачных.